Возвращаясь к «Сказке о далеком прошлом»
История мордовской литературы первой половины тридцатых годов была ознаменована выходом в свет оригинальной поэмы-легенды «Эрьмезь» (1935). Ее автор Яков Яковлевич Кулдуркаев родился 22 октября 1894 года в селе Лобаски Ардатовского уезда Симбирской губернии (ныне Атяшевский район Республики Мордовия). Его жизненный путь во многом традиционен для начинающего интеллигента того времени. Окончив начальную школу в своем селе (1906 г.), Кулдуркаев поступает в Саранское реальное училище, успешно завершает обучение (1912 г.) и в поисках счастливой жизни вместе с земляками уезжает на заработки в Сибирь. В 1915 г. его призывают в царскую армию, где он получает тяжелое ранение. В годы Гражданской войны служит в Красной Армии. После окончания службы в 1920 г. возвращается в родное село.
Желание продолжить свое образование приводит его в Москву, где он учится на бухгалтерских курсах, а потом работает то счетоводом, то бухгалтером, то ревизором.
С юных лет наряду со стремлением к знанию и образованию Я.Я.Кулдуркаев проявлял большой интерес к народному фольклору, в котором отразились не только нравственные и этические идеалы народа, но и его история. На основе богатого народного наследия и родилась его первая поэма, которую сам автор называет в подзаголовке «Сказкой о далеком прошлом». В 1935 г. Мордовское книжное издательство издает «Эрьмезь» отдельной книгой. Читатели с большим интересом восприняли выход данного произведения. Однако в жизни самого писателя оно сыграло непростую роль, сделав сначала его имя широко известным в качестве талантливого поэта, а потом – «националистически настроенным элементом». В 1938 г. Я.Я.Кулдуркаев был репрессирован, а его произведение стало запрещенным для чтения. Книга была изъята почти из всех библиотек, однако отдельные образцы все же сохранились, благодаря преданным читателям.
Годы, проведенные в лагерях Коми АССР, Новгородской, Джамбульской (Казахстан) областей серьезно подорвали здоровье Кулдуркаева. Вернувшись в 1958 из ссылки, он пытается заняться любимым писательским делом и дорабатывает «Эрьмезь», подготовив новый вариант. Дожить до издания этого варианта он не успел. К счастью, рукопись сохранилась в архиве писателя и в 1988 г. журнал «Сятко» опубликовал доработанный вариант поэмы.
В основу сюжета поэмы положены героические страницы истории мордовского народа начала ХIII века, в частности, изображение борьбы эрьзянского князя Пургаса и его сына Эрьмезя против половецких ханов, в союзе с которыми выступал мокшанский князь Пурейша. На фоне этих событий развивается и другая линия сюжета: любовь Эрьмезя и дочери Пурейша Котовы, которая приводит к ссоре двух князей и дальнейшим трагическим событиям. Погибает Эрьмезь, а Котова, не выдержав смерти любимого, умирает рядом с ним и превращается в стройную березу. Сочетая реалистическое и романтическое, творчески переплавляя фольклорные сюжеты, автор создает колоритные образы мордовских князей Пургаса и Пурейша, Эрьмезя и Котовы, Дыдая, мудрого сказочника Дувармы.
Поэма написана сочным народным языком. Для нее характерны богатство лексики, поэтическая образность, многообразие творческих приемов, что по праву ставит ее в ряд лучших достижений мордовской литературы. Утверждая общечеловеческие идеалы народного счастья, призывая к толерантным отношениям между народами, она до сих пор не утратила своей привлекательности.
Уже небольшой ее отрывок на русском языке, который представляет сегодня на своих страницах журнал «Странник», ярко свидетельствует об обширности замысла и зрелом мастерстве этого произведения. Яркие образы мордовского фольклора, неторопливая, напевная, ритмически организованная речь, отражающая ясность и глубину народного мышления – вот те достоинства, которые постарался сохранить в русском тексте переводчик.
Надеемся, что читатели ощутят «цвет и вкус» исторического бытия эрзян, «вдохнут воздух» их своеобразной культуры.
Нина Юрченкова,
доктор философских наук
Яков Кулдуркаев
ЭРЬМЕЗЬ
Отрывок из эпической поэмы
Пролог
1
То не Вирь-атя1 растревожил бор, –
Как медведь взревел – детвору спугнул, –
То сзывает всех мирской оз-атя2,
Зычным голосом кличет всех к себе.
Час молян настал! Час молян пришел!
По селу спешит, в каждый дом стучит,
Ходит по дворам – не в амбаре ль кто? –
Обошел село вдоль и поперек,
Вдоль и поперек, из конца в конец.
Стариков села вместе всех собрал,
Вместе всех собрал да и говорит:
«Время близится то, что выпало!
Приготовьтесь-ка кланяться богам,
Кланяться богам, пляски затевать!
Выберите нам сборщиков пшена,
Назовите нам пуре1 вспенит кто,
Выделите нам кашеваров вы,
В лес отправьте люд – место оградить.
Ну а день молян я назначу сам,
Не заботиться вам о деле том!»
На поклон эрзян – оз-атя в ответ.
2
Муравейником закипел народ!
Ладят кереметь2, пиво вспенивают,
Кто пшено принес, кто овцу привел,
Собраны дары, нарядились все, –
Только знака ждут своего жреца.
Не спешит старик, в доме он своем
С самого утра ждет-пождет вестей.
Вот открылась дверь – перед ним гонец.
Тот, отдав поклон, стал рассказывать:
«На макушке горы я на дуб залез,
Поглядел я вдаль во все стороны,
Небо взглядом я пронизал насквозь –
Ни единой тучки там, старейшина,
Ни единого облачка не колышется.
Одно солнце лишь в ясном небе плывет,
В небе катится, поднялось в зенит,
Точно сват пришел выбрать девицу».
Тотчас оз-атя вестнику велел:
«По селу пройди, созови эрзян!
Пусть готовятся кланяться богам,
Кланяться богам, пляски затевать».
3
Вай, спешит народ кланяться богам.
Всем селом идут, стар и млад – все здесь,
Муравьями снуют, сыплют дождиком,
Мимо пастбищ идут, вдоль полей спешат:
По дороге – рекой, по тропе – ручьем.
До развилки дошли, теперь – в сторону,
До другой дошли, в лес пора свернуть.
Среди леса огорожено репештя1,
А внутри него – поляна огромная.
Для эрзян – ворота не заперты,
И идет народ с говорком-шумком,
Первый подошел – распахнул врата,
Замыкающий – плотно затворил.
Так собрались все вокруг оз-ати,
Сотнями рядов опоясали.
Ждет-пождет народ: в небе солнце блестит,
Ради этого из глубин Суры
Поднялось оно как игрушечка.
Вай, огнем горит! Вай, сверкает как!
Что яичко бело на ладонь легло...
Улыбается, сыплет золотом.
4
Долго оз-атя был в безмолвии.
Сделал шаг вперед, повязал платок,
Каравай поднял, что тележное
Колесо – большой, к солнцу протянул,
Опустил к земле да промолвил так:
«Чи-паз2, смиренного услышь!
Тебе ведомо, как трава растет,
Видишь ты один, как орешник цветет.
Ты всему творец – землю сотворил.
Накажи, Чи-паз, богу-мастору3
Дать на нивы – хлеб, матке – поросят,
На луга послать табуны коней
И стада коров, и овец не счесть.
Тебе жертвуем первый каравай.
Одари ты нас добрым здравием».
5
Завершил старик дивный свой обряд,
Заклинаний вязь, ритуалов чин,
Пуре полный ковш осушил до дна,
Словно зеркало дно чисто видно.
А за оз-атей и эрзяне все
Стали не спеша ковш тот осушать.
Ешь-гуляй, народ, наливай, народ,
Как ударит хмель – песню затяни.
«Молодцу под стать тучный урожай –
Уродится хлеб даже на камнях;
Молодцу под стать кони резвые –
На сосну взлетит, только прикажи;
Молодцу под стать ульи добрые –
Пчелы долетят до заморских стран
И добудут мед из сухих сучков;
Молодцу под стать лапти так плести –
Лапоть на ноге усмехается.
А за это всё девкам люб такой,
С ним целуются и милуются».
Песню кончили парни бравые,
Женщин голоса к небу поднялись:
«Вай, эрзяночки! Вай, девчоночки!
Они пива не пьют, каши не едят –
Наши девушки пьяны песнями,
Сыты женщины речью доброю.
Вай, умеют ли вышивать они?
Но на руцях1 их петушки красны
Вместе с курами оживают вдруг:
Шелохнется ткань – зернышки клюют.
Вай, умеют ли панго2 украшать?
Но на панго их месяц выгнутый
Изгоняет тьму, девам радуясь.
Спойте, парни, нам! День невестится,
Улыбается ясным солнышком,
Может, сам хмелен?..»
Подзадорили песнею парней,
Как вскочили те, как запели они:
«Пляшите, девицы наши красные,
На плясуний-то смотрит солнышко!
Женихом глядит, улыбается, –
Есть невеста ль ему подходящая?
Есть, есть девица, вай, красавица!
Лицо нежное солнцу нравится,
Водопад волос рассыпается,
Панго месяцем изгибается,
Руця светится, словно неба свод,
Полный звезд ночных с ясным месяцем –
Краше небушка настоящего.
Вай, девчоночки! Вай, эрзяночки!
Вы ту девицу покажите нам.
Перед ясным днем пусть она пройдет,
Красотой своей солнце ослепит,
Пусть одарит его платом вышитым!»
Смолкли парни враз, стали пиво пить.
Хмуры женщины, хмуры девушки,
Песнею парней разобижены –
Как избрать им солнца достойную,
Как найти им платочек узорчатый?!
Но недолго, нет, горевали они –
Дева избрана, принесен платок.
На восток идут, поют весело:
«Посмотрите-ка
До сиянья в глазах,
Кто зажмурится
Раньше времени
У того душа
Разволнуется.
Ни до шуток ему,
Ни до баловства!
Будет он у нас
На веревке ходить,
Сегодня – сюда,
А завтра – туда,
И порткам своим
Молиться начнет!..»
Отвечают парни с издевкою,
Над платком узорчатым подшучивают:
«Рукоделье ли
Этот ваш платок?
Белизна-то где? Вышивка-то где?
Тряпка для печи
В неопрятный дом.
Хрюшкам выдайте,
Пускай вытрут им
Розовые пятачки».
Рассмеялись все. Даже лес звенит.
Стихли молодцы, стихли девицы.
Только лес еще эхом полнится,
Голоса эрзян далеко слыхать,
Эхом песни их разлетаются.
6
Тихо у эрзян. Дело сделано.
Пуре выпито, каша съедена,
Похлебка вычерпана, песни спеты уже.
Сказка лишь еще не рассказана.
Кто начнет ее? Кто уважит всех?
Может быть, начнет старый Дуварма?
Нет затейливей, лучше нет, чем он
На земле эрзянской рассказчика.
Только Дуварма в чудесах ведун,
Только Дуварма в сказках знает толк, –
Речь искусная в сердце поразит.
Вокруг Дувармы собрался народ,
Приготовились слушать сказ его,
Будто каждому по яичку даст.
Только Дуварма не торопится:
«Что вам рассказать? Нынче хмелен я,
И язык-то мой заплетается,
Слов не подберу, лишь испорчу сказ,
Правду с вымыслом перепутаю.
Не получится сказка складною».
«Перепутаешь, знать, тебе пора
На покой, старик, одряхлел совсем. –
Отвечали ему: – Жёнка померла,
Пес состарился, одичала кошка домашняя.
Ты остался один-одинешенек.
Для кого ж, скажи, сказку бережешь?
А умрешь ты вдруг – кто наследник твой?»
«Пропади она! Пропади совсем,
Пропади совсем у меня в груди!
Не начну ее, не притронусь к ней.
Лишь начни ее, приоткрой чуть-чуть,
Тотчас в памяти встанет прошлое.
Наши женщины – души слабые –
Опечалятся, разрыдаются».
«Жизнь прошедшая горькой помнится?»
«Жизнь постылая у эрзян была:
В клочьях рваных все, что зверье весной,
Кто гнилушки ел, свиньям кланялся;
Вороги на нас в лес дрова везли;
И не смели мы головы поднять,
Распрощаться с бедою горькою», – вымолвил старик.
Вдруг лицо его озарилося,
Засияли глаза, разомкнулись уста:
«Выньте-ка из правой онучи нюди1 мое,
Выньте-ка из левой онучи сюро2 мое,
Затем рядышком все рассаживайтесь,
Да послушайте, что открою вам».
7
Сотнями рядов опоясали
Старика эрзяне – палец не воткнуть,
Палец не воткнуть – не разъять людей,
Шило не войдет, вмиг обломится!..
Собрались вокруг, слушать сказ хотят,
Уши навострив, распахнув глаза.
Ребятня притихла, девушки потупились,
Парни встали в ряд, прилегли наземь женщины.
Кажется, и лес пододвинулся,
Ветви к старику наклоняются.
Тишина вокруг накаляется,
Не журчит вода, не шуршит трава,
Небосвод застыл зачарованно.
Только слышно, как у людей сердца
Гулче, яростней биться начали.
Заиграло нюди – начал сказ старик,
Позвала свирель – сказка полилась...
Перевод с мордовского-эрзя
К.Смородина
