Ян Разливинский

 

1.

Все кончилось и все началось той весенней ночью, о которой я потом часто-часто вспоминал. Меня выперли с
работы.

Работал я в охране. Не бог весть что для пса, у которого кроме громкого лая и крепких лап имеется и кое-что позади челюстей – но я не роптал и честно отрабатывал похлебку, не вилял хвостом и не стремился сделать карьеру. На данном отрезке жизни меня устраивало и это, но мой хозяин, чей склад я охранял, думал, увы, иначе. Он собрался куда-то спешно уезжать и вместо того, чтобы взять меня с собой (как-никак почти чистокровная немецкая овчарка), расстегнул ошейник и выставил за ворота. Выходного пособия я не получил, в чем, если трезво взглянуть на ситуацию, не было ничего удивительного. Просто в такие моменты сразу же вспоминается, кто был недалеким предком человека...

Обиднее всего было то, что беда подкралась незаметно. Где-то по районам оттрещали новогодние салюты, хозяин очнулся после праздничных каникул и прилепил на стену своего «офиса» плакаты с календарями на новый 1994 год. На одном большеглазый молодой мужчина демонстрировал внушительного вида бицепс, на втором блондинка в микроразмерном купальнике – свои не менее выдающиеся мышцы, но не бицепсы. Нерусские буквы не позволили узнать имя блондинки, но мужчина был мне хорошо знаком – «Самоволку» и «Леона» хозяин время от времени пересматривал на затертой «Электронике» под стопочку-две-три-четыре «Рояля». Иногда мне разрешалось поприсутствовать на сем действе, но в жарко натопленной комнатушке сразу тянуло в сон, и по сюжету картин я полностью прошелся только на десятый, наверное, раз.

Это были идиллические вечера...

А сейчас сырые мартовские сумерки быстро переходили в ночь, причем слишком быстро для пса, у которого нет крыши над головой. Я огляделся и едва не заскулил. Вокруг простирался незнакомый пустырь, безрадостный, как чистилище пред вратами собачьих небес. С одной стороны его ограничивала череда мусорных куч, за которой темнела лесополоса, с другой – очень далеко – светились окна новостроек, каких-нибудь человеческих Черемушек. Идеальное место для того, чтобы пристроить свой безработный зад на мокром снегу, задрать морду к полной Луне и взвыть во всю мочь молодой глотки.

Наверное, для начала я так бы и поступил. Но тут-то все и случилось.

Вначале я учуял его запах – запах шерсти, желёз и еще чего-то, навроде лекарств, услышал шорох шагов, а потом увидел и его. Существо бездумно брело через пустырь – если можно назвать словом «брести» совершаемые им судорожные движения, живо напомнившие об испортившихся игрушках.

Не знаю, что меня понесло навстречу. Но понесло. И через полминуты мы уже стояли друг против друга. Морда к морде. Я и он.

Он.

Кролик.

– Здравствуйте, – вежливо сказал он, шевеля розовым носом. Если вы не знаете, то для нас движущийся нос – все равно, что бегающие глаза у людей. Добавьте к этому больничный запах и грязную шерсть. Так что для первого знакомства у кролика был не слишком располагающий вид.

– Привет, – тем не менее бодро тявкнул я, – кролик.

– Я заяц, – вежливо поправил он.

– А я – дикая собака Динго.

Кролик, кажется, понял юмор, потому что вежливо хихикнул.

– Я действительно заяц, – сказал он. – Вас, наверное, ввел в заблуждение тот факт, что я оказался настолько близок к человеческому жилью...

– Да уж... – буркнул я, хотя, сказать по чести, меня это мало волновало.

– Видите ли, я вырос в неволе, поэтому мне легче добывать пропитание здесь, нежели там, – и он повел мордочкой в сторону лесополосы.

В тот момент мне и в голову не могло прийти, что великие события не выбирают время и место. И когда кролик... ну... В общем, что я буду вилять хвостом? Скажу честно: наш союз родился на помойке.

А чего вы ожидали? Чтобы два бездомных существа встретились за чашкой «Педи Гри» и в светской беседе «нашли точки соприкосновения», как потом не раз говаривал кролик? Так я и в лучшие времена не мог позволить себе этих буржуйских выдумок... К тому же меня уволили без выходного пособия, о чем я уже упоминал и о чем мой желудок тоже решил напомнить, причем уже на второй минуте встречи.

Кролик прислушался к потусторонним звукам и осторожно отодвинулся от меня.

– Вы, очевидно, не прочь были бы перекусить? – поинтересовался он. Я готов был перекусить кого угодно, но вовремя понял, что такая откровенность, будучи высказанной, сколь бы искренне она ни звучала, не пойдет на пользу наметившемуся контакту.

– Неплохо... – я сглотнул слюну, – неплохо было бы... это самое... поужинать.

– Здесь неподалеку – свалка. Я направляюсь как раз туда. Был бы рад...

«Свалка, – подумал я печально. – Почти что дно собачьей жизни. Совсем дно – это когда нет и свалки».

Я мгновенно оценил разницу, вздохнул и затрусил в сторону, указанную кроликом. Кролик скакал рядом. Я краем глаза косился на спутника. Несмотря на излишнюю – для мира животных, да и людей тоже – вежливость, держался он уверенно. Может, и впрямь заяц? Зайцев я никогда не видел.

Во влажном воздухе плавали запахи свалки. Хотя вещи надо называть своими именами – не свалки, помойки. С каждым шагом вонь становилась все сильнее.

Кролик обогнал меня и, как гостеприимный хозяин, повел куда-то вглубь вонючего лабиринта. Обогнув расколотую железобетонную плиту и кучу строительного мусора, перепрыгнув через ржавую трубу, мы вышли к холму с ясно различаемыми запахами пищи.

– Сюда сваливают отходы из столовой, – пояснил кролик и, видимо, чтобы окончательно не перебить аппетит, добавил: – Иногда выбрасывают и из кафе «Атлантик».

Кролик потрусил на поиски овощей, а я тут же ткнулся носом в обкусанный ломтик сервелата. Потом унюхал кость с остатками мяса. Устроившись поудобнее, я вгрызся в находку. Чуть поодаль копался кролик, изредка косясь в мою сторону.

– Ты давно здесь промышляешь? – спросил я.

– Хрусь-хрусь, – он нашел увядшие листья капусты, – Уже три недели. Я ведь действительно заяц, хотя и родился в городе. Хрусь-хрусь.

– В цирке, что ли? Или зоопарке?

– Нет. Хрусь-хрусь. В лаборатории.

Я навострил уши. Цирк, конечно, тоже экзотическое
место, но лаборатория, согласитесь, это куда круче. Секретные опыты, маньяки-доктора, мучащие наших собратьев...

– Тайная?

– Еще какая! – охотно согласился кролик. – Я не видел родителей с момента рождения. Меня посадили в отдельную клетку и воспитывали, как сироту. Первые пару месяцев все шло неплохо, но потом начались опыты... – Кролик перестал жевать. – Это было ужасно, – сказал он, помолчав.

– В любом деле есть свои плюсы и минусы, – может, не совсем к месту брякнул я, под плюсами подразумевая
прежде всего регулярную кормежку.

– Хрусь-хрусь, – отозвался кролик. – Тут я с вами согласен. В лаборатории оказалась масса умных существ. Мне было у кого поучиться. Если бы не пожар, я стал бы еще умнее, – тут он снова замолчал, размышляя. – А может быть, и не успел бы... Ну, а вы, – переменил он тему, – чем занимаетесь вы?

Я зевнул, чтобы протянуть время.

– Ну... в общем-то, охранной деятельностью. Знаешь... те... э-э... – кролик терпеливо ждал, когда я изображу что-то правдоподобное, – это самое... В общем, собаки моей квалификации обычно удачно работают в сыске.

– В сыске? – кролик вздернул уши. – И вы говорите, что сейчас без дела?

– Временно, – уточнил я тут же.

– Конечно-конечно... Так сказать, в сыске...

Я, недоумевая, наблюдал за кроликом. Тот возбужденно подпрыгивал, недожеванный капустный лист был забыт напрочь.

– Послушайте, – наконец заговорил кролик, – а вам не приходило в голову заняться самостоятельным делом?

– Пока нет... – Бог мой, да я бы и не додумался до подобного!..

– Так почему бы нам не обсудить такую возможность? С вашими бойцовскими способностями и практическим опытом и моим, извините за нескромность, достаточно большим интеллектом, мы могли бы обеспечить себе существование на уровне, гораздо превосходящем нынешний. Детективное агентство – разве это плохо?

Некоторое время я расшифровывал тарабарщину насчет уровня жизни, пока до меня не дошло, ЧТО именно предлагает кролик...

И дернуло же меня за хвост... «Сыск, сыск...» Я лихорадочно перебрал в мозгу все, что знал о работе сыщиков. Вообще-то выходило, что совсем немного. Ибо все, что было известно, я почерпнул из фильмов, а там сыщики или курили трубки и играли на скрипках, или крушили челюсти и черепа преступников. И тот и другой способы работы были недоступны нам, четвероногим. Хотя... Возможно, что кролик не знал даже о фильмах.

Ах, эти фильмы! В свое время я повидал их немало, ибо не только «Самоволкой» и «Леоном» была полна видеотека хозяина. И в некоторых даже снимались собаки. Как явствовало из сюжетов, эти псы считались образцами интеллектуальных гениев, как выразился бы мой новый знакомец. И это приводило зрителей в неизменный восторг. По-моему же, у всех собак-артистов были более чем скромные способности, а брали их, скорее всего, за красивую внешность. Впрочем, процесс создания из пустышек звезд широко распространен в человеческом обществе. Что уж говорить о том, что и нас, псов, они меряют своими обезьяньими мерками.

В общем, я подумал и решил, что смогу справиться с ролью детектива не хуже, чем все эти Мухтары, Рильти, Рексы, Лэсси и прочие маленькие бродяги. Даже если моим напарником в этом деле выступит не мой собрат по виду, а эта вот ушастая голова.

– Идет, – сказал я. – Считай, что мы потерлись носами. С сего дня мы – детективное агентство.

Кролик подскочил от возбуждения.

– Отлично! Как мы будем называться?

О, вопрос так вопрос... У людей с названиями обычно не бывает проблем – бац, и готово. Может, стоит поступить, как они? Я огляделся по сторонам в поисках темы. Не-ет, в такой вонючей дыре ничего хорошего на ум не придет. Хотя... Мой взгляд зацепился за ушастого. Сейчас его серый мех искрился удивительно красивым электрическим сиянием.

Я задрал морду к источнику света. Луна парила над нами, возлежа на подстилке из темных туч. Вот он, символ любого предприятия, связанного с тайной!

Я наклонился почти к самой мордочке Пушистика и внятно оповестил:

– Мы назовем наше агентство очень просто: «Лунный свет».

2.

Примерно час ушел на обсуждение плана дальнейших действий. Нам нужны были офис, реклама и клиенты. Из всех трех составляющих нарождающегося бизнеса на помойке ничего не наблюдалось, и мы, протрепавшись какое-то время, все же двинулись в город.

О выносливости собак даже люди складывают легенды. Фольклор о выносливости кроликов мне неизвестен. Пока мы ковырялись по окраинам, среди ям, траншей, заборов и прочих атрибутов новостроек, я не обращал внимания на походку кролика. Но когда мы достигли асфальтированных улиц, положение изменилось. Судорожные прыжки Пушистика постоянно сбивали с шага. Он то тормозил, то забегал вперед и при этом все время дергался вправо-влево. Я молчал, терпел, но в конце концов не выдержал.

– Знаешь, – сказал я, – может, немного разомнемся? Тут три квартала по прямой, без поворотов.

В конце концов, это ты, дружок, напросился в партнеры, вот и приноравливайся ко мне...

Кролик пошевелил носом.

– Что, не умеешь бегать?

– Умею, но... Не сыграют ли охотничьи инстинкты злую шутку? Извините...

Мне пришлось прокрутить эту фразу еще раз, про себя, прежде чем, наконец, въехать в смысл.

– А-а! Нет-нет, клянусь предками! МЫ ЖЕ ПАРТНЕРЫ!

«Партнеры». Это сработало.

– Ну, тогда... – пропищал кролик и...

Как он ломанулся! Псы на небесах! Я никогда бы не подумал, что этот бочонок, обтянутый шкурой, этот неуклюжий ушастый тапок может летать, почти не касаясь земли – словно меховая бомба! Вау! Я тут же рванулся за ним – да куда там! Его корма не приблизилась ближе, чем на десять метров, как я ни напрягался. А напрягался я тоже будь здоров: тело вытянулось в струнку, язык – как флажок на ветру,
и топ-топ, топ-топ, топ-топ! Мы летели над ночной улицей, как два призрака, и я вдруг ощутил каждой шерстинкой
своей собачьей души, какое это счастье – вот так целе-
устремленно нестись вперед, по пути, который ты выбрал сам! Ах, сколько же я потерял, сидя на привязи и не видя ничего, кроме стальных ангаров и железобетонного забора!.. Как я теперь понимал Ван Дамма с его «Самоволкой»!

Впереди замигал светофор. Пушистик и не думал останавливаться, и мне пришлось гавкнуть. Он услышал и затормозил. Наконец-то. Сердце ринулось вон из тела, ткнулось в язык и возвратилось на место: раз-два! Фу-у...

– Сейчас мы выйдем на проспект, а оттуда – еще пара километров.

Кролик кивнул, соглашаясь. Потом углядел на противоположной стороне уличные часы и добавил:

– Доберемся к полуночи, да?

У-умник...

...Кто-то скажет, что полночь – не самое лучшее время для поисков офиса. Но у четвероногого народца все несколько иначе. Если приглянувшийся тебе угол не занят среди ночи – смело вселяйся и делай отметки, он твой. Как говорится, что не занято, то свободно. Я слышал, что и у людей на заре Перестройки гулял аналогичный лозунг: «Что не запрещено, то разрешено».

В городе я чувствую себя свободно. Думал, что и Пушистик тоже. Однако он заметно сник, когда мы вышли на
проспект – видимо, сделалось не по себе в окружении высотных домов, под светом десятков фонарей и рекламных щитов. Слишком много пустого пространства, слишком мало предметов, за которыми можно спрятаться. Он старательно держался моей тени и как-то даже выровнял свою чудовищную походку. Я его понимаю: на собаку, семенящую по своим
собачьим делам, никто не обратит внимания, но кролик...

Странная парочка проковыляла по проспекту, свернула на пересекающую его улицу. Еще поворот, еще. Я остановился и втянул воздух, пахнущий сырым снегом и бензином. Вроде бы такой же, как везде. Но для меня он пах по-особому. Это был воздух моей улицы, моего двора, моей родины.

3.

За год, что я провел на складе, здесь ничего не изменилось, разве что в дальнем углу, за гаражами появились новые баки для мусора, да угловое здание, предназначенное на снос, стало еще безобразнее.

Осторожно принюхиваясь, я провел кролика вглубь двора. Здесь мог объявиться новый хозяин, а об этом лучше всего узнать заранее.

Мы по диагонали пересекли детскую площадку с покосившимся грибком, которую тесно обступил десяток деревьев, в чьей породе я не разбираюсь. Потом мы вошли в узкий проулочек, образованный железными коробками гаражей, пробежали по нему, свернули... Тут я почувствовал пса.

Собаки видят не так уж и хорошо, но нюх у нас – дай бог каждому. В темноте, в груде ломанных ящиков, возвышавшейся перед нами, было трудно различить хоть что-либо, но то, что там находился пес, я понял сразу. Втянув воздух еще раз, уточнил – пес в годах.

Я осторожно гавкнул.

Пару секунд ничего не происходило, потом раздалось ответное ворчание. При большой доле фантазии это можно было расценить как «привет!». Потом скрипнула деревяшка и из своего убежища выполз хозяин.

Я сразу же выгнул грудь дугой и добавил взгляду стальной решительности. Но, пожалуй, напрасно.

Это был типичнейший представитель племени бродяг – неопределенной породы, неопределенного окраса, неопределенного возраста. Левый глаз был закрыт и постоянно слезился – явный конъюнктивит, говоря по-научному, и «глазнуха» – по-нашему. Глазнуха обычно поражает как раз таких вот бедолаг, ибо об их здоровье позаботиться некому.

Пес равнодушно оглядел нас. Здоровый глаз заискрился, когда пес втянул запах кролика, но тут же погас. Его не прельстила перспектива вступать в драку даже ради жирного завтрака. Пожалуй, этой развалине лет восемь, не меньше, решил я.

– Привет.

– Я уже здоровался. Чего тебе?

Кролика он проигнорировал.

– Ты здесь все время ходишь?

– Как видишь.

– А другие?

– Бывает. Так чего надо-то?

– Я здесь раньше жил.

– Здесь многие жили.

– Но я вернулся.

По всему было видно, что в поединок пес вступать не намерен и просто тянет время. Ну да, бродяга... Что ему держаться за случайный ночлег?

– Ладно, – равнодушно бросил пес. – Понятно, чего уж...

Я гордо покосился на кролика, но тот почему-то не разделял моего триумфа. Пес тем временем вяло вильнул хвостом и поковылял прочь.

– Залазь. Будем спать тут. Здесь тепло. В прошлом году, когда я жил...

– А он?

– А что он? Найдет что-нибудь менее комфортабельное.

– Ты говорил что-то о незанятых местах.

Я фыркнул:

– Так он же совсем конченый бродяга, он не считается.

– У нас тоже нет хозяина.

Я начал терять терпение.

– Чего же хочет Ваше Высочество?

– Давай найдем другое место.

Чудак. Но спорить я с ним не стал. Будет время – докажу, что поступил правильно. Повеселевший кролик ускакал за псом и через минуту они возвратились вместе. Пес покосился на меня и молча полез в свою нору.

– Ну все, успокоил душу? Пошли.

– Как вас зовут? – спросил Пушистик.

– Шарик, – равнодушно тявкнул пес. А как же, все они Шарики да Бобики, босота дворовая...

– Ну, мы идем?

И кролик наконец-то отлип от своего протеже. Мы прошли до полуразрушенного здания. В прежней жизни я
всегда пробегал мимо, хотя тогда еще существовали деревянные ступени, щербатые, как рот человека-долгожителя. Сейчас не было и таких, а вместо этого кто-то прислонил пару хлипких досок, которые, очевидно, символизировали мостки. На первом этаже было чересчур грязно и нам пришлось изрядно побродить по дому, прежде чем отыскалась более-менее сухая и чистая комната. Собственно, от дома теперь остались одни стены – крыша обвалилась еще до моего рождения и сделала пятый этаж полностью непроходимым даже для мышей. Полы других этажей еще держались, однако, насколько я помнил, и бесшабашные дети побаивались играть в этом многоэтажном склепе.

В выбранной нами комнате обнаружилась железная кровать и разодранный матрац. Пол устилали пыльные обрывки газет и журналов, которые были ровесниками моему пра-прадедушке. Я стащил матрац на пол, и мы улеглись. Было непривычно ощущать рядом тепло и запах иного существа –
и я не сразу заснул. Но усталость все же взяла свое. Я зевнул последний раз, и собачьи сны вышли на ночную охоту по черепной коробочке.

4.

Пушистик счел себя мозгом предприятия (хотя, по чести сказать, на эту роль мог бы претендовать и я), мне же отводилась роль мускулатуры. Оставалось позаботиться о лице фирмы, точнее – симпатичной привлекательной мордашке. Ради этого я поднялся ни свет ни заря и вышел на поиски. Старый пес еще спал, и, пробегая мимо ящиков, я отчетливо слышал его сопение вперемежку с поскуливанием.

Было зябко, но если вы круглый год топчете землю голыми лапами, минус десять воспринимается лишь как некоторое небольшое неудобство, и не более того. Это попугайчикам в наших широтах пришлось бы туго – но не псам.

Снег во дворе еще не растаял, хотя имел к тому тенденцию, ибо уже превратился в твердый хрусткий слой, цветом напоминающий давным-давно не стиранные простыни. Дурацкими вешками торчали вмороженные в лед обломки кирпичей и прочий мусор, без которого не обходится ни одно людское становище. Сами распространители мусора еще спали и даже та их разновидность, которую именуют дворниками, все еще куталась в теплых одеялах, досматривая свои дворницкие сны.

Нюхая снег, я зигзагами обежал двор и был моментально вознагражден (только за что?): тонкий, почти забытый запах пощекотал ноздри и робко повел вдоль цоколя дома. Канул он в разбитом подвальном окне. Я просунул морду в сырой холодный полумрак и гавкнул. Если она там, то услышит.

Мне снова повезло – она была в подвале. Похоже, что за год ничего не изменилось – в том числе и привычки этой дамы. Она вспрыгнула на окно и предстала передо мной во всем своем великолепии.

Когда говорят, что собаки и кошки враги – не верьте. Это люди походя разделили нас, не пытаясь вникнуть в суть проблемы. На самом деле мы можем мирно сосуществовать (что не раз и доказывали). Просто у нас разное мировосприятие. Самопожертвование собак против самовлюбленности кошек; искренность нас и хитрость – их; открытость и замкнутость, аскетизм и сибаритство. Короче говоря, мы – антагонисты. Как, скажем, христиане и мусульмане. Однако, какими бы разными ни были люди, исповедующие разные религии, они, при желании, могут найти общий язык. Мы с Муркой, к примеру, нашли. Она очень рассудительная особа – качество, возможно, присущее всем сибирским кошкам, и, кстати, именно это помогло нам в общении.

Мурка грациозно выступила на снег, чуть-чуть (по погоде) распушив серый мех – и я вывалил язык.

Кошки – это не мое, но не восхититься ею я не мог...

Прекрасные глаза уставились на меня.

– Нанди? А я уже было подумала, что обозналась. Но твой лай невозможно не узнать.

– Даже спустя год?

Мурка фыркнула.

– Не преувеличивай, Нанди. Ты всегда был слишком высокого мнения о своей неотразимости. Это не по-собачьи.

«А ты никогда не называла меня полным именем – Фернандель», – почему-то подумал я. Вот и сейчас. Будто и не было этого долгого, наполненного сотнями событий года... Иногда приятно сознавать, что кое-что в этом изменчивом мире все-таки не меняется... Например, отношение друзей к тебе.

Я кратко обрисовал причину моего появления во дворе и то, зачем искал именно ее. Мурка фыркнула.

– Работа? Для меня? Ты шутишь.

– Я знаю, знаю. Кошки не созданы для работы. Но мой бизнес – это не людская работа. Тебе не нужно двадцать четыре часа в сутки сидеть в офисе. Просто будь поблизости и встречай клиентов. Ты станешь лицом агентства, очень красивым лицом!

Она все еще колебалась.

– Если ты не захочешь, я поговорю с Анжелой.

Мурка фыркнула вновь, на этот раз и искренне, и возмущенно.

– Еще чего! С этой мочалкой? Я соглашаюсь.

И она с независимым видом пошла в сторону развалин. Я затрусил следом.

5.

Нужно сознаться, что рекламная кампания новой организации прошла со скрипом. В качестве рекламных агентов с нашими средствами можно было нанять разве что дюжину блох. Посему, поломав голову, мы остановили свой выбор на воробьях. Не орлы и не павлины, ну «а шо делать-то?!», как вопрошал сторож Костя, когда напивался и начинал громко и бестолково икать, бродя по складской территории.

Воробьи взяли авансом пару кусков хлеба и разлетелись по району.

Несколько дней после этого мы скучали. Потом была тройка мелких дел, связанных с пропажей драгоценностей –
зимой золото теряют чаще, чем летом. Хорошую роль в раскрутке агентства сыграла история с хищением продуктов со склада «Интерфут». Тогда хозяева выперли со службы хорошего пса-охранника. Мы неделю выслеживали похитителей и, в конце концов, отловили молодчиков. Когда служащие утром явились на работу, там, за распахнутыми дверьми склада, их ожидали пес-охранник и две личности, измучившиеся от попыток прорваться мимо агрессивно настроенной овчарки. Мы получили солидный гонорар, а пес вновь обрел работу и благосклонность людей.

Нельзя сказать, чтобы нас заваливали заказами, но без дела мы уже не сидели. И вот, как-то, в начале апреля, в работе наметилась неожиданная пауза.

Стояло чистое весеннее утро, свежее и трогательное, как щенок. Мурка уже пришла в агентство – караулить возможных посетителей, и я оставил ее сидеть на подоконнике вылизывать восхитительно-пушистый мех. Пара воробьев-курьеров крутилась у дверей, поклевывая крошки, остав-
шиеся после нашего завтрака.

Я спустился во двор, думая, что надо бы дать ком-
паньону какую-то постоянную кличку. Чаще всего я именовал его Пушистиком, иногда Ушастым, изредка – просто кроликом. Он отзывался на все, только в последнем случае всегда уточнял, что не кролик, а заяц. Не вижу разницы.

Ни одного фильма с участием кролика я не мог вспомнить. Может, спросить у него самого – пусть поломает голову. Не зря же он читает книжки.

Так и сделаю, решил я.

Мы, животные, делим время на большие доли – день, ночь, вечер, утро. Люди дробят их на часы и минуты. Когда общаешься с людьми, невольно воспринимаешь их
систему отсчета.

Так вот, было около восьми утра.

Я прошел груду ящиков, достиг крайнего гаража и
устроился рядом со старым, десятки раз рубленным, но так и не выкорчеванным кустом. Старик устоял и на этот раз – он гордо выпустил почки, которые уже набухали. Весна с каждым годом становилась все более ранней и теплой – так говорили старые псы.

Хлопнула дверь четвертого подъезда, того, что в глубине двора. Вдоль дома стараниями дворников снега и льда почти не было, и каблучки дробно цокали по стылому асфальту. Волнистые волосы – вразлет, как факел на свежем утреннем ветерке. Их обладательница шла так стремительно, так целеустремленно, что казалось: еще миг – и она выскользнет из лихо распахнутого длинного плаща и зашагает прямо по воздуху, по прохладным невидимым ступеням все выше и выше... Я втянул ветер, уловил дразнящий запах духов и замер.

Плохо, что собаки не различают цветов. Для нас мир – черно-белый, как на экранах старых телевизоров. Я бы хотел знать, какого цвета у нее волосы...

Стук каблучков затих, затерялся в шумах утренней улицы.

...Тот день прошел тихо – было так, словно все решили, что у нас в агентстве выходной. А вечером, почти ночью, в дом пожаловала гостья. Дама из высшего общества. Если бы я мог свистеть, я бы присвистнул, как это делают герои в американских боевиках.

Великолепнейшее создание, принадлежащее к породе коккер-спаниелей! Невысокая, сантиметров тридцати пяти в холке, одетая в густую шелковистую шкуру, как в изысканное манто, гордо держащая свою точеную мордочку, на которой драгоценными камнями мерцали самые выразительные глаза, какие я когда-либо видел. Она повела мордочкой и лунный свет – наш незабвенный символ – мягко засиял на платиново-белой шерсти, а взгляд, скользнув по офису, остановился на мне. Псы на небесах – свидетели: она сразу же выделила лидера.

Я сглотнул, язык против воли вывалился из пасти. Мурка стрельнула искристым глазом и без лишних слов ретировалась из комнаты. Ее хвост обиженно подрагивал. Мне это дрожание будет стоить не одной едкой реплики в будущем, точно вам говорю.

– Садитесь, прошу вас. Меня зовут Фернандель. Это – мой партнер. Мы вас очень внимательно слушаем.

Дама огляделась, выбрала местечко почище и села.

– Вы... действительно хорошие специалисты?

– Самые лучшие, мадам!

И единственные, насколько я знаю...

Она с большим сомнением посмотрела вслед Мурке.

– Ну да ладно. В конце концов у меня нет выбора, – сказала она тихо, как бы про себя и, наконец, перешла к сути дела. – Произошло нечто ужасное! Пропала моя хозяйка! Ее похитили!

Мы переглянулись.

– Вы уверены? – это кролик.

– С чего вы взяли, мадам? – это я.

Собачку передернуло.

– Я видела все своими глазами.

Это, согласитесь, действительно аргумент.

– Сегодня вечером, как обычно, мы вышли на прогулку. Я немного поводила ее по двору, потом мы посидели на скамеечке. Потом хозяйка повела меня на улицу, купить сигарет. Знаете, эти людские привычки... Так вот, мы уже совершили покупку и возвращались обратно, когда перед нами притормозила машина. Вышел мужчина, сказал какую-то глупость, знаете, что обычно говорят красивым женщинам... Моей хозяйке часто говорят разные приятные слова... Хозяйка на мгновенье остановилась, ответила... И тут этот... сделал вот так... нет, воспроизвести я не смогу... В общем, он зажал одной лапой ей рот, а второй перехватил за талию и в одно мгновенье закинул в машину. Меня же отпихнули –
я и гавкнуть не успела! Машина умчалась... Я долго металась, ждала – все напрасно... Как я мучилась, господа, как я страдала!..

– Нам необходимо побывать на месте, мадам... – тут же объявил я, но кролик, перебив, закончил:

– ...однако нам необходимо вначале посоветоваться с партнером. Извините.

Посоветоваться? О чем он, Псы на небесах?

Тем не менее мне пришлось последовать за скачущим хвостом. Я зажал его в угол и прорычал сквозь зубы:

– В чем дело, партнер?

Невозмутимый кролик лишь повел ушами. Его мои чувства волновали так же, как репей может беспокоить то, на чьем хвосте ему висеть.

– Извини, партнер, – объявил он, кстати, в отличие от меня, без капли иронии, – но нам надо браться за реальные дела. Лучше отказаться сразу, чем провалиться потом.

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что такое дело должна расследовать милиция. Прости, но этот случай – уже людская работа, к тому же очень сложная.

– Да у нас каждое второе дело связано с людьми!

– Воровство, обман – но не похищение.

Я возмущенно зарычал:

– У меня язык не повернется выставить за дверь убитую горем даму!

– Мой друг, я понимаю, что это не очень гуманно, однако... Впрочем... Впрочем, это могу сделать я.

– Ну уж нет! Не бывать тому! Мы начнем расследование прямо сейчас!

Это была первая наша размолвка за целый месяц совместной работы – и размолвка нешуточная. Я давил на кролика, тот методично разбивал мои не слишком удачные доводы (эмоции, мой друг, эмоции!) и, в конце концов, я сдался. Как бы плотно ни были затуманены мои мозги, транспарант «Внимание! Один ты с этим не справишься!» я видел перед собой отлично...

Мы возвратились в комнату. Я остался в дверях, предоставив кролику самому выносить приговор.

– Мы посоветовались с партнером. Сожалеем, но вряд ли сможем вам помочь: дело требует вмешательства людей, а не животных. Могу лишь утешить вас: когда за работу возьмется уголовный розыск, ваша хозяйка будет найдена. Извините, всего доброго.

– Как... Постойте... – собачка растерянно замотала своим милым хвостиком. – Но вы же не можете... Так нельзя...

– Мне очень жаль.

Собачка бросила отчаянный взгляд в мою сторону. О, лучше бы сторож Костя наподдал мне своим грязным «луноходом»! Лучше бы я до сих пор сидел на свалке!

– Послушайте, «Лунный свет» – моя последняя надежда! Хозяйка проживала одна, она снимала квартиру, вы знае-
те, как это бывает у людей... Она заплатила за полгода вперед... А в институте... Будут ли ее там искать? Послушайте, пройдет не меньше месяца, прежде чем кто-либо хватится! За это время может произойти все что угодно! Ее могут убить! Ее... Я так люблю, так люблю свою хозяйку! Помогите мне, ради Псов на небесах! Месяц... Да за это время я сама погибну без крова и пищи... О, прошу вас, Фернандель... – и она тихонько, еле слышно, заскулила...

Транспарант в моем мозгу с треском погас – очевидно авария на подстанции. Это надолго.

Я подошел к кролику и ткнул его носом в бок:

– Извини, но я буду последней собакой в Москве, если оставлю ее в беде. Не бывает невозможных дел.

Кролик обреченно замотал мордочкой:

– Но мы не должны ей ничего обещать! Ни-че-го!

– Спасибо, партнер. И... не будь пессимистом. Когда-нибудь нам все равно пришлось бы браться за сверхсложные дела. Пришла пора поточить клыки!

– Для этой цели лично я предпочел бы морковку, – пробормотал кролик в ответ. Потом вздохнул и добавил: – «Мне неизвестно толком, чем все это кончится, но, что бы там ни было, я иду навстречу концу смеясь...»

И откуда он выуживает свои цитаты?

6.

Я, знаете ли, самоучка. Меня не воспитывали в питомнике, не дрессировали в цирке. Все, что скопилось в черепной коробочке, пришло ко мне из личного опыта, телевизионных программ и от сторожа Кости, который, будучи в подпитии, любил вслух читать прессу – не разбирая что читает и получая удовольствие от самого факта превращения печатных знаков в звуковые волны.

Поэтому, когда страсти улеглись и решение было-таки принято, я незаметно отошел на второй план, передав бразды правления Пушистику – он в нашем дуэте был самым головастым.

Пушистик сразу же доказал это, в течение двадцати минут выспрашивая гостью – ее звали Лоло – о подробностях происшествия.

В конце концов, продравшись через густые дебри эмоций, мы восстановили точную картину происшествия. Поняв, что больше из Лоло ничего не вытянешь, Пушистик вежливо проводил ее до подъезда агентства, а потом вернулся. Я крикнул Мурку, но она или спала, или сделала вид, что не слышит. Я предпочел посчитать, что первое...

– Не нужно, – остановил кролик. – Давай соображать без нее.

И мы стали соображать.

Имелись две исходные предпосылки. Первая: Мария Тихонова – так именовалась хозяйка Лоло – уже мертва. Тогда ее тело – рано или поздно – найдут и, возможно, установят личность. На этот случай Пушистик предложил установить во дворе девушки пост из дюжины сменных воробьев: если милиция нагрянет на квартиру к Марии, пернатые тут же оповестят нас. Увы, насильственная смерть была очень вероятным вариантом. Иногда мне кажется, что я живу на большом кладбище, где идет постоянная эксгумация. Не проходит и дня, чтобы откуда-нибудь не извлекали НЛО – неопознанные людские останки. Москва-река, канализация, мусоросборники, подъезды... Люди так ценят собственную жизнь и так наплевательски относятся к жизни других!..

– Ну, а нам в этом случае ничего не останется, как только известить о случившемся нашу клиентку. Та-ак... С этой вероятностью разобрались, – подвел итог Пушистик и перешел ко второму пункту. – А теперь подумаем о том, что делать, если Мария Тихонова жива... Для начала нужно установить мотив преступления – так делают сыщики во всех человеческих детективах. Будет мотив – будет и преступник.

Ну вот, я же говорил, что он умнее меня...

Мотивов нашлось несколько.

а) Похищение ради выкупа;

б) Насилие;

в) Месть;

г) Розыгрыш (очень дурацкий, если так).

Я напряг извилину и родил еще один мотив, с которым Пушистик согласился:

д) Роковая ошибка.

А что? Сколько раз кролик пересказывал мне истории, в которых по ошибке замочили не того, кого требовалось. Да и каждый второй боевик об этом. Типичные огрехи криминального производства.

Составив список, мы тут же принялись его громить.

Судя по нашим данным, у Марии Тихоновой не имелось больших денег, влиятельных знакомых и богатых родственников. Значит, пункт «а» мог сосуществовать только вместе с пунктом «д» – то есть девушку могли сцапать по ошибке, приняв за другую.

Кроме того, Мария Тихонова не водила обширных знакомств, свойственных возрасту, а в общении, как явствовало из рассказа Лоло, была сдержанной, что можно понять: напугали провинциальную девушку рассказами о бандитской Москве. Так что, хотя бы на первый взгляд, у нее не должно быть врагов и, следовательно, поводов для чьей-то мести. Но эту версию все равно придется разрабатывать.

Что касается розыгрыша, то он не мог затянуться надолго. Если к утру Мария Тихонова не объявится, идею с
розыгрышем можно смело закапывать на заднем дворе.

Ведущим пунктом мы избрали пункт «б». Насилие – характерная черта человеческой жизни. Животное может убить, если голодно или защищает детеныша. Ну, еще самцы могут сражаться за самку – тоже веская причина обнажить клыки. Но вот человек может убивать и издеваться просто так, ради удовольствия.

Пушистик, рассуждая на эту тему, наверняка приплел бы старину Фрейда или Ницше, я же скажу попроще: насилие – в корне всей людской породы, как мозг в кости. Дайте всем мясо, устройте для всех развлечения – и сто человек будут действительно счастливы, а сто первый ударит того, с кем ел; или вонзит нож в того, с кем танцевал. Таков человек.

Москва очень показательна в смысле иллюстрации этой человеческой черты. Здесь преступают закон часто и охотно, словно и не ведают о его существовании. Насилие на бытовом уровне вездесуще, как обязательный легкий запах бензиновой гари в городском воздухе.

Марию Тихонову могли украсть только потому, что она понравилась какому-нибудь извращенцу – из числа «безбашенного» молодняка или «новых русских». В этом случае ее тоже могли отпустить утром. Или же...

– ...Я поразмышляю, – сказал Пушистик, – а ты сбегай во двор к Марии Тихоновой, присмотрись, переговори.

И я побежал. Спустился на первый этаж и, нос к носу, столкнулся с Лоло. Она смущенно повела хвостом.

– Извините. Мне некуда было идти и я...

О, я, ходячий кусок мяса! Как я мог забыть! Лоло – наша Лоло! – конечно же, не могла попасть в запертую квартиру!.. И вот теперь собачка, привыкшая к домашнему уюту, теплой ладони хозяйки, к хрустящим шарикам
изысканной пищи из пакетов оказалась в чужом, враждебном мире – а я даже не попытался ей помочь!..

С трудом подавив приступ самобичевания, я склонил перед ней морду:

– Если вас устроят наши скромные апартаменты, то я буду искренне рад!..

– Вы так добры... – взгляд влажных глаз сказал о многом... Сказал – и я расправил грудь.

– Сейчас я отправляюсь в ваш двор. Не составите ли компанию?

– Буду рада, – тотчас же ответила она, хотя и с некоторым напряжением в голосе. Что ж, учитывая характер событий, которые ей пришлось пережить...

Мы затрусили вперед.

7.

Двор Лоло находился примерно в километре от нашего и, по сути, являлся двором-близнецом. Точно так же здание охватывало периметр двора; точно так же свободное пространство занимали ряды гаражей-ракушек. Разве что де-
ревья были здесь повыше и постарше, да детская площадка мерцала в лунном свете уже свежей, нынешнего года, покраской.

Ночь расчертила двор на светлые и темные полосы, положила на асфальт и землю прямоугольники света из окон. Несмотря на поздний час, их горело много: яркие – где читали или пили чай (а может быть, колошматили друг друга?), тусклые – где светились лишь экраны телевизоров.
Тусклых было больше.

– Вон мое окно, – сказала Лоло. – На третьем этаже.

– Это там где форточка открыта?

– Верно. Хозяйка всегда проветривает квартиру перед сном.

– Давайте пройдем вашим последним маршрутом.

Лоло поджала хвостик...

– Не бойтесь, ведь я – с вами!

– Ну... Если это необходимо...

– Кстати, кто здесь живет?

– О, это сложный вопрос! Наверняка много собак, но утром мы гуляем довольно поздно, да и вечером тоже. Чаще всего мне встречался эрдельтерьер, старый меланхолик – мы с ним лишь изредка обнюхивались. Еще немецкий боксер – из племени задавак, неважный, скажу я вам, сосед. Он всегда обходил нас стороной, вот так, – она попыталась изобразить размашистый, чуть расхлябанный бег псины. – Еще вертелась пара бездомных – легкомысленная колли, ее звали Санни, и какая-то собачонка, вроде того деда, что я видела в вашем дворе, без рода, без племени. Ну... Кошки... Этих тоже хватает...

– Вы нонконформистка, – мягко пожурил я.

– Нон... Ах, не люблю я кошек, вот и все!..

Когда мы вышли со двора, Лоло невольно прижалась ко мне – и это, клянусь Псами на небесах, было приятно!

Держась ряда деревьев, мы пошли вдоль улицы. Впереди замаячил хорошо освещенный пятачок – дюжина палаток.

– Иногда я жалею, что родилась собакой, – доверительно проговорила Лоло, разглядывая удивительные витрины. – Видите, темные лоснящиеся цилиндрики в блестящей упаковке? Я, кажется, даже сквозь стекло ощущаю запах... Это «Золотая салями». Я ее как-то ела. А вон те ломтики в коробочке – это бу-же-нина...

– Люди очень изобретательны – в смысле пищи. В этом им не откажешь. Возле какой палатки вы стояли?

Лоло показала. Палатка ничем не отличалась от своих собратьев: точно такой же размер, почти такой же ассортимент. Продавщица – возможно, сверстница Марии – читала книжку. На обложке приятно оголенный рыцарь (да, рыцарь, рыцарь – несмотря на отсутствие одежды у него имелся меч) нависал над вожделенно распластавшейся дурочкой в бархате. Реальный мужик в потрепанной куртке и ничуть не похожий на рыцаря, долго кружившийся возле блистающих стеклянными боками бутылок, наконец, решился и ткнулся в окошечко. Только тогда девушка, будто очнувшись, оторвалась от чтения. Совсем как Пушистик: когда тот читает, он ничего не замечает вокруг.

За пятачком, мерцающим огнями, простиралась длинная, озаренная трассерами фонарей пустая улица. В нескольких местах их размеренный ряд нарушали белые прямоугольники витрин. Ни животных, ни людей.

– Край света, – прокомментировал я. – Конец географии. Люди называют это спальными районами.

– Что вы, нет-нет! Всего две остановки на трамвае и вы у метро «Динамо». А там – минут десять и вы – в центре Москвы. Какой же это край!

Ну да. Если ты живешь в Химках, уже можешь считать, что обитаешь чуть ли не на Красной площади. Никто не хочет ощущать себя на отшибе.

– Так где это все случилось? – перевел я разговор в более продуктивное русло. Учитывая соседство с Лоло, это был поистине героический шаг.

– Пойдемте. Вот, я уже чувствую ее запах... Вот здесь... ах...

Я ткнулся носом в холодный асфальт. Запахов было много – не грех и запутаться. Лоло, отойдя на пару шагов, вновь указала на нужный. Теперь и я выделил его: кожа сапог, летучий аромат пота (как бы человек ни мылся, в его запахе всегда непременно присутствует пот – и стесняться тут нечего), какой-то дезодорант. Плюс духи, плюс «Пантин про ви» и... да, точно – лак для волос (что-то достаточно дорогое и качественное – хозяйка Лоло внимательно относилась к своему оформлению), ведь на улице уже потеплело, а значит – шапки долой, да здравствуют прически! Я уверенно повел Лоло, и теперь уже она семенила чуть позади и в стороне, чтобы не вдыхать запахи такого родного потерянного человека.

Мы прошли шагов сорок и запах замер, оборвался. Я покружил и поймал короткий росчерк чужого: кожаная куртка хорошего качества, непонятно какой – резкий и приторный – одеколон и, гораздо больше, чем в первом случае, пот. Человек явно нервничал. Та-ак... Вот еще: что-то спиртосодержащее, скорее всего водка – эти господа не балуют себя разнообразием. А это уже – запах машины, ее след. Я втянул воздух и поморщился. Нет, к запахам масла и бензина я уже привык, не зря же родился в городе. Но сейчас к обычной вони примешивалась и другая, еще более противная составляющая – чего-то резкого, нетрадиционного. Подобным пахло от коробок с медикаментами, которые одно время хранились у нас на складе.

– Подождите меня во дворе, а я попробую пройти по следу, – сказал я и потрусил по дороге.

Запах лекарств был вызывающим, как щелчки по носу. «Сюда бы кролика», – подумал я. Кролик имел дело с лекарствами – когда мы встретились, от него разило, как от ветлечебницы. Может, он сумел бы различить, что это за гнусность и почему ею пахнет след машины.

След терялся через пару километров, там, где улица вливалась в широкое русло проспекта. Здесь движение, несмотря на полночь, оставалось довольно оживленным, и шины десятков машин уже раскололи и размели хрупкую тропинку запахов. Я сориентировался на плоскости. Дальше, километрах в трех, проспект, в свою очередь, вливался в МКАД, кольцевое шоссе, огромным ошейником охватывающее весь мегаполис. Похитители умело затерялись где-то там, за окоемом города, или наоборот, возвратились в Москву другой дорогой.

Ничего не оставалось, как тоже вернуться в город. В пустынном дворе меня ожидала самая прекрасная собака Москвы – и я торопился к ней.

Но при этом ни на минуту не забывал, что моя шкура – это шкура детектива, а потому выбрал для возвращения не самый короткий путь.

8.

Мир городских животных – это мир невидимок. Человек и раньше был слишком зациклен на самом себе, чтобы обращать внимание на голубей, ворон, собак и прочую немую братию. А сейчас, обремененный грузом дополнительных и не совсем понятных мне забот, люди совсем перестали нас видеть. Другие живые существа попадают в зону внимания Его Величества Человека только тогда, когда начинают мешать. Крысы и тараканы – яркое тому подтверждение. А поскольку реакция его в эти моменты вполне предсказуема, то, наученные горьким опытом, твари пытаются поменьше попадаться на глаза горожанам. Они как бы невидимы – но сами видят очень многое.

Продвигаясь ко двору Лоло, я останавливал многих обитателей подвалов и подворотен. Кто-то не желал говорить, кто-то ничего не видел, но – не должно быть упорства без вознаграждения: не то восьмая, не то десятая крыса, такая же визгливая, болтливая и пустоголовая, как все остальные, и отличающаяся от них только именем – Пики – оказалась свидетельницей похищения. Пики отлично разглядел темный универсал «Форд-сиерра», наклейку на левом борту в виде струящихся линий и добавил, что машина или новая, или аккуратно используемая – то есть не битая и чистенькая. К сожалению, крыса была неграмотной и воспроизвести номерной знак не могла. В остальном рассказ Пики повторял то, что нам было уже известно от Лоло. Я назвался, объяснил, где меня найти и размер вознаграждения, если появятся новые сведения о девушке или «Форде». В Москве зимой и в начале весны разъезжает около миллиона автомобилей. Сейчас это количество с каждым днем увеличивалось – и намного. Найти в таком механическом муравейнике одну машину – пусть даже импортную (эка удивил!), все равно, что разыскать нужную блоху на блохастом псе! Но – попытка не пытка.

...Было наверняка около трех часов утра, когда мы с Лоло возвратились в агентство.

Мурка дремала на пороге, и мы осторожно прошли мимо. Я оглянулся и увидел блеснувшие в полумраке глаза. В следующий момент она вновь уронила голову на лапки.

Кролик спал намного крепче, по привычке забившись в угол. Я не стал его будить – то, что удалось выяснить, могло подождать и до утра. Лоло легла немного в стороне, но потом как-то само собой получилось, что ее шелковистая шерсть коснулась моей шкуры, а ее тепло слилось с моим. Я заснул, счастливый, как никогда, и проснулся спустя пару часов, в предрассветном сумраке, от не слишком вежливого хлопка по уху.

Передо мной стояла Мурка и вид ее источал наивысшую степень презрения.

– Фер-нан-дель, – прошипела она очень раздельно, – ты теперь что, заказываешь жаркое с доставкой на дом? Если это так, иди и занимайся своим ранним завтраком.

Я протопал из комнаты на лестничную площадку и сразу все понял. Снизу, от дверей, на меня смотрели с полдюжины глаз-бусинок. Пики оказался сверхоперативным.

9.

– Ты зря принижаешь умственные способности крыс, – сказал мне утром Пушистик.

– Ум и хитрость – не одно и то же, – парировал я. – А с крысиной хитростью можно оставить в дураках самого себя.

– Но про ночных визитеров этого не скажешь.

Мда... Мне пришлось расплатиться с ними сполна, как и было обещано. Хотя – коты на их серые спины – информации у крыс оказалось не больше, чем волосков на лысых хвостах. Самое главное, так это то, что вшестером они сумели изобразить, как выглядел номер «Форда» – и теперь можно было начинать крупномасштабные поиски.

10.

Требовалась авиация.

Для того, чтобы получить поддержку с воздуха, нужно было возвратиться к местам трудовой славы – на свалку. Ближайшей к нам была та, на которой мы с кроликом заключили союз.

Времени было – где-то около восьми утра.

Я задержался под сенью старого кустарника. За ночь проклюнулись почки и листики задорно топорщили блестящие коготки, торопясь выскрестись из жестких скорлупок. Где-то, вне пределов видимости, лениво шкрябала метла дворничихи. Тарахтел мотор «Запорожца». Потом я услышал стук каблучков – более тихий, чем обычно, и более легкий.

Фея летела почти что по воздуху. Она впервые надела легкие туфли, и ноги, избавившись от тяжести сапог, словно пружинки подбрасывали юное тело вверх, навстречу доброму солнцу. Лучи путались в растрепанных волосах, а ветерок пытался освободить сияющих пленников – но не мог...

– С добрым утром, – прошептал я ей вслед.

Теперь можно и на свалку.

11.

Сзади вежливо чихнули.

От неожиданности я подскочил, развернулся и ощерил клыки. Но это был Пушистик. Паразит подкрался совершенно бесшумно. Тоже мне, ниндзя лопоухий.

– Извини. Я часто вижу тебя наблюдающим за этой девушкой.

– Ну и что?

– Ведь это не случайно?

– Пойди к волкам.

– Тебя с ней что-то связывает? – не унимался кролик.

– Отстань.

– Может, все-таки расскажешь? Людям это помогает.

– А нечего рассказывать-то. Обычная история.

– И все-таки...

– Послушай... – Я вздохнул. – В этом и вправду нет ничего особенного и интересного. Жила-была девочка, и девочке очень хотелось иметь собаку. Она долго просила своих
папу и маму, и однажды, на день рождения, ей действительно подарили щенка. Щенок был толстым и забавным, но слишком быстро рос. Через год он уже мало напоминал неуклюжий колобок, с которым так интересно было играть. А еще с ним нужно было гулять, воспитывать и обучать. Он грыз мебель и все время утаскивал тапки. От него стало пахнуть псиной. В конце концов он разонравился девочке и его отдали в другие руки. Вот и все.

Кролик так пристально смотрел мне в глаза, будто хотел прочесть в них больше сказанного. Но я действительно рассказал все.

– Да... В самом деле – обычная история... Знаешь, она забыла мудрые слова Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

– Вряд ли она их вообще знала. Она была слишком молода.

– И как ты относишься к ней сейчас?

Мне не нужно было размышлять – ответ был вырезан в мозгу навечно, как на дубовой доске.

– Я ее люблю. Она моя хозяйка.

Кролик вздохнул. Очень, очень глубоко. Я ожидал, что он скажет еще что-нибудь, но он промолчал. «Вот и правильно», – мысленно одобрил я, а вслух буркнул:

– Пойду... – Меня смущал виноватый вид кролика. А еще больше – то, что я не мог уяснить, в чем он видит свою вину. Но на душе все равно стало неспокойно, словно кто-то длинной ложкой залез в чан души и взбаламутил похлебку воспоминаний.

Я затрусил вперед, потом оглянулся.

– Э, Пушистик...

Он поднял влажные глаза, глядя куда-то мимо меня.

– Кто такой этот твой Экзюпери, ну, тот, что про зверей... Дрессировщик?

– Нет. Он был хорошим летчиком, военным летчиком...

– Военным?

– ...И хорошим писателем.

– Похоже, он понимал нас.

– Да...

– Похоже, у него была своя собака.

12.

Говорят, в восьмидесятые годы в Москве проживало около восьмисот тысяч ворон. Сейчас же их едва наберется тысяч двести. Зато все они стали заметно крупнее и
наглее. Та, что направилась ко мне, когда я появился на свалке, не являлась исключением: от клюва до хвоста сантиметров сорок, если не больше, и это не мутация, вроде огромных крыс в метро, как считают некоторые. Просто выживают сильнейшие. Так сказать, дарвинизм в действии.

– Че надо? – каркнула охранница.

Я представился и объяснил цель визита. Подозрительно оглядев меня от хвоста до носа, ворона развернулась и поскакала к своим.

Стая – клювов в тридцать – продолжала потрошить кучу свежих отбросов и обратила внимание на сестрицу лишь тогда, когда она оказалась среди них и закаркала. Бестолковое чириканье воробьев показалось в эти минуты пением райских птиц – такой поднялся гвалт! Вот уж действительно: все познается в сравнении.

А раскаркались они не на шутку. Я терпеливо ждал, косясь в сторону парочки бомжей, сосредоточенно волочивших куда-то увесистый куль. Увидев ворон, они остановились и с минуту переговаривались. Не знаю, какие планы возникли в их головах, но в конце концов бомжи все же решили не отклоняться от прежнего маршрута и потащились дальше.

Наконец черные колдуны прекратили дискуссию и вновь приступили к трапезе, а ко мне подскакала крупная, средних лет ворона.

Для меня все вороны – на одну морду, то есть клюв, как для европейцев японцы. Но эту можно было отличить от прочих – по паре белых перьев, невесть как оказавшихся в правом крыле.

– Кранг. Дозор и поиск.

– Фернандель, детективное агентство «Лунный свет». Нам необходима помощь профессионала вашего уровня,
и мы...

– Знаю. Иначе бы вас тут не было. К делу.

Ну что сказать? Цицерон бы позавидовал красноречию нового знакомца. За все время последующего разговора он еще больше укрепил меня в этом мнении, дважды произнося монологи, состоящие из слов «дальше» и «понятно». А потом, получив инструкции, без прощаний взмыл в небо. Несколько секунд – и он уже смотрелся как случайная помарка на бесконечно большом листе неба.

13.

– Интересно, что с Муркой? – спросил я Пушистика. – У нее вид... в высшей степени возмущенный. И она не поздоровалась.

– Извини ее. Пять минут назад она сказала, что наша контора уверенно превращается в филиал крысиной богадельни.

– Ты имеешь в виду, что...

– Да. Да. Да. Только что нас посетил неутомимый Пики. И мне пришлось выделить для них кое-что из наших фондов поощрения.

– Для НИХ? Опять?! А оторвать им головы ты не догадался?

– Я вегетарианец, Фернандель. Но, думаю, и ты не стал бы проявлять кровожадность. Пики и его родственники не попрошайничали. Они продали нам немного информации.

Информация? В прошлый раз их вклад ограничился несколькими цифрами и буквами. Что же разузнали они на этот раз? Что у машины, которую мы ищем, четыре колеса?

– Это не касается конкретно нашего дела, однако послушай сам. Пики уверен, что похищение Марии Тихоновой – не первое в нашем районе.

– Всегда кого-нибудь...

– Не перебивай. Два дня назад был похищен молодой человек, пять дней назад – девушка лет двадцати – двадцати двух, а чуть раньше – еще одна. Все похищения происходили в районе метро «Динамо» и во всех случаях фигурирует «Форд». Все преступления приходились на темное время суток. К счастью, наши добрые феи догадались разнюхать кой-какие подробности, и мне не пришлось давать им дополнительные задания. Итак: все жертвы жили одиноко. Этим объясняется тот факт, что милиция не подключилась ни по одному случаю. Скажем, одна из девушек, подобно Марии Тихоновой, снимала квартиру и училась, вторая – вообще почти бомжевала, а мужчина был разведен.

– Странная связь.

– Странная, но явная. Совпадают возраст, место обитания и общность характеров, подразумевающая малое количество знакомых. К тому же – явное отсутствие возможностей для выкупа. Снова встает вопрос о мотиве.

– Ну да... – невесело пробормотал я. – Нам нужно уяснить, зачем кто-то ворует в районе станции «Динамо» одиноких молодых людей, за которых никто и ломаного гроша не даст. Элементарно, Ватсон!

– Увы, не элементарно... моя милая собака Баскервилей...

14.

Минуты спешили, торопились, но дверь была слишком узка для них – и день тянулся, как самые эластичные колготки. Дружина Кранга обложила небо над северо-западными районами столицы. Бесчисленные, словно китайцы, родственники Пики прочесывали десятки и десятки дворов. Тотальной слежке могли позавидовать гэбэшники старых времен. Если похитители не сменят машину (а это случится вряд ли – настолько бандиты чувствуют себя безнаказанно), она будет вот-вот найдена. Только никто не знает, когда это «вот-вот» случится.

Стараясь не отходить от агентства далеко, я дважды рыскал в поисках еды. Лоло впала в депрессию и тихо-тихо сидела, уткнувшись носиком в матрац и вздрагивая при каждом звуке. Мурка, занявшая позицию у входа, на солнышке, успела отлежать левый бок и теперь отлеживала правый.

Кролика я отыскал на третьем этаже. Он сидел, уткнувшись вздрагивающим носом в раскрытую книжку. Несколько дней назад я отыскал ее на помойке и приволок Пушистику. Пушистик обожал книжки не меньше, чем капусту. С моей помощью он уже обзавелся небольшой библиотекой.

– Ну как, интересная книжулька?

Кролик испуганно дернулся. Ага, это тебе плата за утро.

– Фернандель? Что ты спросил? – он выныривал из чтения, как Муму из омута. – Интересная ли? Извини, это не то определение... Не для этой книги.. Рэй Брэдбери, «Что-то страшное грядет». Это роман, написанный шепотом. Тихим, свистящим шепотом, – кролик опять вздрогнул, отгоняя призраков и духов. – Тебе нужно научиться читать.

– Вот еще. Чтобы в конце концов свихнуться и бегать за призрачными косточками. Мне достаточно того, что я умею различать вывески.

– Чисто Шариков. Впрочем, как пожелаешь. Все равно, когда-нибудь ты захочешь узнать, что таят в себе эти черные закорючки.

– Сейчас я хотел бы разобраться с делом о похищениях.

– Ну-у... Я бы тоже. У нас пока что слишком мало информации и еще меньше – времени. Вся надежда на то, что бандиты снова выйдут на охоту.

– Псы на небесах... Для чего им все-таки люди? Москва
не слишком удачное место для поиска рабов. Им что, не хватает юга?

– Юг тут ни при чем. Просто в Москве бомжей больше, чем по всей России, да и люди более, чем где-либо, разобщены. Так что есть из кого выбрать.

– Но Мария Тихонова не бомж!

– И молодой человек, похищенный накануне. Я помню. Знаешь, есть в этой истории что-то... знакомое, что ли. Только я никак не могу ухватить, что именно...

– Мяучики! – благим матом заорала откуда-то снизу Мурка. – Мяучики, бегом! Вам – письмо!

Мы двумя колобками скатились вниз, прямо навстречу застывшему сгустку тьмы – вороне.

– Послал Кранг. Мы нашли.

Они что, учились в одной школе ораторского искусства?

15.

Был разгар рабочего дня. На трамвайной остановке переминалось несколько человек. Солнечный свет изменил цвета и формы, сделав их ярче и праздничнее. Воздух превратился в перегруженный пневмопровод, по которому со всех сторон потоком летели капсулы запахов – бац, бац! Тепло парило над землей, обтекая ожидающих и, даже если они не улыбались, колдовство весеннего дня заставляло их улыбаться внутри, наслаждаясь теплом и светом. Я оглядел стоящих и выбрал мужчину лет сорока с небольшим, в массивных очках и шляпе – типичного интеллигента из старых фильмов. Его тоже овевали волны света и, когда я уселся рядом, он доброжелательно улыбнулся мне – хотя погладить, впрочем, не попытался. Очевидно, я не производил впечатления домашнего животного.

Постукивая колесами, появился трамвай. Люди зашли, зашел и я – сразу же за интеллигентом, на этот раз пристроив-
шись у него за спиной, так, чтобы он не видел. Мы проехали одну остановку, вторую, третью... Тут-то все и началось. Когда на четвертой в салон вдавилась крупнотелая пожилая дама, она первым делом увидела меня.

– Ой, что это вы собаку без поводка везете! – заблаговала она, протискиваясь вглубь салона. – Что ж вы, правил не знаете? Безобразие какое-то!

Интеллигент оглянулся и узрел меня.

– Это не мой пес!

– Не дай бог она кого-нибудь покусает, вот тогда и скажете, чья она!

– Да не моя она...

– А я тоже видела, как они на остановке вместе стояли. И в трамвай он ее завел.

– Да не заводил я, граждане!

– Но она же с вами зашла, с вами?

– Надо водителю сообщить!

– Граждане!..

Хорошо, что на четвертой надо было сходить. Когда двери трамвая распахнулись, я выскользнул наружу, заставив взвизгнуть молоденьких девчонок, ринувшихся было в трамвай.

Я огляделся и рысцой побежал прочь от остановки. Несмотря на некоторое напряжение, плотно оккупировавшее каждую клеточку тела, я мысленно ухмыльнулся. Даже не оглядываясь назад я знал, какой вулкан взорвался сейчас внутри интеллигентного вида мужчины: он увидел, как, проехав несколько остановок, бродячая собака соскочила с трамвая, а следом за ней из-под сидения пулей вылетела невесть как очутившаяся там пушистая кошка – и оба эти существа бок о бок целенаправленно двинулись куда-то... Нет, я все-таки не сдержался и оглянулся на бегу. Йес! Шляпа и очки прилипли к заднему окну удаляющегося трамвая.

До нужной точки можно было бы прогуляться и пешком, но Мурка, наряду со своей природной выносливостью (не зря же говорят «живуча, как кошка») обладала и врожденной ленью. Посему пришлось попользоваться услугами человеческого общественного транспорта.

Ворон кружился над нами в пределах видимости, указывая путь.

Пробегая пустынными дворами, мы минут за пятнадцать достигли цели. Я залег в кустах, а Мурка направилась к объекту.

Объектом была кафешка. В последнее время в Москве появилась мода на такие вот строения, собираемые за пару дней или недель и напоминающие модернизированные собачьи будки. Впрочем, тут я необъективен. На самом деле домики смотрелись вполне симпатично: элегантные силуэты, современный дизайн, масса стекла. В них размещались магазинчики, закусочные, кафе и прочие заведения, не требующие большого пространства.

Рядом с кафе на стоянке замерло несколько машин и среди них – черный «Форд», помеченный волнистой нашлепкой на боку. Легкий, но хорошо узнаваемый запах медикаментов чувствовался издалека. Я снова вспомнил о Кролике – жаль, что ему пришлось остаться в конторе. Может, этот запах распахнул бы ему память?

Мурка пересекла асфальтированную площадку, сделала замысловатый пируэт вокруг «Форда», потом по кошачьей привычке вдумчиво принюхалась к урне у входа и скользнула в приоткрытую дверь – навстречу приглушенной музыке и ароматным запахам.

Сквозь широкие окна было отлично видно, как Мурка юркнула под один столик, помедлила, потом перешла под другой. Она проделала это с такой смесью осторожности и наглости, что у посетителей, бросавших на нее короткие взгляды, даже не возникало сомнений в том, что это кошка –
не местная.

У третьего столика Мурка остановилась.

За ним восседала неприметная парочка. Один – черноволосый, смуглый, как азиат, и крепкий, словно гриб-боровик; по виду – мелкий торгаш с оптового. Второй – худой и высокий, коротко, «ежиком» стриженный, в кожанке и спортивном костюме. Для парней определенного круга это такие же знаки племенной принадлежности, как для других «Мерседесы», «Motorola TeleTac 250» и клубные пиджаки. Впрочем, в последнее время грани стираются так усиленно и быстро, что им позавидовали бы партийные бонзы прошлого, столь же усиленно стиравшие грань между городом и деревней, да так и не стершие...

Парни о чем-то говорили и пили баночное пиво.

Мурка стала умываться.

16.

Прошло минут десять и сцена пополнилась новым персонажем. Этот выглядел типичным горожанином среднего достатка: джинсы с поношенными кроссовками, аккуратная, хотя и не новая куртка. Лицо – как смазанная фотография, без особых примет: круглое, с невыразительным подбородком, тусклыми глазами, глядевшими рассеянно и пессимистично.

От пива он отказался.

Разговор втроем был короток. Говорил «горожанин», азиат и ежик слушали.

После этого все трое дружно встали и покинули кафе. Следом за ними опрометью выскочила Мурка, метеоритом пролетела через площадку и с независимым видом уселась в метре от моей засады. Азиат и ежик тем временем не торопясь направились к своему «Форду».

– Принимай отчет, шеф, – промурлыкала боевая подруга. – Вон тот, блеклый, Граф, сказал, что навел справки. Товар хороший и завтра можно будет забирать. Винт – так он назвал длинного, останется сегодня на даче, а он и Солод сгоняют в сауну. Винт спросил, есть ли распоряжения от шефа. Граф ответил, что нет, все как обычно. Вот и весь разговор, дословно. Тебе все понятно?

В общих чертах, да. Я уже мог сказать, что в стае, то бишь шайке, как минимум четверо участников, что на завтра назначена новая гнусная операция и что сейчас эта бригада людоедов направляется на... И – о, Псы-прародители! – я понял, ради чего совершались похищения! Кусочки мозаики сложились в картинку.

И если мое озарение верно, Марии Тихоновой грозит смертельная опасность: вряд ли схваченных держат подолгу, не та специфика у промысла.

Заурчал мотор «Форда».

Я задрал морду, пытаясь разглядеть в кружащихся точках Карга, и в который раз посетовал на слабость собачьих глаз. Но Карг сам увидел мои попытки и спустился на
землю.

– Проследи, пожалуйста, за машиной. Если они приедут к дому, постарайся визуально определить, сколько в нем человек и животных. Я буду ждать здесь.

– Сделаем.

– А ты, Мурка, сможешь добраться до дома без меня?

– Самонадеянный тип, – лениво фыркнула кошка. Ага, на это я и рассчитывал.

– Даже так? А я-то думал, что проявляю обычную заботу о даме.

Мурка развернулась и затрусила прочь.

– Э... Спасибо за помощь! И скажи кролику, что теперь мне известно зачем. Он поймет.

– Не сомневаюсь. С его-то мозгами, – зевнула Мурка и –
редкий случай – благосклонно добавила, обернувшись: – Удачи, шеф.

Что ж, от этого я никогда не отказывался...

17.

Операцию назначили на завтра, а сегодня был «выходной» и, как назло, день дежурства. Не то чтобы Винт испытывал особое пристрастие к девочкам или выпивке. Нет, просто ему не нравилось быть кем-то ограниченным. А дежурство предполагало множество ограничений.

Он включил магнитофон и вышел из дома.

Вообще-то домом эту халупу мог назвать только бомж со стажем. Двухэтажный сарай типа «теремок», обшитый посеревшей от времени дранкой. На крыльце белела свежая доска – взамен прогнившей.

К стенам «теремка» вплотную подходил заброшенный цветник с сухими скелетами каких-то пионов-хризантем-ромашек, через пару шагов его сменял ряд кустов, обходивший дом по периметру и оставлявший лишь небольшой пробел – для асфальтированной дорожки. Ну и забор с калиткой, разумеется.

Дом стоял на краю дачного поселка. Прямо по курсу, за пустырем и густеющей с каждым днем стеной деревьев, была кольцевая дорога. По правую руку – проселок, переходящий в единственную поселковую улицу, по левую, за огородами – лес, тянущийся, кажется, до самого Наро-Фоминска. На пустыре, развороченном тракторными гусеницами, высился скелет новой дачи – какой-то мелкий делец пытался пустить пыль в глаза своим собратьям-дельцам очередной пародией на замок.

Солнце сползло к западу и сразу же подул прохладный ветерок.

Винт подставил ветерку разгоряченное лицо, закрыл глаза. Постоял, прислушиваясь. Потом неспешно пошел к калитке.

Проселок был пустынен, на стройке – полнейшая тишина. Все будто вымерло. Только вороны скакали по пустырю. Одна, особенно наглая, подобралась чуть ли не к дому и злобно орала, косясь то на Винта, то в небо, на своих черных сородичей. Ее карканье заглушало ритмы «Мастербоя».

– З-забодала, тварюга, – беззлобно сказал Винт. Ворона грозно каркнула в ответ. Винт в последний раз затянулся, щелчком отстрелил бычок. Потом, не спеша, поднял с обочины дорожки ребристый камень. До вороны было метров пятнадцать, не меньше, но Винт, почти не целясь, резким замахом хлестко метнул камень.

Карг не мог знать, что Винт был мастером спорта по стрельбе. Увидев, что тот поднял камень, Карг взмахнул крыльями, намереваясь отпрыгнуть, да слишком поздно. Камень угодил в крыло, сломал, бросил птицу на землю... Карг попытался взлететь, но лишь нелепо кувыркнулся и вновь рухнул.

Винт улыбнулся. Оглядевшись, он увидел черенок от лопаты. Подняв палку, неторопливо вышел за калитку и пошел, осторожно огибая широкие лужи – чтобы не замарать новые «найки».

– Сестра! – крикнул Карг в небо воронам, кружившимся там. – Лети в город! Найди пса! Приведи сюда!

– З-забодала... – пробормотал Винт и опустил черенок. Истошное карканье оборвалось. Винт закинул в рот новую сигаретку и закурил.

К дому он вернулся точно по своим следам, так же осторожно обходя лужи. Здесь было безопасно, но привычки брали верх.

Теперь звуки музыки были слышны хорошо.

Винт сел на крылечко.

– Everybody Needs Somebody, – пробормотал он, улы-
баясь. Все-таки весна – это хорошо...

18.

Никогда в жизни я не бегал так быстро – разве что однажды, когда мы в первую ночь знакомства устроили забег с Пушистиком. Но тогда это был радостный свободный полет с ощущениями, будто весь ты соткан из мягкого щенячьего пуха, невесом и легок. Сейчас же бремя ответственности гнало меня вперед, подстегивало, жгло, как огонь – и одновременно утяжеляло душу, как свинец. Я мчался и
боялся опоздать.

Позади остались плотно сгрудившиеся дома старых улиц; потом – словно разбросанные взрывом далеко друг от друга корпуса многоэтажных новостроек. Кончился асфальт, его сменила упругая молодая трава. Я мчался по полям, огибал ложбины, все еще полные талой воды и прошлогоднего мусора; поднимался на продутые и прогретые макушки холмов; словно игла в руке портного, петлял в вытоптанных пригородных рощицах.

Пару раз мне пришлось останавливаться, чтобы попить и перевести дыхание. А потом я вновь запускал сумасшедший мотор гонки.

Окружная дорога осталась по левое плечо, где-то в стороне. Мы опять оказались в лесу: я – под кронами де-
ревьев, ворона-гонец – над ними. Здесь неразговорчивая провожатая все же каркнула и, если я правильно разобрал на бегу, она сказала «скоро». Еще минут десять я лавировал между деревьями и наконец-то увидел впереди просвет, а в нем – коробочки дачных домиков. Ворона ждала на опушке. Я рухнул рядом с ней, уткнувшись носом во влажную траву. Сердце, которое во время бега заполнило, казалось, все тело, нехотя успокаивалось, уменьшалось в размерах и замедляло ритм.

– Крайний дом. В доме – один. Другие уехали. Наши следят. – Ворона отрывисто вытолкнула фразы и за-
молкла.

– Хорошо, – слабо тявкнул я, – Позови Карга.

Ворона все так же смотрела в сторону дома.

– Карга нет. Карг умер.

Я вскочил на лапы.

– Увидишь около дома, – упреждая вопрос, каркнула ворона. – Мы будем рядом сколько надо. Ты распла-
тишься.

Я смотрел на пустырь, стараясь различить тело Карга – но, конечно же, ничего не видел. Слишком далеко... Я знал его всего лишь сутки и он не был собратом по племени: просто ворона-наемник, исправно отрабатывавшая плату – вот и все. Но сердце, почему сердце снова суматошно заколотилось в груди?

– Да, – тихо сказал я, огибая замершую ворону. – Я расплачусь. А потом ты расскажешь мне, как погиб Карг.

Сзади шумно захлопали крылья.

19.

Да, Карга я нашел на пустыре. Его тело почти вбили в грязь и редкую молодую траву, и только черное крыло с белыми перьями тянулось к небу. От Карга пахло смертью. Я сделал прощальный круг и направился к дому. Злость темной волной поднималась в душе, кипела, грозя перерасти в злобу, и я, с трудом, с огромным трудом глушил ее, загонял вглубь. Я детектив, я детектив, твердил я себе, а на самом деле мне хотелось превратиться в волка и мчаться вперед, рвать зубами, когтями, превращать этих хладнокровных убийц в груду обглоданных, очень хорошо обглоданных костей.

Возле дома никого не было. Из открытой форточки доносились звуки голосов. Я насторожился – но напрасно. Крутился видеофильм, судя по крикам – боевик, а по частоте ударов – гонконговский. Я обежал усадьбу с тыла и, как в стену носом, ткнулся в крепкий стойкий запах медикаментов. Запах пропитал землю, материал построек, витал в прохладном воздухе, хотя уверен – люди его точно не ощущали, это был не их уровень осязания.

За домом прятался гараж. Хотя определение «прятался» не совсем подходило к этому монументальному строению из оштукатуренного кирпича: в нем мог запросто поместиться грузовой фургон. Со стороны дома в гараж вела небольшая железная дверь, со стороны дороги – широкие двухстворчатые ворота. Асфальт перед ними был тоже нашпигован молекулами бензина и медицинской гадости, а из небольших лужиц разило, как из больничных склянок.

Гараж оч-чень заинтересовал меня. К сожалению, этот интерес не разделяла пара замков – навесной и врезной – перекрывших дорогу внутрь. А у меня не было навыков договориться с ними – собачьи лапы и клыки не предназначены для взлома.

Продравшись через сухой прошлогодний бурьян, я перемахнул штакетник и оказался во дворе. Кроме дома и гаража на территории находились заколоченный туалет и сарай. На двери сарая ржавел замок, но в этом случае он исполнял чисто декоративную роль: внутрь можно было попасть прямо сквозь гнилые щелястые стены – для этого было достаточно лишь как следует ткнуть кулаком. Я заглянул в одну из дыр. В сером полумраке громоздились ломаные стулья, какие-то лопаты и грабли, доски, черенки, ржавые ведра и ящики. Все это покрывал слой пыли, густой, как мех сенбернара. Возможно, что сюда и заходили – но задолго до моего рождения. Вокруг сарая я не отыскал ни одного свежего следа. Зато от железной двери гаража до дома была протоптана прочная тропа. На почти стершиеся запахи наложился недавний – от кроссовок Винта. Уткнувшись носом в след, я двинулся к дому.

Я не слишком разбираюсь в архитектуре, но, на мой взгляд, фундамент дома первоначально предназначался для гораздо большего объекта, чем двухэтажная дощатая декорация. Хоромы не вознеслись, фундамент остался: приподнятый над землей, прочный, бетонный, с рядом вентиляционных каналов по периметру. Под таким фундаментом мог находиться очень солидный подвал, который можно было приспособить не только для хранения соленых огурцов и картошки.

Я ткнулся в один из каналов. Пахло подвальной сыростью, холодным бетоном, плесневелыми тряпками и мышами. Типичный запах подвалов. Я выделил последний – мышиный – и продолжил осмотр.

За усадьбой не очень-то следили. На всем лежала печать запустения. Краска на стенах облупилась и потемнела от времени, цементные заплатки по краю фундамента раскололись и осыпались. Рамы давно нуждались в замене. Лишь пара окон на первом этаже, со стороны калитки, блестела свежевымытыми стеклами, намекая на то, что внутри кто-то все же обитает.

Осторожно перебежав дорожку перед крыльцом, я залег в кустах. Из распахнутой форточки по-прежнему доносились приглушенные звуки – как мне показалось, со второго этажа: кто-то кричал, иногда стреляли. Поверх этих звуков монотонно бубнил переводчик. Фильм показался мне знакомым, впрочем, на звук все боевики чем-то схожи меж собой.

Итак, я выбрал неплохую позицию. Теперь надо было подумать над тем, как проникнуть в дом. Лобовая атака годилась разве что для бронированных ребяток из спецназа, но не для одинокого пса – даже для такого крепкого кобеля-двухлетки, как я. Но... «Где пехота не пройдет...» Оставив на время наблюдательный пост, я снова начал пахать землю носом – пока не наткнулся на нужный запах. Тонкий, как струйка воды, он причудливо вился вдоль стены – пока не исчез в норке. То, что нужно. Как говаривал Винни-Пух, если есть нора, значит, в ней кто-то живет. И я знал – кто. Несколько раз пришлось копнуть – и до меня донеслась возбужденная возня. Приналег еще – и испуганный писк раздался совсем рядом.

– Я не хочу вам зла, – сказал я в нору. – Мне нужно просто поговорить. Вы понимаете меня?

Язык мышей заметно отличается от крысиного, к тому же он более примитивен. Говорить с ними – все равно что дрессировать дождевых червей: ты знаешь, что от них требуется, но они об этом даже не подозревают. К счастью, эти меня все же поняли.

– Говори, – раздалось сразу несколько испуганных голосков.

– Вы здесь давно живете?

– Мы родились здесь. Этой зимой.

Несколько месяцев – это для мышей уже зрелость. Хорошо, что мне попались взрослые экземпляры, а не глупый молодняк.

– Вы бываете в доме?

– Нет. Да, – снова пропищали из норы.

– Я буду говорить с тем, кто бывал.

– Там опасно, – заверил меня писклявый голосок. Но мне нужно было узнать не только это. Мы проговорили минут десять, не меньше, и в конце концов я составил некоторое представление о доме. Первый этаж делили две небольшие комнаты. Одна, по всей видимости, была кухней, вторая – чем-то вроде гостиной. На втором этаже комната была одна, как я понял – спальня. Люк в подвал находился на кухне, и мыши, разумеется, пользовались своим входом – через улицу и прокопанную нору. Подвал, как я и думал, был очень большим. Его заставляли предметы, привычные для любого подвала – старые вещи, полки с прошлогодними соления-
ми, пустые коробки и ломаные ящики – то, что не нужно, но, по мнению хозяев, может когда-нибудь пригодиться. Однако для меня самым главным в интерьере была дверь, врезанная в подвальную стену. Рядом с ней стоял толстобокий облезлый шифоньер, который при ненадобности мог в любой момент прикрыть собой дверь – но сейчас, как сказал мышонок, он был сдвинут в сторону. Люди часто заходили в ту дверь. «А вы?» – спросил я. «Нет-нет, мы – никогда, – испуганно запищало из норы, – мы – никогда. Там пахнет смертью».

Мыши не слишком разбираются в запахах. Они различают их сотни или тысячи, но делят на два вида: плохие и хорошие. Хорошие приводят к еде, плохие – отпугивают. Я вначале решил, что люди раскидали вокруг отраву, но потом выяснил, что речь идет о каком-то веществе, которым часто поливают пол около дверей. Как в гараже? «Да, да, – запищали мои собеседники, – как в гараже. Мы никогда не ходим в гараж. Там пахнет смертью».

Бестолковые создания не обиделись бы, если б я просто ушел, но я, как вежливый пес, ткнулся носом в нору и сказал «большое спасибо». Только после этого возвратился к кустам у дома.

Нужно было выманить Винта наружу и попытаться попасть в подвал. Маленький собачий мозг трещал, не в силах справиться с этой задачей. Оставалось надеяться на удачу.

20.

Винт умел ждать, и это занятие не казалось скучным. Главное, чтобы были нормальные условия. На даче они были. Сковырнув крышечку «Хольстена», он лениво вникал в суматоху, царящую на экране. День за окном так же лениво уступил место сумеркам. Часы на стене показывали 20.30. Через час – кормежка. Винт прикинул, есть ли что в холодильнике. Сосиски, яйца, молоко, шоколад, фрукты, пиво... Нет, пиво – это уже не для НИХ. Это горючее – для НЕГО. Хорошее пиво и соленые орешки.

– Я вырву твое сердце! – заорало панкообразное существо на экране. Винт сделал хороший глоток. Фильм ему нравился.

21.

Уже смеркалось. Ожидание превращалось в бесконечную муку. Я мог бы лежать в кустах до тех пор, пока не родится Последний Пес^* – и ничего не дождаться... Кажется, это был единственный раз, когда я пожалел, что родился собакой. Но тут невеселые мысли оборвались, и оборвались самым неожиданным образом: возникли новые действующие лица. Первым явился тот, кто ожидался менее всего: эксцентрично и нелепо, словно Чаплин в роли призрака отца Гамлета, материализовался Пушистик. Меховой ком допрыгал к калитке и протиснулся в щель под ней. Я тихонько рыкнул. Кролик замер на миг и невозмутимо поскакал к кустам.

– Какого пса? – поинтересовался я.

– Я всегда знал, что ты ценишь товарищескую помощь, – дружелюбно ответствовал Пушистик. – Но не беспокойся, я ничем не рисковал. У меня был отличный телохранитель. –
Он пискнул в сторону забора, и я увидел нечто знакомое: лохматую шерсть, вислые уши, одиноко блестевший глаз. Пес по примеру кролика сунулся было под калитку, но в щель пролезла только морда.

– Прыгай, – наивно предложил Пушистик. Пес с сомнением посмотрел на метровый забор и смущенно фыркнул:

– Я щель где-нибудь поищу...

– Лучше бы ты взял телохранителем дюжину блох. От них и пользы больше, и прыгают они выше... Эй, старик, не уходи. Я сейчас открою.

Косясь на дачную дверь, я проскользнул к калитке и лапой надавил щеколду. Калитка распахнулась.

– Только живее.

Пес протопал через дворик. Со стороны это звериное столпотворение выглядело очень интригующе – но, на наше счастье, наблюдать было некому, да и сумерки плотно обложили землю.

Я начал «совет в Филях», поведав то, что успел узнать. Пушистику кое-что уже было известно – от ворон – и он, быстро въехав в обстановку, выдвинул свой план. Я мог бы поспорить, особенно в вопросе о выборе помощников и распределении ролей, но Пушистика всегда отличала редкая для ушастой братии интуиция – и я согласился. Хотя и справедливо заметил, что старый пес и кролик – не самый лучший состав для штурмовой группы. Пес смущенно фыркнул и отвел свой единственный глаз в сторону.

Спустя пару минут мы заняли свои позиции.

– Только, ради всех добрых хозяев, не рискуй, – попросил я Пушистика.

– Я знаю, как выглядит рагу из зайца, – заверил он.

«Так же, как и из кролика», – подумал я.

22.

Похоже, звериный мир решил сегодня устроить конкурс крикунов: какой-то пес взвыл так отчаянно и громко, что Винт аж подскочил в кресле. Он сделал звук погромче, но новая волна протяжного воя, ворвавшаяся в дом, уверенно покрыла голоса с экрана. Винт отбросил дистанционку и решительно поднялся. За тюлем равнодушно синела ночь, разрезанная прямоугольниками света, падавшего из окна. Где-то там, где обрывался свет, сидел вонючий, блохастый источник воя. «Ну ты ж, мой хороший, – пробормотал Винт, направляясь к двери, – как ты мне дорог...»

Калитка была распахнута, но в первый момент Винт как-то не оценил этот факт, а во второй – уже забыл. Он увидел. Увидел, как у забора колышется кто-то серый, похожий в темноте на раскормленного кота. Е-мое, да это же заяц!

Винт резко изменил маршрут. Присев и расставив руки, он надвинулся на животное. Заяц дернулся, но бежать было некуда, и крепкая рука, вцепившаяся в уши, вознесла тушку высоко над землей. Заяц жалобно запищал. Писк помешал расслышать шорох за спиной. Винт, сам не веря своей удаче, обалденно оглядел зайца, потом подошел к калитке. Собака вдруг перестала выть и вокруг повисла благодатная тишина. Та, которой и положено царствовать в дачной глуши.

Винт поднялся на крыльцо, еще чуть-чуть подождал, но ничто не нарушало молчания – даже заяц замолк, болтаясь в руке, словно ожившая вдруг авоська с продук-
тами.

Винт закрыл за собой дверь.

23.

С посудой на даче была напряженка – но основные предметы имелись. Сейчас самым основным была сковорода. И топорик. Только Винт не помнил, куда его дел в последний раз.

Весело улыбаясь, Винт шагнул в коридор, все еще держа зайца на вытянутой руке. И тут случилось неожиданное: кролик извернулся и его длинные задние лапы с силой прошлись сверху вниз по физиономии Винта. Наверное, Винту сделалось от этого больно, иначе не объяснить, отчего он отбросил зайца, схватился за окровавленное лицо и взвыл. А в следующее мгновенье тяжелая масса ударила его в бок, сбивая с ног и впиваясь зубами в плечо.

24.

Я влетел на дачу как раз вовремя. Мой ушастый камикадзе барахтался в углу, пытаясь подняться на лапы, а переломившийся пополам Винт завывал не хуже голодного волка. От первого же удара он повалился на пол, словно оловянный солдатик.

Услышав условный лай, на дачу ворвался и Шарик. Вслепую отмахнувшись от меня, Винт открыл-таки глаза, и первое, что увидел, это пару яростно наседающих псов со всеми симптомами бешенства – особенно на моей морде. И он испугался.

Это было как раз то, что требовалось – бандюга обязательно должен быть напуган, но при этом хоть немного, но соображать.

Винт отползал, отпинывался, а мы наседали, кусали, не давали продохнуть, и я кидался каждый раз, едва замечал хоть малейшую попытку подняться. Мы гнали его на кухню.

Собакам нельзя показывать, что они умны. Это – запрет от рождения, а тех, кто ослушается, ждут цирк и лаборатории. Но сейчас я хвостом махал на эти запреты. И более того, если бы этот гад не понял, чего от него хотят – я бы перегрыз ему глотку.

И он понял – по крайней мере то, что от него что-то требуется. Он заполз на кухню, а уж там мы зажали его в угол, к люку. У люка он застрял на целую минуту, но в конце концов откинул крышку и сделал отчаянную попытку смыться – что и ожидалось. Мои клыки тут же сомкнулись на запястье гада, да не для испуга, а от всей собачьей души. Бандюга взвыл, хотел было вмазать мне по морде, да я отпрянул, а он сорвался и исчез во мраке подвала. Не давая ему опомниться, я спрыгнул вниз – в подвале находилось слишком много предметов, которые можно использовать
как оружие, и оставлять Винта в этом интерьере мне не хотелось даже на миг.

Но бандит сам облегчил мне задачу. Едва встав на ноги (это далось с трудом, ибо при падении он подвернул лапу, то бишь ногу), он тут же рванулся к той самой заветной двери. Затравленно оглянувшись, буквально на ощупь он отыскал в связке нужный ключ. И на этот раз я тоже прыгнул в последний момент – однако на этот раз бандит оказался более проворным и дверь хлопнула прямо перед самой мордой! Я взвыл не хуже Винта, уже понимая, что все пропало... Операция пошла коту под хвост, пошла уверенно и быстро...

И я опять завыл, царапая в бессильной ярости неприступную дверь...

25.

В общем, здесь стоило бы поставить точку и написать «конец». Но звериное счастье улыбнулось нам – уж не знаю, чем мы ему подфартили.

Что-то ударило в дверь изнутри – вначале слабо, потом сильнее. Дверь приоткрылась и я незамедлительно сунул морду в щель.

26.

Во мраке у моих лап что-то шевельнулось. Я инстинктивно отпрянул, но тут же сообразил, что человек абсолютно беспомощен – он был связан. Второй пленник лежал на низком, аккуратно застеленном топчане и не шевелился. Но я различил отчаянный блеск надежды в широко распахнутых глазах...

– Ко мне, песик, ко мне!.. – хрипло выкрикнул мужчина на полу. Надеюсь, он в пылу не заметил, что я бросился рвать путы раньше, чем он раскрыл рот...

Узлы были крепки, но просты. С ними было покончено уже через минуту. Мужчина отбросил обрывки веревки и со стоном сел.

– Спасибо, собачка, спасибо... – Он вдруг беззвучно заплакал и, чтобы скрыть это, виновато пробурчал: – Черт, совсем затекли...

Пока он распутывал ноги, я огляделся.

Комнатка, насквозь пропитанная едким запахом медикаментов, была пуста, как тюремная камера – весь интерьер составляла пара топчанов. Из комнаты вела вторая дверь, за которой и исчез бандит. Вот и все. Если что-то и могло поразить в ней, так это идеальная чистота, не свойственная обычным подвалам, да еще то, что мужчина и женщина были одеты в одинаковые светло-голубые пижамы, вроде больничных.

Мужчина тем временем расправился с веревками на ногах и подполз к женщине. Я не торопил их, терпеливо ожидая у дверей.

Мария Тихонова не могла идти, и мужчина подхватил ее на руки – хотя сам был слабее щенка. Он вынес ее из камеры. Ступеньки были круты, но отчаяние придало силы. Люди вскарабкались наверх и растянулись на полу кухни.

Я попытался взобраться вслед за ними, но сорвался. Попробовал еще – и снова полетел вниз.

Мужчина заглянул в подвал. Мы встретились с ним глазами. Я заскулил со всей возможной жалостью.

– Сейчас, – выдохнул он. – Потерпи, я сейчас.

Он поднял меня на руках, как и девушку, и у меня даже мелькнула мысль, что иногда люди бывают более благородны, чем мы о них думаем.

Мария Тихонова сидела на полу, заслонившись ладошкой от неяркого света лампочки. Да, это была именно та, кого мы искали – только немного осунувшаяся и бледная. И чересчур безучастная.

Мужчина оказался более активным и предприимчивым. Он закрыл входную дверь на защелку и быстро осмотрел комнату. В куче одежды разыскал пару джинсов, явно великих для него и для девушки, рубашку и пуловер. Из обуви нашлись только комнатные тапочки. Я поднялся на второй этаж. На спинке дивана висела кобура – и не пустая. Я пару раз гавкнул, привлекая внимание мужчины. Тот явился незамедлительно, держа наготове молоток... Узрев мою находку, он тут же обменял на нее свое «оружие» и прямо на глазах приосанился – если эти слова подходят к измученному, еле шевелящемуся существу. Наверное, это странно, но мужчина совсем не удивился моей сообразительности – у него словно отключилась та часть сознания, которая должна сигнализировать: «Хозяин, тут что-то
не так!»

Ну и ладушки.

Мария Тихонова тем временем понемногу пришла в себя. Втроем мы выбрались из дома – и лоб в лоб столкнулись с Винтом. Точнее, первый удар – и именно в лоб, получил я. Меня буквально смело с крыльца. Я даже взвизгнуть не успел, как земля приняла бренное тело пса в свои отнюдь не мягкие объятия. Это сейчас можно иронизировать, а в ту минуту кроме боли я не мог себе позволить никаких чувств. В глазах – звездочки, в голове – колокола, а тело – словно кусок говядины на плахе в мясном отделе... Кажется, я услышал испуганный вскрик Марии Тихоновой – и на какое-то время вышел из игры.

27.

А что же Пушистик, что же делал мой верный друг, спросите вы? Мгновенно смекнув, что бандит хочет сделать ноги, и даже поняв куда, Пушистик и Шарик ломанулись к гаражу. Но враг оказался более проворным – пройдя под землей и вооружившись лопатой, он встретил их не как джентльмен. Может, он уже начал приходить в себя, но вид бегущих в атаку, плечом к плечу зайца и дворняги снова вверг его в полуобморочное состояние – и это спасло Шарика. Тот не сумел вовремя затормозить и остановился в опасной близости от бандита. Бандит незамедлительно взмахнул лопатой и бедный старик упал, как подкошенный. Но вражина не стал добивать собаку и даже не стал преследовать прыснувшего в темень зайца, а тут же рванулся к даче, чтобы встретиться со мной, как главным зачинщиком беспорядков. На встречу с освободившимися он явно не рассчитывал.

28.

...Да, в его ситуации первый удар требовалось адресовать мужчине – но первым шел я, да и замах уже был сделан... Пленник же, воспользовавшись секундной задержкой, не стал угрожать пистолетом, а что было сил приложился рукоятью прямо посреди широкого лобешника ненавистной физиономии. Винт беззвучно рухнул на ступеньки. Пленники перепрыгнули через тело, но, уже подойдя к калитке, мужчина вдруг вернулся к поверженному врагу.

– Тебе, гаденышу, все равно в чем лежать, а мне еще топать и топать... – пробормотал он и стянул с бандюги кроссовки. Потом прошелся по карманам – чего я, собственно, не одобряю, но в данном случае и не осуждаю.

– Песик, – тормознул он вдруг, – песик, иди, иди с нами.

Но песик не высказал особой радости и остался на месте, тупо глядя вслед удаляющимся фигурам.

Мужчина несколько раз оглядывался, но потом, видимо, смирился с тем, что я не стану третьим, и беглецы зашагали быстрее.

– Ну ладно, – донеслось до меня.

«Ну ладно, – подумал и я. – У вас еще будет время порассуждать о странностях своего освобождения – и мне при этом присутствовать не след...»

И тут я услышал голоса.

Тихонько поскуливал Шарик, что-то пищал Пушистик. Они появились из-за угла дачи и оба были целы, только старый заметно припадал на заднюю лапу. Никогда, с момента нашей первой встречи, я не видел Пушистика таким возбужденным: в нем клокотали негодование, изумление, страх и ярость. Если и есть сумасшедшие зайцы, то мой партнер был как раз таким.

– Нанди, Нанди, – запищал он, – ты не представляешь, что я сейчас пережил! – Я хотел было напомнить, что вообще-то это был его эксклюзивный план, но Пушистик продолжал свои излияния и я понял, что он имел в виду несколько иное. – Когда передо мной возникло лицо этого бандита, я прямо окаменел, я не мог двигаться... потому что... потому что я узнал его! Я видел его раньше – и не раз. Помнишь, я говорил, что сбежал из лаборатории? Именно в ней я и встречал этого человека!..

29.

– Я родился в просторной клетке, стоящей в ряду еще дюжины таких же клеток. Нас окружали белые стены,
сияющие металлом приборы... Над ними колдовали величественные существа в белых одеждах – люди, хозяева мира, в котором я появился. А я был такой же, как все, обычный глуповатый зайчонок, у которого инстинктов больше, чем разума.

Однако вскоре я осознал, что становлюсь умным. Инстинкты шептали: слишком, слишком умным! Берегись! Такого быть не должно! Но я не знал, в чем разница, и только замечал, что все больше отличаюсь от остальных обитателей лаборатории – поросят, мартышек, морских свинок, волчонка. Иногда непонимание рождало досаду и раздражение: почему, зачем? Но потом я осознал, что причина заключена в действиях людей – они ежедневно делали уколы и что-то подмешивали в пищу. Как я радовался, как был счастлив, что это происходит со мной! Рядом не было матери, которая образумила бы меня, а разум уже довлел над инстинктами и я отметал его тревожное «берегись!». Я мечтал, что придет день, когда станет возможным показать людям, насколько я разумен, что они все сделали верно! Это были счастливые дни, полные эйфории, неземного блаженства. А потом... потом все оборвалось.

– И что... что случилось? – тихо спросил я, и уши Пушистика вздрогнули от страха и отчаяния:

– Я узнал правду. Никому не был нужен умный заяц. Как глупо, что я так считал!.. Просто им требовалось, чтобы мое сердце можно было пересадить человеку. Да, мое сердечко – человеку! Они специально выращивали у животных разные органы, доводя их до нужных размеров... нет, размеры тут ни при чем, они говорили о совместимости и о мощности... да, до нужной мощности. А потом, когда все получится, продавать органы в клиники – у нас и за рубеж. Они ставили опыты с разными животными, но получаться стало лишь с зайцами – не знаю почему. А то, что побочным эффектом применения препаратов стал резкий всплеск интеллектуальности у бедного подопытного – это их не волновало. Да они и не знали об этом, цель-то была иной... Им нужно было мясо, а не мозг... Как тогда я мечтал стать снова глупым, ничего не понимающим животным! Но разумность прогрессировала, словно болезнь, и я уже ничего не мог с этим поделать! Однажды я заглянул в забытую газету и вдруг понял, что могу научиться читать. А потом осознал, что могу не просто наблюдать за действиями людей, но и анализировать их. Так я разобрался, как управлять компьютерами, находившимися в лаборатории... А между тем с каждым днем вместе со знаниями рос и страх смерти!

Нет, Фернандель, я не знал, да и до сих пор не имею представления, кто руководит этим проектом. Из случайных фраз я сложил предысторию, однако не знаю, верна ли она. Очевидно, было трое или четверо специалистов, которые серьезно занимались проблемой трансплантации органов. Работали в государственном институте. Однажды им удалось натолкнуться на очень перспективное направление, но вместо того, чтобы продолжать работать, они вышли
на связь с мафией. Преступников очень заинтересовала их идея... Не удивляйся. Давно прошли те времена, когда бандиты добывали свои деньги только с помощью ножа и пистолета – сейчас для них открыты самые цивилизованные пути наживы... Да-да, ты, конечно же, знаешь это и без меня, извини... Им дали денег, оборудование. Если бы ты знал, что в этой стране означает иметь гениальный ум, бешенные деньги и сумасшедшую тягу к наживе! В конце концов они почти добились того, что сердце животного смогло биться в человеческой груди! И я уже видел специальные сосуды, в которых органы доноров могли дожидаться своего часа сколь угодно долго. Десятки, десятки сосудов – сердца, почки, роговицы глаз... А каждое серд-
це – это около ста тысяч долларов, а каждая почка – не меньше шестидесяти. Это тебе не угнанные машины перепродавать...

Они были близки к идеалу и потому очень спешили. Но и я уже знал очень многое – достаточно для того, чтобы действовать.

Однажды ночью я открыл задвижку своей клетки, отключил защитную систему и выпустил всех зверей. А потом раскрыл наружные двери лаборатории, и это тоже оказалось несложным, ведь всем управляли компьютеры. А в довершение я устроил пожар.

Подземелье сгорело дотла, а вместе с ним и мои страхи. «Все позади, – успокаивал я себя, – они не скоро восстановят свою лабораторию», – но, видимо, ошибся. Конечно, эти негодяи действительно не скоро продолжат опыты с животными, но они решили пока что пойти по более простому пути – выслеживать бомжей или людей, живущих одиноко. Я не сомневаюсь, что их технология позволяет любое сердце пересаживать без угрозы отторжения – иначе бы они не поставили это дело на поток. Ах, Фернандель, как хотелось бы забыть все это, как хотелось верить, что все плохое позади!..

30.

Мой друг пошел по второму кругу, поток слов лился из него, как из родника – нервно, пульсирующе, без пауз. Ему явно нужно было выговориться – но время шло и кроме слов требовались срочные действия.

– Извини, – оборвал я его, – но мы не можем разговаривать слишком долго. Надо заканчивать дело.

Пушистик замолк на полуслове, вперив в меня ничего не выражающий взгляд.

– Линять надо, – устало тявкнул Шарик.

– Верно, – согласился я, – «Линять» – это ключевое слово момента. Но вначале закончим здесь.

Эти гады угрожали не только животным. Человек жесток в своем незнании и эгоизме. Он объявил себя царем природы и вершителем судеб. На этом основании он разоряет птичьи гнезда, топчет муравейники, убивает зверей, режет их скальпелем в бесконечных опытах. Это – аксиома, которую знает любой четвероногий, от мыши до слона. Но мы, псы, при этом добавляем: его жестокость – от непонимания, от того, что он отказывает в праве на разум всем остальным соседям по планете.

Я обежал первый этаж, потом поднялся на второй. Там и отыскал, что хотел. Обогреватель был старым и, быть может, неисправным. Я осторожно взял в зубы шнур и втолкнул вилку в розетку. Легкий запах нагревающейся пыли почти сразу же поплыл в воздухе. Я вздохнул: все в порядке. Похожая на локатор чаша обогревателя налилась теплом от быстро раскаляющейся спирали. Я подтянул и опустил в чашу тощий журнальчик. Лощеные страницы неохотно
обугливались, слабые фиолетовые язычки поползли по ним, корежа пестрые фотографии. Слишком слабые, чтобы дать силу пожару. На счастье, нашлось несколько газет – я их подтолкнул туда же, к журналу. Потом притащил в занявшееся пламя какую-то рубашку. И отступил к двери. Звери опасаются огня с рождения и до смерти, это у них в крови, в каждой клеточке тела. Однако сейчас я жаждал огня, я вызывал его, как древний человек-огнепоклонник. Что-то треснуло, заискрило. Обогреватель, похоже, накрылся, но свою роль он выполнил с честью – пламя уже облизывало обивку дивана и струилось по стоптанному паласу. Пожар обещал быть хорошим, но, господа, мне был нужен Большой Пожар. Баллоны на кухне я заметил еще во время первого визита, когда мы гнали Винта. Один баллон был подключен. С первой попытки ничего не вышло, но потом рукоятка на газовой плите повернулась и я тотчас же почувствовал запах газа. Я открыл все конфорки. Газ радостно вырывался на свободу, шипя, как голодная змея. Теперь можно было уходить. Входную дверь я аккуратно притворил мордой.

Винт все так же лежал посреди дворика, он был без сознания и я пожелал ему находиться в таком состоянии еще лет двадцать.

– Уходим, – тявкнул я партнеру и Шарику.

– Что ты там копался? – поинтересовался Пушистик.

– Похоже, там, где ты бываешь, у плохих людей всегда случаются пожары...

Он не стал комментировать эти слова и мы припустили прочь. Мы не успели даже пересечь пустырь, как впереди послышался шум мотора, а вскоре из-за поворота выскочил «Форд».

31.

Со стороны казалось, что все в порядке, но Граф почему-то почувствовал неладное... Ждать исполнения предчувствия пришлось недолго: «Форд» замер у калитки и оба – Граф и Солод – увидели на дорожке распластанную тень. Это валялся Винт. Темный, налитый кровью отпечаток от удара чем-то тяжелым чуть выше виска... Разорванная одежда... И почему-то босой...

– Глянь – живой? – нервно бросил Граф, взбегая по ступенькам. Он дернул дверь, и в лицо тотчас же пахнуло газом и едким дымом.

– Солод! Быстро тачку к гаражу! – заорал он, отшатываясь прочь. – Живо, брось этого идиота!

Пожар разгорался на втором этаже и пламя еще не спустилось вниз, но у Графа не было особого желания проверять, насколько силен огонь и как скоро взлетят на воздух газовые баллоны.

Форд уже стоял у гаража, Солод возился с замками. Открыв дверь со стороны двора, щелкнул тумблером. Свет, слава Богу, еще был. Он озарил просторное помещение: полки вдоль стен, смотровую яму, верстак и груду металлолома в углу. Только очень внимательно присмотревшись, можно было увидеть, что покоится она не на полу, а на специальном поддоне. Покопавшись в груде, Граф вытянул два обрезка цепи. Подскочивший Солод ухватился за один, Граф потянул за второй. Поддон с металлоломом скользнул в сторону, открывая лаз в полу. Еще пара секунд ушла на то, чтобы набрать код на люке –
и вот уже башмаки громыхают по металлической лестнице. Коридорчик мал – всего шесть метров в длину, и заканчивался тамбуром. Здесь они обычно мыли руки и обувь,
чистили одежду – но только не сейчас! За дверью – камера, похожая на склад химического оружия. Это сходство ей придают десятки криогенных кейсов, приспособленных для хранения и перевозки органов. Это цилиндры сантиметров в шестьдесят высотой, изготовленные из темного стекловидного материала. В нижней части каждого цилиндра – широкий металлический поддон с электронной начинкой и батареями, на верхней крышке – кодовый замок и ручка. Солод уже таскал такие, они были не тяжелей ведра с водой. Они схватили по два и поволокли прочь. На вторую ходку Граф не пошел, остался наверху – принимать и загружать. Солод успел принести восемь кейсов и побежал за очередной парой, когда взорвался газ. Оглушительный грохот расколол дачную тишину и стены дачи разлетелись на волнах пламени, как яичная скорлупа. Взрывная волна шалым полтергейстом хлопнула железной дверью, рассыпалась по штукатурке стен огненными
комьями, а из подвального люка ударила облаком удушливой бетонной пыли. 

– Солод! – каркнул Граф в белесую мглу. Никто не отозвался – впрочем, он особо и не прислушивался, ибо счет шел на минуты... Граф не стал поднимать люк – просто задвинул поддон, запер маленькую дверь, потом – гаражную. Мотор «Форда» работал. Не включая фар, Граф осторожно вывел машину на проселок. В нескольких домиках уже зажглись окна. Граф дал газу. Отъехав метров на двести, он включил свет. Какая-то собака торопливо отскочила на обочину, пропуская «Форд» вперед – Граф не обратил на это внимания. Главное, чтобы навстречу не попались люди...

32.

– Ты видел? – спросил Пушистик. – За рулем сидел только один.

Я мотнул мордой – видел.

– Жалко, что мы не договорились с воронами о ночной слежке. Тогда бы мы обложили их всех.

– А кто сказал, что мы не договорились? Только давай сделаем перекур, как говорят наши двуногие друзья. Ничего не хочу знать раньше утра. Кстати, ты что, считаешь, что мы не выполнили свою часть работы? – вяло поинтересовался я.

– О, что ты, что ты. Просто я уверен, что мы еще услышим о них. А когда услышим, я все равно начну охоту, даже если никто не попросит об этом. Теперь заказ не нужен – у меня обнаружился личный интерес.

Я представил себе нашего кролика в образе кровожадного преследователя мафии и против воли хмыкнул.

– Ну вот, а ты, помнится, не хотел браться...– я против воли зевнул. Муть в голове после лопатной анестезии оседала до сих пор и слишком медленно. Может, это контузия? –
Слушай, а ты думаешь, они объявятся вновь?

– Без сомнения. Извини, но это чересчур выгодный бизнес, чтобы сворачивать удочки, поверь уж мне.

– Н-да... Ну тогда ты не против, если я добавлю другое местоимение к слову «уничтожить»?

– Какое, извини?

– «Мы».

– Мы... – Кролик встал как вкопанный. Он разглядывал меня так долго, что я успел еще разок зевнуть и подумать, что ушастый зря перехваливал свой интеллект – некоторые вещи по-прежнему доходят до него с трудом.

– Извини... А нужно ли впутываться в это дело тебе?

– Почему нет? Мы же партнеры? – Я вспомнил о том моменте, когда впервые произнес эти слова Пушистику, и поразился – настолько разным был смысл, который я вкладывал в эти понятия тогда и сейчас!..

– Думаешь, я благородно откажусь от твоей помощи? – поинтересовался этот меховой тапочек.

– Думаю, что нет.

– Правильно думаешь.

– Тогда считай, что мы потерлись носами.

– А я? – встрял-таки в разговор старый пес...

33.

До дома мы добрались только на рассвете: Шарик хромал, меня шатало от усталости, так что мы заночевали в какой-то рощице у МКАДа.

Двор встретил нас благостной тишиной. Мы оставили Шарика в его апартаментах, а сами поднялись в свои. Мурка где-то шлялась, а довольно свежий запах у входа свидетельствовал о том, что без нас тут побывал неугомонный братец Пики с оравой родственничков – наверное, с какой-нибудь информацией, которая, по их мнению, стоила награды.

Может быть, у Мурки сдали нервы и она погнала эту братию?

Лоло спала на нашем матраце, такая нежная и беззащитная... Услышав топот, она приоткрыла один глаз, но тут же вскочила на лапы.

– Все в порядке, – сказал ей Пушистик. – Не волнуйтесь. Мы нашли вашу Марию Тихонову.

Я стоял и смотрел, как при этих словах напружинилось ее тело, как вспыхнуло солнце на дрогнувшей в волнении шкуре! Как прекрасна была она в своей радости – в тысячу раз прекраснее, чем прежде! Кролик говорил, она слушала, а я молчал, будто получил еще один удар лопатой. Мне захотелось стать ласковой весенней травой, по которой бы ступали ее лапки, теплым ветерком, гладящим шелковистую шерсть, светом Луны, к которой она могла бы обращать свои прекрасные глаза – глаза, в которых сейчас стояли слезы благодарности.

– Спасибо, – прошептала она и нежно лизнула кролика промеж ушей. А потом подошла ко мне и ее розовый язычок коснулся моей морды. – Спасибо вам, Нанди.

И я едва не сказал ей то, о чем думал с первой минуты встречи.

– Простите меня... Я могу показаться невежливой, но я должна бежать... Простите... Приходите завтра в наш двор и мы поговорим об оплате...

Она исчезла в дверях, а я остался, все еще ощущая
теплую влагу на носу – словно чувство безысходности, невозможности, вдруг вторгшееся в маленькую собачью душу... И я тихонько заскулил, заскулил, как несмышленый щенок, вдруг понявший, что он остался один, совершенно один в опустевшем вдруг доме...

...Назавтра мы действительно сходили во двор к Лоло и дождались, когда она выйдет погулять. Пушистик говорил с ней, а я сидел в сторонке и старательно отводил глаза, и она тоже делала вид, что не замечает моих мучений. А когда разговор закончился и Лоло опрометью бросилась к сидящей на скамейке девушке, я вдруг осознал, что она действительно ничего не замечает вокруг, ибо сейчас весь огромный весенний мир, пронизанный светом, продутый ветрами, пропитанный запахами, вся эта необъятная Вселенная сжались для нее до размеров невысокой темноволосой девушки. И я понял ее. Понял и простил.

– Когда ты спал... – сказал мне Пушистик, задумчиво глядя ей вслед, – когда ты спал, приходил один пес. Он просил провести расследование. Я перескажу тебе его рассказ, но без осмотра места все равно не обойтись. Ты как?

– Я? Я в норме, партнер.

– Тогда нас ждут новые дела, – сказал кролик, и в его голосе было и сочувствие, и облегчение. – Идем, партнер?

– Идем, – ответил я.

И мы ушли со двора, как уходят герои в счастливых финалах вестернов – в сторону восходящего солнца. Только вряд ли кто-то из ковбоев поступал при этом как я: помахивал хвостом с легкостью и грустью одновременно.