Марина Куксова

1.

В маленьком городе N спят фонари.

Улицы, люди, машины устали,

устал с ними ты.

Выйди из дома,

в дом снова зайди.

Сядь и подумай, куда же идти.

Раньше было так: едешь из одного города в другой на поезде, потом летишь на самолете, потом опять на поезде или автобусе. Вроде сутки в пути, но ты – дома. Декорации сменились, иногда даже соседи говорят на непонятном языке, но ты все равно на своем месте. Ходишь по улицам, ориентируешься плоховато, но как будто так и надо – примериваешься и в каждом повороте улицы видишь повороты судьбы. Потому что вдруг это навсегда? Ну, например, каково это – тут родиться? Или переехать сюда жить?

Хорошо, если это Лондон. «Пришлось по работе переехать в Лондон», – и с плеча смахиваешь немного снобизма. А если вот спрашивают: «Ваша прописка?», а ты такой: «Поселок Залукокоаже» и с плеча смахиваешь перхоть. А глаза сами в пол съезжают. И вроде, ну что с того, что поселок, что Залокукуево вот это, зато люди там какие хорошие! А все равно – жизнь совсем в ином цвете. Я всегда об этом думаю в дороге – повезло нам тут родиться или нет?

До какой-то поры в каждом городе было легко благодаря этому вопросу: хотелось видеть в новом месте белый лист и представлять себя пишущим свою историю. Идешь и можешь сиюминутно пустить корни. Мощный кол ощущается в каждой ноге, потому что на любой земле ноги ступают с уверенной силой. Будто если надо, то встану здесь, прямо где стою сейчас, и останусь жить. Давайте, вбивайте нулевой километр моей жизни тут, начинаем новый отсчет.

Поэтому в любой точке земли я вела себя как привередливый покупатель в салоне недвижимости, мол, давайте все сначала посмотрим, изучим детали, прочитаем текст под звездочкой внизу листа, потом сходим в кафе, подумаем и поедем дальше.

Примерять на себя европейские города для проживания – все равно что зайти в магазин не по карману. Оглядываешься по сторонам, создаешь платежеспособный вид, а на укоряющие вопросы местных отвечаешь: «Я просто смотрю» и уходишь с таким видом, будто тебе не понравился ассортимент.

Примерять на себя провинциальные города для проживания – тоже развлечение особое. Остро начинаешь ценить родное, видеть разницу в местных, и счет всегда в пользу собственного болота. Всякий раз, когда видишь явное несоответствие привычным стандартам, натурально цокаешь и говоришь классическое: «Ц, а вот у нас...» У нас-то, конечно, так не ездят. У нас улицы-то почище. Вот у нас на месте этого барака построили бы стадион. И так по каждому поводу, что выдает в тебе не просто зануду, а истинную провинциальную занозу, мешающую взрастить внутри благородного космополита. И, кажется, чем старше ты, тем эта заноза впивается в твой зад все глубже. Вместе с пресловутыми корнями.

А в этом году появилось внутри жуткое ощущение. Такого никогда прежде не было. В другом городе почувствовала себя чужой. Не было ощущения белого листа и ноги стали ватными, казалось, что дом где-то там, далеко, за много сотен километров, а тут чужбина, и на этой земле я могу быть только гостем. Получается, так, что ли, человек пускает корни? Что тянет его к стенам из кирпича и дерева – привычка? Одиссей нашел свою Итаку и бросил путешествия? Мне это чувство не понравилось совершенно. Выходит, мой дом – это проекция полок и шкафов по конкретному адресу? И как вернуть привычное ощущение «дом – это там, где я», греющее сильнее любых стен и каминов, дающее много свободы и стойкости в любых обстоятельствах? Искала крепость, поставила забор – а фундамент не выдерживает.

Все чаще думаю о доме. Не в том смысле, что скучаю по стенам и людям в разлуке (хоть и такое бывает), а больше об ощущении дома внутри, когда в любой точке карты ты в себе, с собой в ладу, где все хорошо вне очерченного плитами или кирпичами периметра. Но привычки очень поглощают, поэтому память цепляется за традиционные ритуалы как за нечто домообразующее. Ведь дома я ставлю чайник вот здесь, умываюсь вот так, а на прикроватном столике лежат эти две книги (одну читаю, а другую все пытаюсь начать, ведь она на английском). Появляется тягучее такое тепло, которое одновременно и греет, и обжигает, потому что заставляет чувствовать зависимость от какой-то определенной точки. Это понятное, простое, но такое скользкое чувство, за которое многие хватаются, как за щит, чтобы укреплять свои границы, чтобы соотносить себя с одним местом.

А мне лишь хочется вернуть привычное ощущение «дом – это там, где я», греющее сильнее любых стен и каминов, дающее много свободы и стойкости в любых обстоятельствах. Даже если это будет в другом городе, в другой стране, на другой планете.

2.

Город плавится даже в семь. В надежде на прохладу вечера я вышла из душного дома и пошла без маршрута и цели по улицам. Асфальт дышит жаром – и тут либо падать на него без сил, чтобы окончательно растаять, либо бежать подальше от уложенных троп цивилизации к земле и деревьям. Выбираю второе и нахожу спасительный круг – немного зелени на центральной аллее.

На каждой лавочке – своя мизансцена. Вот мужчина, уставший от жары и своей жизни, прячет холодное пиво в черном пакете и явно не торопится домой. Вот женщина, судя по босоножкам и общему прикиду, весь день отсидевшая в душном кабинете бюджетной организации, наконец-то вышла на свободу. Возможно, она целый день считала чужие зарплаты, а теперь наконец-то смогла спокойно выдохнуть и вдохнуть.

Город в таком зное был бы расслабленным, будь он курортным. Но вместо морей у нас одна цветущая река, а вместо длинной набережной – раскаленные площади. Поэтому город немного на взводе. Этот нерв чувствуется в движении машин, во взглядах людей на остановках. Такой предотпускной накопившийся груз на плечах, который ты не можешь скинуть, потому что всегда живешь с ним. Кажется, еще чуть-чуть, немного, вот сейчас отпустит, но это иллюзия, потому что этот груз с тобой навсегда.

Нет, эти мысли не пугают, я уже давно приняла их как данность и не вижу в них дурного. Мой город – мой выбор, и не всегда он так удручающе душен. Просто в тот день я шла и ощущала внутри смесь ностальгии и тошноты одновременно. Сколько раз за все эти годы я проходила по той площади? И сколько пройду еще?

Иногда исхоженная вдоль и поперек дорога, как добрая соседка, вызывает улыбку и тепло внутри. Уходит тревожность, каждый знакомый угол придает твоему пути некую ритуальность, окрыляет знакомостью. А в другой раз наоборот, идешь и вспоминаешь все обиды, с местом связанные, – как шла здесь после ссоры с тогда еще важным тебе человеком, как ветер предательски подталкивал в спину, как менялись вывески на этом здании, когда тебе было 15, 20, 25 и так далее... Что за трясина, что за день сурка, думаешь про себя, хочется скорее бежать из города.

Недавно я поднялась на смотровую площадку и просто зевнула. Не было ни охов, ни восторгов, ни изумления от невероятных видов. Впрочем, вру. Изумление было – от микроскопичности нашего города. Я с высоты смотрю на город и вижу его от края до края в прямом смысле. И стоит ли о чем-то глобально переживать здесь – на этих нескольких километрах земли, занятых локальными царями и царевнами? Там поле, с другой стороны поле, большое русское поле – вся наша жизнь, каждый ее день – лишь только перекатывание по этому полю.

Жить стало проще – в тот момент, когда я перестала собираться уезжать. В местах, ранее вызывавших оскомину, стали появляться новые смыслы, возникать приятные ассоциации. И вот мне уже немножко стыдно признаваться, но все же иногда у меня появляется одна мысль. Знаете, мельк-
нет она в голове, когда я за три песни доезжаю из города до дома, или когда пешочком могу пройти через стадион, или, например, если надо успеть в два места за полчаса, или когда можешь загуляться с подругой до ночи. И вот эта мысль такая: а удобно все-таки жить в маленьком городе. Потом отгоню ее от себя, конечно, ведь всем порядочным людям до седины принято мечтать о жизни в столице, да и вообще у маленького города много минусов, но зачем при этом обесценивать плюсы.

Я видела человека, который считает переезд лучшим решением своей жизни. Очень рада за него, пусть так и будет. В то же время я знаю человека, который плакал от того, как он не хочет ехать в большой город. А надо. Потому что переехал туда уже. Но едет он не домой, ведь дом он ощущает
здесь, в этой маленькой деревне, что мы называем городом. Он едет туда работать, потому что когда-то уже сделал выбор, возвращаться некуда и как будто стыдно. Да и не на что. Да и не за чем. Кому и что мы пытаемся доказать?

3.

– Ты, наверно, совсем не в меня – ты по дому не скучаешь.

Мама говорит это, и видно, как она грустит и хочет на свою кухню. В том смысле, что даже ее тело в гостях – зажатое, неловкое, извиняющееся.

– Я всегда хочу к себе, где бы ни находилась, так с самого детства было, – добавляет она как будто с укором, и я вижу, что она вот-вот отправится телепортом к себе в огород.

– Я всегда хочу к себе, где бы ни находилась, так с самого детства было – и так всю жизнь, где бы ни была, мне нужно вернуться домой. А ты... кочевница. В кого такая пошла? Все чего-то ищешь, нет покоя. Вот мне никаких морей не нужно – я выйду с утра в свой сад, и вот мне океан,
вот мне море, вот мне горы. Здесь я счастлива. Но ты не в меня. Где твой дом? Чем он пахнет? Сдобой свежей или мебелью чужой? Травки, цветочки, ягодки, свежий чай, совместный ужин – все питает дом, все наполняет его запахами и уютом. У тебя тоже есть дом, где тебя всегда ждут, просто помни это.

«Угу», – говорю вслух, а про себя начинаю отвечать на один из последних ее вопросов. И правда, а чем пахнет мой дом? Если я уезжаю куда-то, вернувшись, могу почувствовать запах дома. Находясь здесь постоянно, ты его не чуешь, привыкаешь, замыливается нюх. А вот уедешь на день-другой, потом дверь открываешь – и вот, родной воздух. Он тебя обнимает и любая усталость с дороги проходит. Особенно сильным и насыщенным этот аромат был в конце лета – когда после трех месяцев каникул мы возвращались домой. Таким он навсегда останется в моей памяти, несмотря на то, что мы уже давно не живем в той квартире. Но если и есть этот запах дома, то для меня он такой: верхние ноты летние, базовые ноты в квартире на Воинова, а в сердце аромата – август.

Август – месяц питкий. Он, как говорят винные сомелье, молодой, легкий, мягкий, свежий, пьется хорошо и с удовольствием. Грех не согласиться с профессиональными дегустаторами, даже если ухватил от августа всего краюху. Точнее, отхлебнул всего пару глотков.

Боженька придумал этот месяц в лучшем своем состоянии, поэтому всё в нем утешает. И даже если августовским вечером лают собаки и мешают спать, то лают они как-то благозвучно. Или если дождь пошел внезапно, он не огорчает, а просто дает повод послушать что-нибудь грустненькое типа Найка Борзова.

Август – это время возвращаться домой, гнездоваться. Так уж с детства повелось – все лето где-то шататься на каникулах, а потом возвращаться к учебному году домой. Потом тот же график в институте – с еще большей амплитудой шатаний, да и после выпуска то же самое – отпуск берешь в конце лета, значит, добавляешь августу ноту загорелой меланхолии. Потому что каждый вернувшийся после отдыха домой немного загорелый и немного печальный.

Но вообще это время тихой трезвости и довольной сытости. Вот кто-то баню топит – чую, хорошо; арбуз съели до зеленой корки – очень хорошо; на рынке стали продавать гладиолусы – еще лучше. Чувствую, слышу, ощущаю – калибровка сенсорных систем лучшим из возможных вариантов.

4.

Хотеть касаться.

Хотеть. Касаться.

Станиславский говорил, что это и есть любовь.

Для одних мука в одиночной камере, для других – легитимная близость на неопределенный срок. Оказавшись в четырех стенах, мы измеряли расстояния друг до друга шагами по кухне, локтями в прихожей, мизинцами ног под одеялом, сближением щек на солнечном балконе. Новая реальность на старой жилплощади, когда в одних квадратных метрах ты сам себе и грешник, и святой. Тут тебе и храм, и харчевня, спальня, зеркало, крепость, гроб...

Сплетению рук, сплетению тел, души сплетениям посвящаю ту весну. Бери меня всецело, без прикрас, вот он весь я – гол, как ранняя весна. Уязвимы и слегка напуганы (что скрывать!), мы знали, что по-прежнему уже не будет – смотрели вперед с надеждой, снимая друг с друга одежду. Когда нет будущего и нет прошлого, когда весь мир тонет в фейковых новостях и информационной войне, когда нет лекарства от тоски, поможет лишь одна вакцина, и имя ей – любовь.

Так сложно

Так просто

Так близко

Так далеко

Так тесно

Таких, как я – весь мир

5.

апрель смывает пыль, чтоб стало тихо зелено, пою, мычу, шепчу и завываю

те песни про себя

что мне достались как награда и проклятье

от тебя

п е р е м е н

Как оказалось, мы никогда не придем к стабильности. Что есть стабильность в мире, где все так неустойчиво и шатко, и нужна ли она вообще? Стоячая вода, которая цветет и тухнет, вот что такое стабильность. Этим словом прикрывают всё: нежелание действовать, быть со временным, страхи и узость мысли. Это коробочка, созданная не для укрытия от дождя, а против света солнца. Не видеть, не знать, не сравнивать. В погоне за мнимой стабильностью ты можешь растерять себя, начать бояться любого поворота, закрыться от ощущений новизны, очерстветь и осатанеть от того, каким коротким стал твой поводок, на который ты собственноручно себя посадил. Карантин головного мозга и самоизоляция моего сердца проходят успешно. Какая слепота в нас заложена, просто в голове не укладывается. А тут заперли в доме, резко оборвали наркотическую эмоциональную связь и заставили думать, работать над собой. И нет условий лучше для этого, раз прежде все углы было решено обходить стороной и хоть как-то встраиваться в обстоятельства, лишь бы не принимать на себя ответственность. Иногда так просто понять главное, так ясно приходит важная мысль, как тучи мыслей рассеиваются, как небо очищается. Мудрость не спасает нас от боли, просто она дает знание, что все проходит.

Такое время. Какое?

В интересное время живем, так, наверное, скажут все и всегда. А что за неинтересное такое время? У кого оно и когда было? Все меняется с космической скоростью – про это уж и говорить не приходится. У меня было очень часто раньше такое ощущение, что я за временем не успеваю. Не в смысле модных тенденций и передовых технологий (в этом уж точно нельзя успеть), а вообще – в ощущении, как все движется внутри меня и снаружи. Вот год начнется, по мне он еще новый, а по календарю уже половина пройдет, значит, он уже не юн вовсе, а я еще даже не привыкла записывать его в бланках и документах. Или, например, с возрастом – тут уж всем знакомая история, когда думаешь, что тебе меньше, чем есть на самом деле. Что это – проблема наша или нормальное течение событий? Я думала, что второе, пока не поняла в этом карантине, что вот оно, пришло: мы сравнялись со временем. Прогремели и пронеслись мимо, едва не чиркнув друг друга о бок, как проходят поезда на большой скорости. А потом встали у одной стоп-линии, поравнялись, как машины на светофоре, и смотрим друг на друга. Еще миг, и мы помчимся, но помчимся ноздря в ноздрю, и как быть дальше – мчаться и не отставать или дать ему оторваться? Не знаю, гонка ли это, но суть в другом – мы наконец-то оказались в этом месте в ОДНО время, мы догнали друг друга.

6.

нос курнос держу по ветру,

пью время,

закусываю губой,

позади широта неслучайных «случайно»,

впереди радость горой

и мы будем гулять по крышам,

пока мама не скажет

«домой»

В какой-то момент я осознал, что лучшая часть отпуска – это возвращение домой. Самолет приземлился в Домодедово, я нахожу свою машину, оставленную тут десять дней назад, на парковке, на миг задерживаюсь у нее, сажусь не сразу. Дышу жадно, чтобы холодным московским воздухом остудить прожаренное турецким солнцем нутро, а потом сразу еду домой. Семья вопит тремя глотками, просится в Мегу – не еду. Друзья звонят, говорят, заезжай, пока тут, останешься на выходные – не еду. Погода стоит еще терпимая – снова держу путь только домой. Я прокладываю маршрут прямиком на выезд из города и еду. Шестьсот километров пути, чистого удовольствия – единственный пункт всего пакетного тура, за который мне не пришлось платить. Ну, разве только бензин и перекус на заправке. Потому что лучшее в любом путешествии – это вернуться домой. Я еду и знаю, где остановлюсь, чтобы выпить кофе, что под Рязанью снова будет пробка, что в том кафе опять не про-
толкнуться за борщом, но мне это душу греет больше любого олынклюзива. А потом финальный отрезок, машины поджимают с твоим регионом – родная борзота! В другой раз ворчал бы, а сегодня ладно, проезжай, я не спешу, я ведь уже почти дома. Заезжаю в город, а тут знакомая суета, мои уже давно заснули на заднем, встречные машины тянутся гирляндой огней, а я насмотреться не могу – как мне хорошо от каждого знакомого угла.

Думаете, я не хотел уехать? Так все хотели, и я хотел. После школы хотел, после института – тоже, после армии – даже попробовал. Ну как попробовал: пожил месяц у друзей и вернулся обратно. Захотелось домой. Потому что в жизни здесь я вижу хоть какой-то толк, а там я – очередной
безликий старатель в поисках золота. Друзья говорят, я зассал, и меня это просто выводит из себя. Выходит, если ты не хочешь в Москву, значит, ты какой-то неполноценный, и тебе даже приходится в какой-то степени оправдываться, что ты здесь. «Как же так? А почему? Я думала, ты уже давно там...» – сочувственно кивая головой, как с прокаженным, говорит моя одноклассница. Она-то, конечно, поднялась по карьерной лестнице: работает в башнях Москва-Сити хрен-знает-кем, взгляд очень томный и шопинг только в ЦУМе. Может, она там только пломбир в вафельном стаканчике берет, но фотки в инстаграме у нее только оттуда. И вот ты уже стоишь, жмешься в поисках достойного ответа, и любой из них выглядит какой-то нелепостью. Ну да, страна уже давно разделилась на тех, кто в Москве живет, и тех, кто вне ее существует. Но какое из звеньев этой цепи сделало нас дворовыми лайками, скулящими в своей конуре? Я стал спрашивать друзей, нашли ли они то, что искали, за чем уезжали. И все их ответы звучали так... странно:

«Я уехала, потому что в большом городе больше возможностей».

«Я уехал, потому что хочу развиваться».

«Я уехала, потому что меня просто бесит наш тупой провинциальный город».

«Я уехал, чтобы развить свой потенциал».

«Я уехал, потому что все уехали».

И так по кругу – никакой конкретной цели. В никуда. Просто потому что надо. Просто потому что все. Просто потому что там есть выбор. Так и кто зассал, получается? Я недавно у себя в телефоне нашел две заметки. Бывает, стрельнет что-то в голову, записываю, думаю, может, пригодится потом. Прочитал, смешно стало, потому что теперь одному богу известно, что я и кому тогда хотел этим сказать. Так вот, первый вопрос был такой: что должно быть в холодильнике любого человека? Как думаете? Ну, молоко, яиц десяток, масло, хлеб – основа всего. А что должно быть на холодильнике любого человека, переехавшего в Москву? Правильно: магнитик того города, из которого он переехал. Вот проверьте, это правда!

А второй вопрос был такой: почему я не должен уезжать? Эта формулировка меня просто потрясла – в ней такое сопротивление заложено, такая борьба. Не должен кому? И почему не должен? К чему эта борьба, когда я, мы, ты, все – это результат нашего собственного выбора. Почему я не должен уезжать? Я не нашел, что ответить. Стер это предложение и написал заново. Почему я все еще хочу здесь оставаться? И вот здесь мне есть что добавить.

Я хочу здесь жить, потому что мне нравится наш маленький город – я могу доехать из одной его части в другую за час. Да что доехать... Я могу его пройти при желании и часто так делаю.

Я хочу здесь жить, потому что здесь все свои. Да, иногда это откровенно бесит – куда ни посмотри, везде знакомые лица. Но если случится что-то серьезное, срочное и неотложное, я всегда знаю, к кому обратиться.

Мне нравится, что здесь живут мои родители, хочу им помогать, хочу видеть их не только по праздникам и не потому, что надо, а потому, что это нормально. Помогать, приезжать, обнимать, быть рядом.

Мне нравится, что здесь я могу не стоять часами на выезд из города, а оказаться вечером в пятницу где угодно. Пробок у нас почти нет, а за это многие готовы заплатить.

Многое мне не нравится. Но наконец-то я не хочу от этого бежать и выбрасывать как ненужное. Хочу починить, исправить и с этим жить. Что это? Осознанность? Принятие? Старость? Не знаю, но это мой выбор на сегодня.

7.

Он уехал в начале семнадцатого. Звучит будто революционная хроника. На деле – сто лет спустя – все революции и бунты локализованы внутри одного человека и подавляются там же, внутри. По городу теперь можно ходить, не вздрагивая – не избегать того района, потому что он там живет, не бояться встретиться лицом к лицу (а что я скажу ему при встрече?), не думать, что он скажет мне в ответ.

Кажется, к чему эти обрывки и слова, они не крепятся друг за друга, не цепляются рука об руку, лишь тяжелыми гвоздями звенят в голове, перекатываясь из одного дня в другой. На днях поймала легкость – ту самую, когда живешь и не знаешь всей этой грузной ноши на сердце от воспоминаний и от всего тебя. Казалось бы, ничего не было. А в то же время было так много, что еле несу на плечах теперь, не имея возможности разделить с тобой.

Кто бы мудрый мне посоветовал, как быть? Тащить тебя в своем сердце сквозь морок этого молчания или оставить уже на берегу, как оставляют всё временное. Кто бы опытный рассказал, когда пройдет эта жгучая тоска по всему «нашему» – такому тонкому, легкому, сильному, мощному, трепетному, воздушному? Кто бы разумный мне объяснил, как мне это приструнить и выдрессировать (а может, дать волю)? Так много вопросов, на которые не получается ответить честно даже самой себе. И почему ты в моей голове как истинно родной даже спустя столько времени? Разум подкидывает твои плохие дела, обесценивает все хорошее, говорит, очнись, вот тут, смотри, как вышло нехорошо, вот там, вспомни, как с тобой было. А сердце не хочет ничего мерить и рецензировать, оно хочет просто любить и верить, что все не зря, и все живо.

Вот кто бы зрячий мне сказал, вспоминаешь ли ты меня?

А встретившись, как быть? Нести себя мотыльком света, с короткой памятью на обиды, или обдать холодом чужеродности? Обнять крепко внахлест или разговаривать отрешенно сквозь зубы? Кто-нибудь знает, как правильно?

Не так я себе представляла нашу дружбу. Не короткими обезличенными сообщениями раз в год, не деликатными любезностями, брошенными вскользь. Господи, какая усталость от этих букв и писем, как же хочется долго и много говорить тебе это лично – все, что на душе, все, что на языке и в голове осело, все, что есть и будет в самом сердце навсегда. Как нестерпимо хочется такой малости – твоего плеча рядом, вот, пожалуй, и все. Разве это много?

Ну дела. Забудешься, успокоишься, думаешь, что ж, пройдет и это, а потом с утра проснешься, и будто по тебе катком проехали – лежишь одной большой пластиною, сделанной только из желания каждым сантиметром этого тела-полотна прильнуть к тебе, и больше ни из чего.

Фото... сущий кошмар! Смотрю на них, а там ты. И в моих глазах ты не просто ты, а ты – отец моих детей. Хочется поправить ворот рубашки и зацепить тебя рукой по-стариковски, мол, пойдем, милый, по саду прогуляемся, пока младшие спят.

Ведь никуда она не уходит, сколько ни проси. И нет никаких швов и ниток от заживших ран, которые надо снимать спустя время. Я и есть этот шов, я и есть рана, я и есть целиковый шрам. Я не пройду, не заживу и не зарасту. Моя кровь вся пропиталась этим важным, она неотделима, неостановима, она во мне вся от макушки до носков. Я и есть любовь.

Как хорошо, что у нас нет стирателей памяти, ведь мне пришлось бы заново тебя выдумать и искать, а затем знакомиться снова. Но мы точно не прошли бы друг мимо друга.

Я очень скучаю, приезжай.

Не брюзга, не ворчун и не сноб,

Не заезжий, не вор и не жлоб,

Просто шулер с колодой, где меж королей

Джокер сыпет на раны соль наших дней.

8.

Одному быть – нормально. В мире, где все по парам – носки, товары по скидке, твои друзья, – одиночество даже можно считать некой роскошью. Я не страдаю от этого и не ищу специально отношений, хватит уже. Уехал из родного города когда-то из-за них. Стало просто невозможно находиться там – всюду были места, углы, да даже деревья, связанные только с одним человеком. Стало тесно в том городе, потому что это была не жизнь, а одно сплошное дежавю, в мозгу постоянно пульсировала мысль: «Пора валить». Когда у нас ничего не вышло, смысла там оставаться больше не было, хотя я проболтался там еще пару лет. В итоге все эти попытки оставаться друзьями – пилюля против отчаяния для неудавшихся любовников – ранят еще больше. Ты пытаешься забыться и бросаешься в объятия новых людей, а повсюду видишь прежний силуэт и слышишь знакомый голос. Недавно в метро почуял ее запах. Столько лет прошло, а меня в жар бросило. Огляделся, поискал глазами, понял, что это не она, тут же себя осек и даже разозлился. А ты чего так распереживался? А какого черта в тебе это так отозвалось? Забудь уже, столько не держат в памяти людей. Помню, как спросил ее про парфюм, очень он ей шел, у меня ноги становились ватными, когда я попадал в облако ее аромата. Кензо, говорит. А я как знал! Чуял! Это как в магазине, когда только зашел, еще ничего не пробовал, но уже идешь к конкретной полке, потому что нравится флакон, делаешь два пшика на бумажку, пробуешь и понимаешь, что это твое. Так же и тут – сразу было понятно, мое это. Твое – мое.

В тот день проехал две станции мимо, забылся, унесся с этим ее ароматом куда-то в прошлое, в свой город, к ней. Вышел из метро, снег с дождем лезет за шиворот и в карманы, а я даже захотел ей позвонить. Достал телефон, зашел на ее страницу, она улыбается там, у нее своя жизнь. И я передумал – не позвонил и не написал. А зачем?

Есть люди, которых ты можешь не видеть года и десятилетия, а все равно помнишь и тянешься к ним – их немного, но они твоя безусловная любовь вне зависимости от пола и социального статуса. Это так удивительно, но это действительно никак не связано ни с браками, ни с работой, ни с семьей. Иногда вы не знакомы, но ты точно знаешь, что вы подружитесь, когда познакомитесь. С тобой получилось именно так. Сначала тебя долго прятали от меня, путая те тропы, по которым мы ходили параллельно – это чтобы мы не вцепились друг в друга слишком рано. Все-таки идеальная стыковка происходит в тот момент, когда ваши космические ноши схожи по объему. А потом вы встречаетесь случайно и не понимаете, как жили друг без друга до. Живется с этим непросто: то мучительно, то легко, но в целом потрясающе. И потрясающе тяжело.

Бывают в жизни странные периоды, когда вокруг тебя много людей. Это необязательно связано с деньгами и славой, просто такое время – может, работа или возраст подсовывают тебе новые знакомства. Но все кажутся близкими, даже друзьями. Чувство праздничной сытости обеспечено тем, что всегда находится компания, с кем разделить и чашку кофе, и бокал вина, и пинту пива. Эдакий сливочный баловень, доставляющий радость любой хлебной корке. Много людей вокруг. Друзья по взаимной подписке. С ними ты готов и в огонь, и в воду, а со многими даже медные трубы уже свернул калачом.

А потом они разъезжаются.

Ты долго пытаешься драться со временем и обстоятельствами, хочешь тащить их с собой, как связку ключей. Думаешь, что всё как в детстве, и через год друзья снова приедут на каникулы к бабушке в деревню, и вы снова встретитесь и будете дружить. Но они приезжают редко, чаще всего на два дня, и все реже сообщают о своем приезде. А потом едешь ты, но все тоже не так, как раньше. У твоих друзей уже новые друзья – которые живут поближе. А ты не больше чем напоминание из прошлой жизни. Значит, это не настоящий друг, думаешь ты, ведь дружбе расстояния не помеха. Потом вы поздравляете друг друга только в день рождения, обещаете, что непременно нужно встретиться и погулять, потом хотите созвониться, но все никак, однажды кто-то из вас забывает написать даже в день рождения («да ладно, завтра напишу»), и в лучшем случае вы просто висите друг у друга в подписках.

– Мне очень ценна дружба с тобой. Надо как-нибудь встретиться.

– Так давай встретимся. Когда?

– Вот разберусь с делами, и встретимся.

– Может, завтра?

– Завтра не могу, много дел.

Я никогда не слышал про дружбу в одиночку. Про любовь – да. Безответное чувство, истязающее сердца молодых. Но нет ни одной души на белом свете, кто сказал бы «я безответно дружу». Как это ни парадоксально, но именно для дружбы нужны двое. Нужно что-то делать, чтобы не терять друг друга.

Текст сообщения: Привет, видел тебя сегодня во сне, у тебя все хорошо?

Скорость – ток.

Сердце – стук

Поезд едет на Восток.

Рельсы отмеряют дни,

Погоди же, не гони.

Посиди еще со мной

День другой и год другой,

Чемоданы на дорожку расчехли

Сядь, вдохни и обними.

9.

Дни изменили структуру. Насыщенными их не назовешь, но состав стал другой, и ощущаются они иначе, не как раньше. Как разряженный воздух, как растаявший снег, как размороженное дважды мясо – что-то изменилось в самом скелете, в ДНК, хоть с виду выглядит прежним. При всей своей повторяемости пустыми и одинаковыми их не назовешь, отсюда вся их полновесность и тягучесть. Раньше сотня дел на дню, но вот уже неделя пролетела, а вспомнить нечего. А тут одни и те же ритуалы – весьма странные порой – эдакая жизнь на репите, а вспомнишь события месячной давности, и будто век прошел.

Отношения с домом тоже поменялись. Он теперь натурально как кокон, в котором ты проживаешь все этапы превращения из гусеницы в бабочку, несколько раз в день. Справедливости ради стоит сказать, что до состояния бабочки доходит не всегда, чаще всего уже к обеду ты внутренне сдаешься и погибаешь в должности шелкопряда. Сначала думаешь, что дом теперь – как английский tower, который вроде просто башня, но в то же время тюрьма, из которой не выбраться. Потом понимаешь, что замков на двери нет, они все в голове, и выбраться, конечно, можно, но уже не хочется – так паутинка домашнего уютика накрывает первым слоем оседлости. Раньше б взвыла и сказала: «Караул! Пустила корни!», а сейчас радуюсь тому, что есть угол, в котором все мое и по-моему.

Сложно переоценить чувство дома, когда переступаешь его порог с новым человеком на руках.

Всю сознательную жизнь тебя готовят к тому, что ты уже не будешь прежним, и вот ты боишься, подбираешь нужный момент, копишь деньги, отращиваешь бока, отбиваешься от вопросов родственников и мысленно созреваешь, чтобы приблизиться к своему новому «я». Но Боже мой, какое это вранье. Жизнь и вправду переворачивается с ног на голову, и первое время ты просто не ощущаешь себя в принципе. Первые два месяца ты натурально собираешь себя по частям и латаешь на себе невидимые и вполне осязаемые бреши. А потом, прочухав наконец, что остался жив после этой встряски, понимаешь, что продолжаешь оставаться собой. Ты это ты, с теми же мыслями и мечтами, даже демонами. Они просто отмалчивались какое-то время, сидя по углам. Пройдет время, и они вновь завоют своими голосами внутри тебя, если ты так и не дал им выйти вовремя. Разница лишь в том, что теперь тебя тканым одеялком в несколько слоев укрывает любовь, и что нам до этих демонов, когда от тебя такой свет идет – внутри и снаружи.

Иллюстрации Дениса Куксова