Анна Русь

* * *

Хотелось бы мне послушать,

Куда же всё это катится,

Какие кто бил баклуши,

Какая вокруг сумятица,

Какие везде препоны,

Как сложно работать в пятницу,

Как сдохли все телефоны,

Как верить во что – без разницы,

Как трудно собраться с мыслями,

Как деньги не добываются,

Как люди чужими жизнями

Играют, не наиграются,

Какие советы важные

Ещё в закромах припрятаны,

Как нужно быть сильным каждому,

Как души других запятнаны,

Как много усилий брошено –

По факту всё было попусту,

И выспаться б по-хорошему,

И жаль, далеко до отпуска.

Но не интересно слушать

Про все эти обстоятельства.

Размером приобретённого равнодушия

Определяется степень предательства.

* * *

Словно тысяча лет, как тебя в моей жизни не стало.

Как душа разлетелась седыми воронами в небо.

Как наутро себя по щекам что есть силы хлестала,

Чтоб не выйти в окно, не уйти в неизбежную небыль.

На секунду в прохожем твой взгляд, и со стоном наружу

Выползает тоска и берёт мою влажную руку.

Я могла бы китайскую стену за вечер разрушить,

Если б знала, что это ослабит душевную муку.

Не оставив ни звука на память, ни буквы,

Ты, наверное, где-то идёшь безобразно счастливый.

Я глотаю таблетки и слёзы октябрьским утром.

Одиночество – это весь мир. Я его половина.

* * *

Весь город окрасился цветом твоей печали,

На пыльном небе замерли птичьи стаи,

Дома ссутулились, ветер поник плечами,

И на окраинах эхо гуляет в сваях.

В твоих глазах открывается пропасть мира,

Идти по ней и года принимать за мили,

Живой быть не до конца и мёртвой наполовину,

Упасть, воскреснуть и проповедовать только имя.

В руке сжимаю ранний цветочек жёлтый.

Тебе никто не дарил никогда цветов, наверно.

Тебе никто не читал никогда стихов подолгу.

Я, можно, буду в обоих случаях первой?

Своей рубашкой мятой отмою небо. Можно?

* * *

Мам, а давай уедем?

К морю, смотреть на чаек,

Новых искать соседей,

Вина пить вместо чая.

Будем гулять вдоль улиц,

В спины смотреть прохожим,

Фоткать балконы, куриц,

Пьяниц, закаты тоже.

Вспомним про то, про это,

Может, разок повздорим,

В окна споём куплеты

В терцию – нас же двое.

Есть будем только рыбу

(Нам бы чего попроще),

Пиццу, супы, подливу,

Пасту. Подряд всё, в общем.

Будем молчать, засунув

Руки в песок по кисти,

Слушать, как шепчут дюны

Морю о новой жизни.

Прошлое будет в прошлом,

Будущее – не важно.

Только сейчас, хорошее,

Полное вздохом каждым.

Мама, давай уедем.

* * *

Я до сих пор стою на той скале.

И ветер треплет волосы и нервы.

И если Бог забудет обо мне,

Я постучусь к нему в санузел первой.

Я не спрошу «зачем?» и «почему?»,

«За что мне всё?», «ты помнишь, что я верю?»

Всего один намёк я дам ему:

«Давай скорее. Я топчусь под дверью.»

* * *

Чем шире круг, тем глубже пустота.

Не люди – пешки, не дела – спектакль.

Из удочек осталась красота,

Её сохранность бережёт достаток.

Звенишь – звени, создай в других устой,

Что там, где ты, там праздник ежечасно.

А то, что это звон в башке пустой,

Скрывать не будет подло и ужасно.

По выходным ходи с друзьями в храм,

Бросай по будням мелочь музыкантам.

Но с белой тростью мальчик сам бульвар

Пересечёт туда, потом обратно.

Ложась в постель, хвали себя себе:

Как много дел ты сделал за сегодня,

Как ты здоров, развился, повзрослел,

Как лучше ты и выше посторонних.

Будь верен бренду, моде и толпе.

Учи себя не замечать пустыни.

Мечтай подняться на морской волне,

Плывя в тазу с резиновой гусыней.

И я шагаю в эту ногу с вами.

Лишь иногда звоню и плачу маме...

* * *

По трезвости звон в голове сильнее,

Звон твоего раскатного имени.

Убей меня лучше. Я жить не умею

В твоей тишине. На три пенса выменяй.

В коллекцию денег, привезённых на память

Из разных уголков, как венерические болезни.

Подбрось, чтоб орлом на лопатки падать,

Лететь, зажмурившись, как над бездной.

И с глухим стуком к другим в коробку

И сверху мелочь. Дышать не нужно.

Вернись на кухню пить чай прогорклый

И доедать свой остывший ужин.

* * *

Бог хоронил безумцев,

Двоих, попавших под поезд,

Размазанных по дорогам

Неверности и любви.

Он плакал, крестил останки,

Шептал, как в бреду, молитвы,

Грехи отпускал посмертно

И их замыкал круги.

А солнце ушло за тучи

Поставить свечу украдкой,

И небо спустилось, чтобы

В стеклянных застыть глазах.

Бог этих безумцев помнил –

Их нежность его слепила.

Они забывали будни,

В счастливых заснув слезах.

Реальность не стала мифом,

Разбив их о камни жизни.

Лежали, держась за руки,

Разнять чтоб никто не смог.

И мир пошатнулся, вспыхнул,

Рассыпался на частицы.

Бог плакал, и Бог молился,

Хоронил двух безумцев Бог.