Владимир Нестеров

«Сын за отца
не отвечает...»

На покой

Офицер спецназа ВДВ Иван ушел на «дембель» в мае 85-го в звании майора. Уехал, как тогда говорили, «на постоянное место жительства» в тихий провинциальный городок, затерявшийся
на просторах Поволжья, где ему, отставнику, выделили квартиру.

Здесь была его малая родина. Здесь он родился, здесь – могилы родителей. Здесь он мечтал обрести покой: забыть постоянные переезды, прогулки «за речку» – так они называли на армейском сленге командировки в Афганистан, аборигены которого никак не хотели оценить «преимуществ» социализма, насаждавшегося на их земле острыми штыками чужой армии...

Вождь

Деятельная натура пятидесятилетнего мужчины, десятилетиями жившего по принципу «если не мы, то кто?», с трудом свыкались с ритмами знакомой, но такой чужой мирной жизни.

Самым страшным врагом для Ивана теперь стало время. Да, то самое время, которого ему так не хватало раньше. «Что за ерунда, – тоскливо злился Иван, – неужели старею?» Он смотрел на жену, которая явно была довольна новой жизнью; смотрел на повзрослевшего сына, не вылезавшего из спортзала для того, чтобы «дать на ринге результат», и успокоился. Купил в деревне домишко.

Рыбалка-сенокос-грядки-овощи, а иногда – «первач» в компании небритых и патлатых сельских «аборигенов», твердо и, видимо, навсегда усвоивших один из основных принципов демократии – разрешено все, что не запрещено законом – весьма своеобразно. Мол, если закон не запрещает сам «процесс» и не ограничивает количество, то...

Иван жалел их. Он видел в них людей, не способных «держать удар». Сам же, закаленный во многих передрягах, от начала и до конца прошагавший по знаменитой лесенке «огонь – вода – медные трубы», чаще по привычке всегда выручать своих, чем по зову сердца, он помогал им. Его жена, за долгие годы скитаний по гарнизонам не утратившая чувства юмора, стала называть его «вождем ирокезов». С ее легкой руки так и стали называть Ивана в деревне.

Идет, скажем, абориген по дороге, густо заросшей травой, а другой его окликает: мол, куда? «Да к Вождю» – бросает в ответ тот.

И стал Иван «Вождем».

«От тюрьмы и от сумы...»

Рухнувшая в августе 91-го Империя погребла по своими обломками немало человеческих жизней.

Наступившая следом эпоха первоначального накопления капитала подбросила дровишек в костер. Все изменилось...

И главное, что подметил Иван, изменились отношения между людьми. Он бывал наездами в городе, где в его квартире теперь проживал в одиночестве сын, успевший к тому времени окончить институт. Изменения коснулись и его сына. Высокий, атлетически сложенный парень как две капли воды был похож на своего отца. Только его резко очерченные губы редко раздвигаются в улыбке, а волевой подбородок, как подметил Иван, был уж как-то слишком волевым...

Но в целом отец был доволен сыном. Спортсмен, не курит, не пьет, занимается бизнесом.

И вот – как гром среди зимы – гибель жены. На перекрестке ее сбила машина, за рулем которой сидел парень, одетый в дорогой костюм. Несколько массивных золотых цепей на неправдоподобно толстой шее красноречиво говорили о социальном статусе носителя «вериг». Он долго не мог взять в толк, чего от него хотят гаишники, а когда понял, то, пьяно ухмыльнувшись, бросил: «Будь спок, начальник, отмажемся...»

Жену Иван похоронил на сельском кладбище. После поминок сын даже не переночевал у отца: дела, бизнес не ждет! Иван не удерживал: он умел держать удар!

Сын приехал к отцу через месяц, ночью, притушив даже габаритные огни машины. Вкратце, спокойно и деловито, доложил отцу, мол, с тем парнем он «вопрос решил». Менты, мол, на след выйдут не скоро, но могут выйти, а у нас с тобой – стопроцентный мотив! Надо думать...

Иван понял сына. На следующее утро он, свежевыбритый и подтянутый, положил на стол следователя прокуратуры «явку с повинной».

Тот визиту явно не удивился и, небрежно и несколько суетливо перебирая на столе бумаги, бросил «преступнику»:

– «Грины» где? – и, заметив вопрошающий взгляд собеседника, пояснил: – Доллары, пятьдесят «тонн», которые лежали в сумке потерпевшего?.. Делим пополам, а дальше – состояние аффекта, твои награды, амнистия...

Долго бился следак с Иваном, грозился даже привлечь в качестве соучастника и сына, но «погода» на дворе стояла другая... Сын уже был недосягаем.

Потом был суд, скорый и скучный. Срок Иван получил не очень большой – выручили награды, но вполне достаточный для того, чтобы выйти на свободу в начале следующего века...

«Ласковые» северные края

Срок Иван отбывал в колонии строгого режима. Зона была «красной»: здесь коротали время бывшие менты, военные... Словом, все здесь были бывшими! Каждый понимал: та жизнь, что была, их обратно не примет. Они теперь навсегда – другие!

Иван скоро втянулся в размеренный ритм жизни колонии. Подъем-завтрак-обед-ужин-отбой – это так знакомо... если не замечать колючей проволоки, конвоиров, собак, часовых на вышках, на руках которых покрывались изморозью вороненые стволы до боли знакомых «калашей». Но теперь эти стволы были направлены на него.

Только здесь, в колонии, он впервые начал читать Библию. И когда добрался до слов «сын за отца не отвечает», его сердце пребольно ёкнуло. Сын, его сильный и уверенный в себе сын, прислал ему на зону за все годы единственное письмо, полное сочувствия, но твердо намекавшее отцу, что в данной ситуации он, его сын, не может ему ничем помочь... Отец понял сына, и не писал ему.

«Дедушка – киллер?..»

Лязгнули в последний раз запоры – он на воле! Сжимая в руках тесемки холщовой тюремной торбы, Иван посмотрел на груды белых облаков, которые лениво плыли по летнему небу. Вздохнул полной грудью и только сейчас заметил группку молодых людей, одетых в черные блестящие костюмы. Их фигуры резко выделялись на фоне белого лимузина, который явно принадлежал им.

Один из них направился к Ивану.

– Здравствуйте, Иван Васильевич! Босс приказал вас до-
ставить к нему, – вежливо сказал он и протянул Ивану листок бумаги.

Отец сразу узнал руку сына. Этот четкий каллиграфиче-
ский почерк он помнил еще с тех времен, когда в редкие свободные от службы часы он с удовольствием проверял у сына уроки.

Молодые люди свое дело знали. Сразу завернули в городок, где в бане Иван отмыл тюремную грязь и переоделся во все новое – от носков до галстука. Потом, встав перед зеркалом, он увидел перед собой высокого худощавого мужчину, возраст которого выдавала лишь седина, щедро окропившая его свежестриженную голову.

...В деревню приехали ночью. Остановились. Иван на месте своего дома увидел добротное строение из красного кирпича. Вокруг дома и в доме ярко горели огни: там явно не спали.

Сопровождаемый молодыми людьми, Иван с тяжелым сердцем толкнул массивную дубовую дверь и, сделав несколько тяжких шагов, остановился. Перед ним стоял высокий дородный мужчина, в расплывшихся чертах которого проглядывали знакомые черточки... Около него шмыгал носом мальчик лет восьми, который с интересом разглядывал незнакомого дедушку.

И состоялся между отцом и сыном молчаливый диалог. «Я знаю все, – сказал отец. – Тот парень не убивал нашу мать. Тебе были нужны только деньги!» – «Прости, отец, но без тех денег я бы не стал тем, кем стал. Теперь я богат. И ты не будешь знать нужды: этот дом для тебя. Твой внук пойдет дальше меня!» – «Ты мне больше не сын. А твой сын мне – не внук!»

Окружающие так и не поняли, почему седовласый человек, не сказав ни слова боссу, круто развернулся и шагнул в темноту деревенской улицы. А их хозяин, властный и жестокий человек, остался стоять на месте с лицом, ставшим белым как мел, и посеревшими губами мял сигарету, кончик которой забыл подпалить...

Вопрос мальчика вывел его из оцепенения:

– Папа, это правда, что мой дедушка – киллер?

Эпилог

«Аборигены», которые помнили Вождя, быстро подобрали ему новый дом. Пустующих домов было много: деревня умирала.

Босс уехал через день, чтобы уже никогда не появляться в этой деревне. На «объекте» остался изнывающий от безделья охранник.

И с тех пор раз в месяц грузовая «Газель» подъезжает к калитке Вождя и молчаливые люди, спеша, начинают складировать у ограды ящики с деликатесами и дорогими напитками. За ограду шагнуть они не смеют.

В этот день все окрестные «аборигены» тесными рядами стоят у вожделенной груды ящиков, ожидая выхода Вождя.

И вот он выходит, затянутый в пятнистую униформу. Подходит упругой походкой тренированного человека к своему небритому «войску». Ему сразу же заботливо ставят вместо трона стул, перед ним – столик, на котором появляются бутылка местного «первача», хрустальный фужер, аккуратно нарезанная селедка, огурцы, черный хлеб. Все это куплено на пенсию Ивана.

И только после этого начинается разборка «склада». «Аборигены», шевеля от напряжения губами, пытаются вникнуть в смысл написанного на ярких этикетках, но скоро бросают это безнадежное занятие: мол, жаль, что языков не знаем. С шумом откупоривают банки с деликатесами, иногда по оплошности запуская в них немытые пальцы...

И вот «стол» готов. «Войско» рассаживается вокруг травяной скатерти и ждет, когда Вождь скажет свой любимый, но единственный тост, после которого можно приступать к трапезе.

Он встает, крепко сжимая свой фужер, и произносит:

– Друзья, выпьем за мудрость древней истины, которая была, есть и будет: «сын за отца не отвечает!»

Выпив, Вождь закусывает огурцом и черным хлебом, равнодушно наблюдая за тем, как «аборигены» жадно уничтожают французские вина, джин, икру и салями...

Ивану они ничего уже не предлагают, так как хорошо знают, что он на зоне заработал язву желудка и дорогие вина и деликатесы ему противопоказаны!..