Кто постигает новое, лелея старое, тот может быть учителем.
Конфуций
Напутное. Одним из майских дней года текущего Александр Георгиевич Орешин – глыба, канувшая в безмолвие, – встретил бы в кругу сотоварищей и почитателей свое 88-летие. Увы, 23 года уже как нет его среди нас.
Глубоко проникаясь осознанием непреходящего амплуа Мастер и Учителя в жизненном устремлении прививать любовь и уважение к шахматному искусству во всех его ипостасях, склоняя голову перед его светлым ликом, приглашаю друга-читателя пройти закоулками ухабистой стези бессребреника мордовского спорта. Да не просто проследовать, но с попыткой осмысления – почему полюбившаяся Орешину мордовская земля не стала ему доброй матушкой.
Всегда счастливая пора
Любому и каждому из нас свыше предопределена тяга к самоутверждению. И если удается это назначение мало-мальски реализовать, приходит чувство удовлетворения.
С той же, очевидно, миссией 8 или 9 мая 1913 года и возник в мире Божьем младенец, нареченный Александром. Некая размытость даты рождения явствует о бескрайности белых пятен истории, только стимулируя искания. Милое для семейства Орешиных событие случилось в загадочном Харбине, самобытной русской колонии в китайской Маньчжурии. Переросший на фоне бурного обустройства Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) из утлого селения в солидный город с присущей инфраструктурой, Харбин стал точкой притяжения – в вечных поисках доли – многих переселенцев из недр России.
Будущие родители нашего героя, корни которых сокрыты в рузаевских землях, очутились на рабочей окраине Харбина: отец – в 1904-ом, мать с первенцем – годом позже, и глава семьи, слесарничая в железнодорожном депо, на эту долю, похоже, набрел. По крайней мере, на уникальном фото 1923 года – семейный круг Орешиных: Евдокия Антоновна, Георгий Михайлович, дети Зинаида, Николай и младшенький Саша – производит вполне благоприятное впечатление (причина отсутствия проживавшей с ними дочери Г.М. от первого брака Марии, 1898 г.р., и ее судьба неизвестны, а старший сын Василий успел уже укатить по доброй воле во «власть Советов» на Дальний Восток). А облик двухгодовалого Сашеньки на фото 1915 года только усиливает ощущение общего благополучия семейного очага, не сводя к делу рук искусного фотохудожника.
Позволительно допустить, что достойное существование простолюдина-мастерового свойственно тем краям в описываемые времена, а это существенно для понимания высокой духовности объявившегося позже в Саранске Александра. Но прервем гадания и обратимся к мальцу, кто, питаясь в местной школе науками по канонам, уже порушенным на Руси, в лоне первозданной Церкви, в один распрекрасный день, где-то к десяти годкам, нежданно воспылал негасимой страстью к шахматной игре. И вовсе не мудрено: Харбин уже слыл приютом российской интеллектуальной элиты из среды побросавшего оружие белого офицерства, потерявших родину дворян и представителей иных сословий, сорванных с пенатов красными ветрами октябрьской смуты. Нашествие беженцев обогатило культурное бытие города, привнеся «русский дух».
Другим солнечным днем, как вспоминает перешагнувший свое 90-летие давнишний рузаевец Николай Георгиевич Орешин, рвение Саши, который повергал великовозрастных соперников, было вознаграждено признанием в нем первого игрока городского шахматного собрания.
Талантами недоросля затейливо пользовался стан «вьюнов и ротозеев», время от времени обустраивавших ему игру на ставку с заезжими «кошельками». К вящим восторгам дружной ватаги, их содержимое частично перекочевывало в Александровы карманы и без лишней мороки лихо проматывалось, от его щедрот, в шинках, благо злачные места всегда имелись в достатке.
Забавы забавами, но крепкое проникновение в лабиринты древней игры по печатным трудам шло кропотливо и повседневно.
Между тем безоблачная юность, как и положено, остается позади. На дворе 1935-ый, Маньчжурия волей топчущих ее японцев обращена в Маньчжоу-Го, КВЖД продана, и вчерашний школяр, хлебосольный кумир филистерской братии, а нынче конторский служащий все того же депо, где работал отец, встал перед суровостью свершить крутой жизненный зигзаг.
Харбин, эту маленькую дивную родину, пора покидать. Но куда, куда направить стопы свои? Одно дело, когда высматривает путь-дорожку оказавшийся на перепутье сказочный витязь на гордом скакуне, при амуниции и ратном облачении, и нечто иное – беззащитный перед колдобинами фортуны, вполне реальный птенец родительского гнезда. Друзья-товарищи пытаются склонить Александра испытать счастье шахматного «профи» в благодатной Америке. Выбор, однако, пал на СССР.
Попутное. Пока паровоз, источая черную копоть, тащит вагоны, в одном из которых, высматривая из окон чуждые пейзажи, предается грезам мечтательный Александр, предадимся и мы размышлениям на заданную тему…
Спору нет, всякое могло приключиться с Александром, свяжи он свою будущность с многоэтажной Америкой. Но пренебрегши коллизиями, что поджидают бедного землянина на каждом жизненном шагу, и, опираясь на спасительную стройность логики, вероятной представляется торная тропинка его восхождения на ступени мировой шахматной известности. Порукой тому – воспитанность в духе истинно свободного художника, да еще с начатками широкой образованности, свойственной носителям «старой» культуры, добрый нрав, коммуникабельность, богато пронзенные искрой Божьей. Стало быть, «американская линия» Александровой планиды обозначима вполне зримо.
Какой же бес тогда – не удивительно ли? – толкнул нашего юношу проявить себя в столь непонятном мире, встретившим его в стране социализма? В том-то и корень пожизненных мук, тяжких страданий, трагизма Орешина, что страна та видеться роковой глазами его никоим образом не могла!
Факт: земля отцов манит интуитивно-подспудно. Да и старший брат, как помнит читатель, уже давненько укатил туда. Правда, к нашему моменту он успел схлопотать долгий срок лагерных глумлений, чудом увернувшись от «вышки», и слухи о том, верно, долетели до Харбина, хотя… В Саранск переехала сестра с мужем Николаем Коптенком, в Борисоглебске осел средний брат Выходит, полсемьи в «новой жизни». А на какие славные подвиги годились бы «крутые дети Дзержинского», получай харбинская родня сколько-нибудь тревожные вести с крупицами правды?!
«Не может быть, – готов спорить всезнающий читатель, – неужели до Северного Китая не докатывалось жуткое эхо геноцида, учиненного ворвавшимися во власть мизантропами? А что уморена-умерщвлена рать кормильцев от сохи, а оставленная на развод голытьба согнана в диковинные «обчества», лишившись последней дворовой живности? И что прохрипели первые клеймящие врагов народа филиппики безнравственных предтечей ловкача Вышинского, простолбившие дорогу на эшафот легиону безропотных, тоже не слыхали?»
Но на это средний харбинец мог бы ответить: «Слухами-то земля полнится. Но чтобы тьмой косить своего же брата – увольте! Неувязочка какая-то получается, господин хороший. А где лес рубят, там щепки летят. Вот и сам товарищ Сталин не скрывает этого…» И как тогда верить газетам, где все пестрит рапортами о гордой поступи страны повального энтузиазма? Василий, бедолага, тоже мог по молодости оступиться, вот и угодил в тюрьму. Молва всегда оставляет разуму немало пространства для сомнений.
Вероятно, что кротким сердцем Александра, обуянного всепоглощающей любовью к королевской игре, страшные вести могли бы вообще не восприниматься. А в СССР нарождалась плеяда талантов во главе с М.Ботвинником, почти погодком. Скорей же туда, где молодым открыты все дороги: быстрее окунуться в бучу высшего шахматного света! А заокеанье-то и вовсе неведомое иноязыкое одиночество…
И на решительном заседании поредевшего семейного совета вытянут гибельный жребий.
Едва ль не звездный… миг
Не единожды привелось сменить вагоны Александру, пока он, вдоволь поплутав по городам и весям, не обосновался в подслеповатом домишке Зинаиды, что притаился на Красноармейском спуске в Саранске. Прямиком, с корабля на бал, угодил в самую гущу шахматных любителей – на 2-ой чемпионат республики. Престиж Виктора Ломова, победителя 1-го (1932 г.), 2-го (1934 г.) чемпионатов нарезанной из кусков бывших губерний Мордовской автономной области и 1-го (1935 г.) чемпионата уже МАССР, игрока колючей актуальной школы, был непререкаем. Как вспоминает Георгий Васильев – тогдашний школьник и завсегдатай шахматных зрелищ,– симпатии аборигенов, зевак и болельщиков отдавались земляку-инсарцу. Александр – чужой среди своих, в стильном одеянии и с особенными манерами – не стушевался, выстоял и, сбросив вериги «иноземца», разделил с В.Ломовым почетный чемпионский титул.
А мог ли иначе зарекомендовать себя импозантный молодой человек, застигнутый объективом в ответственный момент своего первого турнира в наконец-то – веровал, святая наивность! – обретенном Отечестве?
Игровые будни вышли судьбоносными. Александр сближается с местными шахматными композиторами, чьи этюды и задачи уже блистали на всесоюзном небосводе, прежде всего с В.Ломовым и ардатовцем Александром Корепиным.
Даже очень-очень вероятно, что именно общение с мордовскими шахматистами счастливо обнажило новую грань его дарования, став прелюдией к его композиторству. Ведь более ранние опыты Александрова сочинительства задач нам неизвестны.
«Госпожа Удача» шла в ногу с устремленным к успеху, красивым и талантливым, легко входящим в «социализм» Александром. Плененное молодецкой удалью заезжего «икса», провинциальное физкультурное начальство на удивление разворотливо сварганило вакансию, наделив пришельца широкими правами по налаживанию шахматно-шашечного движения между Мокшей и Сурой. Последовал деловой ответ: вмиг родились дружеские матчи с окрестными областями и республиками, командные турниры, конкурсы решений шахматной композиции… Вынашиваются обильные и дерзкие планы.
Громки личные успехи на ниве составления задач. Знаменитый советский композитор Александр Гуляев публикует восторженный отзыв: «Успех в конкурсе, где его (А.Орешина. – Ю.Б.) задача стала выше задач мировых композиторов Котнера, Эрлена и других, позволяет надеяться, что в его лице мы будем иметь первоклассного составителя шахматной композиции».
Окрыленный, Александр лихо побеждает в чемпионате Мордовии следующего, дьявольского 37-го года.
Попутное. Не правда ли, мы только что побывали в сказочно-дивной стране, где все подчинялись личным добродетелям и талантам! Опираясь только на собственные качества, Александр распахнул было двери в край радужных перспектив. Неужели это правда?
…Стоп! Нам, осмысляющим закоулки орешинского земного бытия, важно понять, насколько неожиданен его взлет как чиновника. В год первого орешинского пришествия в Саранск структуры здешней власти только формировались, не успев в хаотической бюрократической толкотне заматереть. В номенклатурных редутах бреши пробивались намного легче, ибо если круговая оборона «крапивного семени» как-то и создавалась, то носила замаскированный, латентный характер, за наплевательство же спрашивалось ох как строго. Машина нагнетания ужаса, набирая обороты, отпугивала от крупных злоупотреблений. А трудовые порывы «победившей» бедноты были искренними, хотя, вследствие убогого всеобуча, не очень толковыми.
Вот и смог Александр, разительно отличимый не только заграничными одеждами от затянутых в «серые мундиры» рабфаковских стереотипов исполнителей, с ходу получить «зеленый» своим новациям. Но будучи апологетом истинной свободы и нравственных устоев, он, даже огради его Господь от палачества, был парией, изгоем, отщепенцем в краю духовного рабства. И стало быть, наш герой был обречен.
Подтверждение этому приговору – печальная участь мрногих доверчивых эмигрантов-возвращенцев из сонма великих…
Жизненная кутерьма
Не дано жить беспечально. Скоропостижно, в пути из Харбина на родину, умирает отец, и его прах теряется в безбрежье страны. Как она, бедная мама, в одиночку управилась с тяжким горем? Слава Богу, убитая несчастьем, как-то добирается под кров сына Николая.
Беда не ходит в одиночку. В начале лета, в глухой час, пришли за мужем Зинаиды. «За что? Безвинен же! – скорее всего, билась в стенаниях женщина и утешалась, поддерживаемая братом: – Выпустят, выпустят Колю!» Многие, враз лишавшиеся сородичей, жаждали того же…
А вечером 27 июля друзья-шахматисты тщетно ждали своего забойщика, жизнелюба и просто рубаху-парня Сашу Орешина на им же затеянном матче с соседями-чувашами. Черно-белые фигуры на первой доске осиротели.
Худые дела творятся в потемках. В июльской ночной темени Александр при конвое гулко пересек зловещие ворота, за которыми навсегда остались чудесным образом раскрывавшиеся было виды на вдохновенный жизненный полет.
Шанс рассеять туман мрачной тайны, прочно окутывающий ход и методы дознания, невелики. Но даже шапочное знакомство с советскими обычаями может дать интеллекту пищу для догадок.
…Однажды, в середине 60-х, был очевидцем характерного фрагмента. Веселым летним вечером в горотдел милиции затолкали «веселого» же, под стать природе, человека. В процессе ритуального шмона тот, бедолага, все божился, что он-де есть Герой Советского Союза и потому требует снисхождения в форме – «отпустить восвояси». Сей безобидный речитатив – не поверите! – так озлобил стража порядка, что, рявкнув: «Ах, ты еще и герой!», он ударом-костоломом метнул безвинного под лавку, где очумелый и затих. Спрашивается: варварство это – случайность или закономерность?..
Допустим, отношение к нашему пленнику было лояльное. Но что за мысли-скакуны обжигали мозг Александра в перерывах между выбиванием признаний? Разве мог он хоть на миг заподозрить, что страна во власти тотального самосуда? Значит, питал целительную надежду выпутаться из переплета.
Из ставших известными фактов более всего поразителен следующий пассаж. На вопрос энкаведешника: «Профессия?» последовало архинаивное-шокирующее: «Шахматист». Вот она, эврика! «Вырванное чистосердечное признание – свидетельство явления «миру социалистических ценностей» существа типа инопланетянина.
За отсутствием улик и вещдоков (а может, власти Мордовии уже выполнили спущенную разнарядку по количеству подлежащих расстрелу) депеша из Москвы определила «шахматисту» десять лет скитаний по тюремно-географической петле: Саранск – Тайшет – Магадан – Рузаевка – Саранск. Если б даже и открылись нам картины «крутого маршрута» с пилой и топором в руках под мушкой звероватых вертухаев, вряд ли имеет смысл омрачать текст их жуткими описаниями. Тем более, что Александр Георгиевич наложил на «кандальную» тему строгое табу и редкий раз, в минуты расслабления, приоткрывал душу вашему покорному слуге. Однажды он заключил: «Спасло меня дарованное Всевышним чувство юмора».
Попутное. Много доходчивее трагедию народов осмыслять сквозь призму горя «маленького человека». Судьбе было угодно, охранив Александра от оказий поплатиться головушкой в метельных просторах, продлить его дни на белом свете, однако…
Сколько их, чудесно уцелевших в лагерном ведомстве, позже бесследно истлело, пав духом и скатившись на дно скотского существования. Иные смирились с печатью рока, ушли в себя и так коротали век. Третьи – их мало – приобрели в муках колоссальные заряды витальной энергии, заблистав вдруг раскрывшимися талантами.
Что же Орешин?
«Возмужавший», спавший с лица, с серебряными струйками в некогда ухоженной прическе, но, слава Богу, без явных сбоев в наследственно крепком здоровье («Живуч человек!» – тонко подметил Достоевский), Александр Георгиевич вновь на земле прародителей, в послевоенной убогой Рузаевке. Там уже поджидали его Василий с Николаем, да Зинаида прикатила из Саранска.
Перво-наперво прикинули издержки душевных порывов обрести Отечество. Оказалось, что Василий «по праву старшего» оттрубил аж четырнадцать лет (скончался в 1982-ом, дожив до 77 лет), Николай «отмотал» всего-то девять, потому как в 1946-ом срок был неожиданно ужат, может, как члену ВКП(б) с 1932 года, Зинаида также вскоре после ареста Александра последовала на этап и пришла, чуть-чуть опередив брата.
Приплюсовав «червонец» нашего героя, на четверых выходит сорок цветущих лет с хвостиком. А поимев в виду, что мама сошла в могилу не столько от груза лет, сколько от постигших потрясений, муж Зинаиды Коптенок удавился в неволе, в карманах уцелевшего «квартета» вместо «серпастых, молоткастых» свидетельства о прежних шпионских кознях, – получается еще более весомый откуп. Правда, во дворах пошептывают, что братья дюже дешево отделались; угодили бы на передовую и поминай как звали, а так – живы-здоровы. Завидуют, знать, обезумевшие от потерь близких да и просто от житухи пёсьей. Однако утешение это слабое, а для ответа на вопрос, что ждет завтра, вообще непотребное.
Для Орешина по-прежнему главное – соединиться с любимыми шахматистами, снова окунуться в волшебный и яростный мир. Что в шахматах он умеет все: мощно играть за доской, сочинять гроссмейстерские задачи, сплачивать воедино шахматных любителей, расширяя их круг, – с блеском доказано в те еще предгрозовые дни. Едва оклемавшись, наспех залатав саднящие душевные язвы, опять в Саранск: Рузаевка тесна для размашистых устремлений.
Но Саранск встретил вовсе не как прежде тепло и ласково, а пасмурно, хмуро, чуждо. Благо еще, остались родственные души, кто не сгорел в огненных смерчах и помнил о добродетелях вчерашнего «возмутителя спокойствия». И «волчий билет» не стал глухим барьером к получению, после года мытарств ходоков по коридорам власти, аж прежней должности, правда, с быстрым удалением – спохватились, своя рубашка ближе к телу! – в городской спорткомитет на серенькую должность инструктора. И то будь доволен, зэк!
Но вновь во всем великолепии блестит его недюжинный интеллект. 1949-ый и следующий годы – дважды чемпион республики по шахматам и первый призер двух престижных всесоюзных конкурсов составления задач-трехходовок.
Берем газету «Красная Мордовия» за 1949 год: «В конце ноября в Саранске намечено провести командное первенство спортивных обществ и заводов города». Оно состоялось при участии 48 шахматистов.
Листаем «Красную Мордовию» за 1950 год, и вот: «Большой размах в гор.Рузаевке принял шахматный турнир, посвященный 100-летию со дня рождения выдающегося русского шахматиста, основоположника отечественной школы шахматного искусства М.И.Чигорина. В турнире приняли участие около 300 шахматистов города».
В «Советской Мордовии» за 1951 год находим сообщение о проведении командных соревнований на Кубок имени М.И.Чигорина при участии 15 команд и 150 шахматистов Саранска.
В масштабности описанных шахматных действий легко угадывается вдохновение большого художника, изображение которого образца 1949 года предлагаем вниманию читателя.
Казалось бы, существование вчерашнего острожника вполне сносно и даже творчески наполнено. Но то – надводная часть айсберга, и мы рискуем жестоко обмануться, не сделав попытки обследовать глубину. Существование на пределе эмоциональных границ, клеймо врага народа, дамоклов меч повторных репрессий (обычная практика!), одинокое скитание по частным углам – не лучшие спутники душевного состояния человека.
Прослеживается промежуток, когда на рожденного оптимистом накатывают свинцовые волны прострации. Стал припадать к рюмке.
Александр Филиппович Аксенов, бывший в ту пору председателем Союза спортивных обществ и организаций МАССР и часто наблюдавший Орешина на рабочем месте, с грустинкой вспоминает: «Иной раз в комитете наступали минуты всеобщего оживления; один Орешин отрешенно листает бумаги, что неестественно расходится с присущими ему живностью, улыбчивостью и постоянной заряженностью на шутку, дабы поддержать веселый настрой окружения».
Человек погибал! А спас его от приближающегося духовного разлома жалостливый, сострадательный российский Человек, который за несколько десятилетий тотального мора еще окончательно не повывелся.
Настоящим другом-товарищем отверженца, делившим с ним горести и печали, стал умница и добрейшей души Геннадий Рязанов, тогдашний председатель горспорткомитета и, стало быть, начальник Орешина.
Угол в своем доме отвел Александру Георгиевичу Станислав Елизаров, в ту бытность юный шахматный фанат, много, вероятно, приобретший в общении с постояльцем и ставший в последствии четырехкратным чемпионом Мордовии.
Солидную подмогу в одолении невзгод оказывал Георгий Васильев, фронтовик и безусловный авторитет в шахматном мире (помните довоенного школьника, завсегдатая турниров?).
А однажды – о чудо из чудес! – состоялась дивная встреча двух одиночеств: потерявшей многое в военное лихолетье Екатерины Панфиловны и не имевшего ничего, кроме Духа, Души и Разума, Александра Георгиевича. Е.Старовойтова, словно волшебная фея, самым решительным образом преобразила теряющего точку опоры Орешина, обустроила спасительный семейный уют.
Его ангелом-хранителем на долгие тревожные годы стал А.Аксенов. скольких хлопот и риска личным благополучием стоило ему «перетаскивание» на должность своего зама уже полностью реабилитированного – да и «оттепель» подоспела, – но все же неподходящего (беспартийный!) Орешина. Зло притопнул ножкой оловянный солдатик партии – мелкий фигурант тов.Имярек, мечтающий, выходит, дорасти до унтера: «Не пущать!» (этот и по сей день в ранге почетного пенсионера мнет городской асфальт). Здорово выручил секретарь обкома Алексей Чалдаев, повелев покончить с дурной возней.
Когда на стыке пятидесятых–шестидесятых ваш покорный слуга имел счастье первой встречи с «Георгичем», на меня смотрел искрящимися глазами уверенный, веселый, обаятельный Мудрец, магнитом души тянувший к своей персоне весь мордовский спортивный мир.
На радость миру спортивному
Только к концу пятидесятых годов Александр Георгиевич восстановил в той, очевидно, мере, насколько это возможно вообще после безумных потрясений, душевное равновесие. Пришел час относительно флегматичных, философских размышлений, свойственных человеку на жизненном водоразделе.
Да, ужасы, лишения, унижения позади. Недавно реабилитирован. Правда, эта процедура была обставлена так казенно-бездушно, что закрались страхи, уж не притягивают ли снова на разбирательства по той серой гэбешной повестке, безлико вменяющей явиться туда-то тогда-то. Улеглось тогда лишь, когда после зачтения трафаретного текста, подтверждающего его невиновность, – хоть бы извинились, куда там! – хватил дозу крепкого.
Но позади и почти сорок лет жизни, несбывшиеся юношеские порывы, обернувшиеся иллюзиями и нынешней прозой. Выходит, лучшие годы, как бы обойдя стороной, безвозвратно утеряны. Что ж, надо доживать отпущенные дни соразмерно оставшимся силам, похоронив честолюбивые замахи.
Сбережен талант конструировать милые задачки – но то занятие для домашнего уюта, поздних вечеров до да глубоких ночей, блаженного одиночества в старом кресле у шахматного столика.
Дни же целиком в спортивных делах – должность обязывает, и не приучен трудиться с прохладцей; спортсмены весьма разборчивые парни и отличают душевное горение в спорте от фарисейских клятвоприношений в преданности оному.
Тандем А.Аксенов – А.Орешин оставил яркий мазок на мордовской спортивной палитре. Заблистали имена выдающихся мастеров мирового стандарта, рождается команда мастеров класса «Б», наполнив город футбольными страстями.
Алексей Ягодин, бывший председатель горспорткомитета, делится нахлынувшим из прошлого: «Работалось удивительно легко, республиканский комитет – добрый друг и помощник; идешь, бывало, туда с ощущением радости, будто в дом родной. А Александр Георгиевич – само воплощение скромности, умен, душа-человек».
Неоценим взнос Орешина в благородное шахматное искусство. Пятидесятые – середина семидесятых – лучшее время их, ведомых доброй волей и обаянием личности «нашего Георгича», как трогательно называли его и младшие коллеги-шахматисты, и многие популярные спортсмены Мордовии. И все благодаря не столько его служебным возможностям, сколько великому подвижничеству энтузиаста. Широко практиковались выездные матчи с городами-соседями, что крепило дружеские узы, утверждало командный дух. Наше шахматное сообщество под отеческим патронажем «Георгича» оказалось столь жизнестойким, что понадобилось целое «посторешинское» десятилетие, дабы бездарностью и наплевательством разрушить творение его разума и одухотворенности.
Командным играм Орешин придавал особое воспитующее значение. Основав в 1950-ом городской командный турнир на кубок имени М.И.Чигорина, он ввел в традицию его проведение «при любой погоде».
Постоянное, из года в год, проведение чемпионатов Мордовии и Саранска считалось делом чести, и редчайшие срывы из-за отсутствия средств воспринимались шахматистами с пониманием.
Образцом его деятельности служит чудесное устройство матч-сеанса М.Ботвинника со сборной командой Мордовии 1964 года. Предлагаем фотоэпизод, где изображены играющие с Ботвинником Александр Орешин, ваш покорный слуга и Анатолий Мысин.
Да, нашему «Георгичу» удалось устроить горожанам поистине уникальный праздник! Орешин прямо-таки виртуозно использовал редкие наезды прославленного чемпиона мира на завод «Электровыпрямитель», во время его работы над созданием «электронного гроссмейстера».
Позвольте описать глазами участника тот памятный день 15 марта 1964 года. И сейчас, по прошествии тридцати пяти лет, вспоминать о том весьма-весьма волнительно…
Была пора ажиотажного триумфа советской шахматной школы: феерический взлет чародея Таля, прочное становление «железного Тиграна» (Петросяна), грозная еще сила Смыслова, набирающий талант Спасского. И все – под могучей тенью «патриарха» Ботвинника. В стране царила «шахматная лихорадка».
Тем незабываемым утром вместительный зал университетского корпуса – на стыке Советской и Рабочей – был забит жаждущими зрелища загодя! Здесь 52-летний М.Ботвинник, только что утративший звание чемпиона мира в матче с Петросяном, но по-прежнему накачанный энергией и честолюбивыми замыслами, играет матч с часами на восьми досках со сборной команды Мордовии.
Надо ли говорить, что доброжелательные саранские болельщики прочили высокому гостю, на днях повергшему со счетом 5,5:1,5 сборную Нидерландов, оглушительную победу. Вопрос лишь в том, сумеет ли устоять лидер мордовских шахматистов Станислав Елизаров. Цвета нашей дружины представляли также признанные авторитеты Георгий Васильев, Георгий Лобанов, Юрий Петров, «сам» Александр Орешин. Среди счастливчиков оказался как «подающий надежды» и автор читаемых вами строк.
Огромный (или тогда таким казался) зал замер. Мы, игравшие на сцене, обменялись первыми ходами. Понятие о времени исчезло, оставшись только на циферблатах шахматных часов. Аплодисменты – так зрители приветствовали первую победу Ботвинника. Жаль, не помню порядка завершения поединков. Но в памяти шквал эмоций, отметивший нежданный для зала выигрыш Елизарова и ничью Лобанова.
Настали минуты, когда я остался наедине с экс-чемпионом мира (другие проиграли). Передо мной в глубоком раздумье восседает «легенда»; смутно вижу множество лиц, полных ожиданий. Охватившее волнение смог оценить лишь на другой день по экрану телевизора – оно ведь вполне могло помешать довести до победы партию, к счастью, в выигранной к тому моменту позиции. Наконец миг, когда Ботвинник, в знак поражения, останавливает часы и протягивает руку. Зал дружно бил в ладоши, да причем дважды: первый раз – в заблуждении, что выиграл наш гость, и уж затем – даже овацией, словно извиняясь за оплошность. От накатившего счастья все в тумане, и поздравления, поздравления…
Безусловно, что в затянутых дымкой 30-ых юный Александр орешин жаждал встречи с Ботвинником. И хотя поединок этот в его мечтах должен был случиться тет-а-тет, все же пусть предлагаемое фото станет символом целеустремленности Орешина.
Помнится, как трудно далось «Георгичу» обустройство в Саранске зональных соревнований командного первенства РСФСР 1967 года. Ожидался наезд многих именитых: уйма хлопот, наш трудяга всегда начеку, уже ощущается венец его бдений. Но грянули крутые холода; готовящийся к турниру приснопамятный по гастроли М.Ботвинника актовый зал университета оказался жутко стылым. Играть в нем было нельзя. Орешин загрустил, пошел по коридорам власти просить замену, куда там! Привычное равнодушие жгло ему душу огнем надвигающегося позора. Но… о Боже!
…Поутру названивает телефон. Трубку переполняет счастливый голос Александра Георгиевича: «Юрка, друг! Радость-то какая свалилась! Сгорел ведь ночью наш чертов зал! Теперь уж некуда деваться – дадут теплое помещение!» И верно, играли в сносном зале техникума электронных приборов…
В 1969 году – новое завоевание: открыт шахматный клуб, правда, в вонючем подвале и на хозрасчетной основе, то есть содержи как можешь, но и тому все были рады безмерно. Тогда же начато проектирование роскошного Дворца шахмат на спуске к парку имени А.С.Пушкина.
А в ведомом им кружке городского Дома пионеров, согреваемая душевным теплом Орешина, постоянно нарождалась плеяда сменщиков, чье честолюбие в игре никогда не перерастало в тщеславие вне турнирного зала. Жаль, не суждено было полукустарному кружку перерасти в шахматную школу, о чем он всегда мечтал.
Александру Георгиевичу удалось покорить рубеж мастера спорта СССР по шахматной композиции. Спору нет, взятая высота весьма почетна, однако нет сомнений – до гроссмейстерского звания не хватило «украденных» лет и сил.
Как всесторонне одаренному человеку, Орешину была близка литература, особенно поэзия. Заслушаешься, бывало, как он читал Есенина, а часто наблюдаемая грустная слеза в его глазах – вечный укор сгубившей его талант Системе.
Жизненные силы исчерпывались, пришла пора недугов. Сентябрьским днем, в унисон увядающей природе, завершил мученическое земное бытие Мастер и Учитель, оставив в наследство около 150 шахматных задач, замечательные партии и свою Любовь.
Завершающее. «Как-то тихо и незаметно для всех нас 5 сентября 1978 года ушел из жизни мордовский проблемист Александр Георгиевич Орешин, и имя его потихоньку затянуло туманом забвения… право же, за рубежом куда более человечны к памяти своих провинциальных, даже и не столь именитых коллег. А ведь А.Орешин был талантливым и самобытным композитором со своим составительским почерком, мастером спорта».
Посредством этого текста из-под пера нижегородского шахматного художника Е.Фомичева Россия шахматная извещалась о скорбном событии. Казалось бы, ритуал прощальной дани Творцу соблюден, однако… Эти строки увидели свет в центральном шахматном журнале в середине 1991 года, то есть через тринадцать (!) лет после смерти Орешина. Теперь каждый, кто держит сейчас эти листы, волен разделить горечь нижегородца.
Как высоко поднялась бы звезда Орешина, живи-твори он под питающим солнцем истинной Свободы? Ответить нам не дано.
