В первых числах апреля 1886 года волею судьбы я вернулся в свой родной город –  Лондон. Не знаю, что именно подтолкнуло меня к этому. Может быть, и вправду есть некая связь человека с землей, в которой он родился? Во всяком случае, отрицать этого не стоит. Как сказал однажды мой друг: «В каких бы затруднениях ни был человек, его всегда притягивает родной город. Об этом можно и не знать в течение некоторого времени, но чувство единства человеческой сущности с природой родного края, подобно зерну, оживает и дает о себе знать при сочетании определенных обстоятельств. Стремление может затаиться в глубине души, но рано или поздно что-то начинает рваться наружу». Эти слова довольно точно передают мои переживания в тот период, но мне все же кажется, что главная цель моего возвращения была не в этом. Я страстно желал еще раз увидеть леди Октавию Хартслэйк...

Но и желание увидеть город сыграло немаловажную роль. Как мне хотелось пройтись по его вечерним улицам, вдохнуть аромат камней, окунуться в свет зимних звезд, обрамленный ломаными штрихами крыш... И вот я снова здесь.

Проезжая по вечерним улочкам, я чувствовал болезненный восторг, понять который способен только тот, кто, ощущая ненависть ко всем проявлениям Бытия утром, оживал к вечеру благодаря теплу и звону душевных струн. Шумное движение лондонского уличного мира поначалу оглушило и испугало меня, смешав реальность с призраками фантазии, но я быстро слился с толпой и превратился в ее слугу... Крики торговцев, закрывавших или только открывавших свои лавочки, визгливые голоса разносчиков вечерних газет, хлопанье дверей экипажей и тихие возгласы кучеров –  все это создавало картину, полную необыкновенной гармонии –  гармонии городской жизни.

Я проезжал мимо освещенных окон и витрин, почти не осознавая сути происходящего –  я видел, но ничего не понимал. Это похоже на опьянение, но не физическое одурманивание алкоголем, –  это было опьянение собственными мыслями, чувствами и воспоминаниями, которые, смешавшись, полностью утратили смысл.

В первый же день приезда я посетил старого друга, с которым мы расстались три года назад. Я не узнал его –  всегда меланхоличный, в миг встречи он просто излучал уют и душевную доброту. Он представил меня своей супруге Мэри. Это была темноволосая стройная женщина с обворожительными глазами. От нее веяло невыразимой энергией волшебства...

Они пригласили меня поужинать с ними вместе, но я отказался. Мне было тяжело видеть это счастье, чувствовать теплый уют –  я был ошеломлен: чувство жгучей зависти подавило дружбу. «Почему не я? –  пронеслось у меня в голове в тот миг. –  За что именно мне суждено скитаться по миру в надежде на благоприятный исход бессмысленных поисков?.. Кто все это задумал, играя моей судьбой? Неужели Бог?»

Я покинул их дом и погрузился в ночной аромат города, надеясь хоть этим успокоить и утихомирить неожиданно возникшую зависть –  одно из омерзительнейших чувств, которые только могут родиться в человеческой душе. Но я вспомнил леди Октавию Хартслэйк, и душа моя очистилась...

Мы встретились в Париже  на улице Дюно три года назад, и я с первых же минут был ослеплен и поражен ее необыкновенной красотой. Все в ее образе было прекрасно: взгляд, изгиб ресниц, тонкие розовые контуры лица и волнистые волосы. Я осознал сразу, что она была послана Богом мне и только мне. Мы стали встречаться чаще, и я с радостью понимал, что и она любит меня. Однако то, что произошло потом, изменило и изуродовало мою жизнь. Пробудилась старая пагубная страсть к алкоголю и наркотикам, поразив меня своей силой. Я не сомневаюсь, что причиной этому было желание заглушить сильное чувство радости. Моему характеру противны любые крайности –  я пил в минуты уныния, губившего душу, но кто мог представить, что и ощущение безграничного счастья способно вызвать ужас и оцепенение? Я хотел умиротворения, а не страсти –  мне нужно было спокойствие. Я изменился, и мое отношение к леди Октавии Хартслэйк стало более холодным, что привело ее сначала в изумление, а потом внушило страх.

Но и это было не самое страшное. С ужасом понимал я, что запутался в тайниках собственной души. Наверное, я был болен... Как-то в период сильной депрессии я ударил ее. Зачем я это сделал –  не знаю, но с тех пор двери ее дома были навсегда закрыты для меня. Я искал встречи с ней, но напрасно. Я стал пить сильнее, надеясь заглушить в себе голос совести и оправдать необъяснимый гнусный поступок. Я спивался, превращаясь в животное.

Вскоре леди Октавия Хартслэйк покинула Францию и уехала в Лондон. Накопив нужную сумму, я отправился на поиски... Я исходил пешком весь город, расспрашивая о ней, но потерпел неудачу. Она исчезла –  растворилась в атмосфере домов и улиц. Я пробовал остановиться, сотню раз убеждая себя в тщетности предпринимаемых попыток, но неудача только усилила во мне стремление достичь цели. Отыскать леди Хартслэйк, услышать ее голос, увидеть ее лицо –  стало моей навязчивой идеей. Я превратился в душевнобольного. И вот однажды, спустя полгода после начала моих скитаний, судьба улыбнулась мне. Я стоял у Лондонского моста и, услышав шум проезжающего экипажа, обернулся. Достаточно было одного лишь беглого взгляда, чтобы узнать ее. В экипаже ехала леди Октавия Хартслэйк. Она тоже узнала меня, но вместо того, чтобы остановиться, экипаж помчался еще быстрее. Я побежал следом, но это было бессмысленно. Что я мог сделать? Я снова потерял ее.

С того мгновения поиски мои стали упорнее. Я почти не спал –  постоянно находился среди людей, надеясь встретить ее, поговорить и все объяснить, но как было найти одну среди тысяч других жителей города? Это было смешно, но другого выхода не существовало. Я сошел бы с ума, остановившись. Бездействие ужасало...

Снова и снова я изучал самые отдаленные лондонские кварталы, но так ничего и не добился. От нервного и физического истощения я сильно заболел. Меня подобрали на улице в бессознательном состоянии. Придя наконец в себя, я понял, что без денег мне ничего не удастся, –  я стал работать.

Прошло несколько месяцев, и вот... я встретил ее –  случайно, но как я благодарил Бога за это явление исключений! Я бросился перед ней на колени, умоляя простить, и она простила. Я закрыл глаза и погрузился в волшебное забытье, а когда очнулся... рядом уже не было никого. Что же произошло? Может, мне все это почудилось? Таинственная игра воспаленного воображения?.. Но я не верю в подобную отчетливость видения. В сознании моем отпечаталась каждая деталь: каждый волосок, каждая ресница, энергия и сила ее взора... Нет! Это был не сон и не плод моей фантазии! Я действительно разговаривал с леди Хартслэйк, слышал ее голос, который невозможно спутать ни с чьим другим, видел ее лицо... Как долго я искал, и вот...

Но вскоре удача опять улыбнулась мне –  я смог отыскать ее дом, пришел и несмело постучал. Что только не шевельнулось в моей душе в тот момент. Потоком нахлынули воспоминания.

Так я и стоял, задумавшись, и даже не заметил, как служанка открыла дверь. Она окликнула меня и спросила о цели визита. Я ничего не ответил поначалу, бросив беглый взгляд мимо ее плеча на уютную обстановку темно-красного бархатного коридора. На полках были фиалки –  Октавия любила цветы, это чувствовалось даже по ее благоухающему звучному имени.

Я сказал, что хочу поговорить с хозяйкой. Мысль, выраженная в форме вибрирующих звуков, немедленно приобрела надо мной необъяснимую власть –  стоило мне произнести ее имя, как в воображении вспыхнул знакомый образ –  светловолосой, темноглазой, хрупкой Октавии, какой я  знал ее раньше... Я вспомнил ее темное платье, придававшее фигуре гибкость и воздушность. О голосе ее я могу сказать лишь то, что он не был мелодичным в общепринятом понимании, но он завораживал, околдовывал и убаюкивал, подобно звукам материнской песни. Как я мог помнить все это после нескольких лет, проведенных в чужой стране, под чужим солнцем и под чужим небом? В этом не было ничего удивительного –  я с самого детства мыслил образами, звуками и впечатлениями. Логика и вообще любые точные умозаключения были мне глубоко неприятны. Возможно, именно поэтому я и выбрал для себя профессию художника. Мне нравилось ощущение новизны при сотворении новых фантастических миров...

–  Она больна и не может никого принять! –  сказала мне служанка. –  Но вы можете поговорить с доктором Хестоном.

Я прошел в небольшую гостиную, освещенную светом четырех свечей, и подошел к высокому худому человеку.

–  Что с ней? –  спросил я.

Доктор некоторое время молчал, а затем сообщил мне, что болезнь действительно очень серьезная, но есть надежда на выздоровление. Я благословил небо! Эти слова вселили в мою душу надежду.

–  Но сейчас вы должны уйти! –  сказал доктор.

И я ушел, решив вернуться утром. Вечер был тих. Шел снег. Я чувствовал гнетущее и все же какое-то полное неуловимой надежды смешение ощущений: пришли в столкновение красота темного неба и мысль о болезни леди Хартслэйк.  В свете звезд я видел ее взор, в снегопаде –  волнистость и плавность ее волос, а в ветре я узнавал ее легкость...

У меня не было определенного маршрута –  я просто хотел побродить по вечернему городу. Я люблю этот город с его атмосферой древности. Меня успокаивали каменные дома, звук мостовой, решетки и тонкие ряды окон, ведущие взор вдаль –  в пересечение лунных перспектив. Я люблю запах Темзы –  этот тонкий аромат гниения.

Я отправился в порт, чтобы посмотреть на таинственные корабли волшебных стран. Может быть, там мне удастся увидеть вестника и из своей земли –  той земли, которую каждый человек ищет всю жизнь...

Темза сияла в гранях лунного хрусталя. Какое великолепие –  мерное покачивание кораблей на воде. В этом нет и не может быть никакой фальши, как не может быть обмана в ритме сердцебиения. Река спала, накрывшись корабельным лесом мачт, рей и свернутых парусов.

Я рассматривал названия кораблей, прохаживаясь по пристани, и вдруг... показались заветные буквы: «Надежда»! Да! Я встретил свой корабль, который унесет меня из этой туманной земли в страну вечного света и покоя.

Падал пушистый снег, покрывая воду реки бархатным саваном. Тогда и только тогда я понял, что живу полной жизнью. Ощущал в себе неиссякаемые силы, как человек, оправившийся после долгого тяжелого недуга. Я не мог не понимать всю ненормальность своего психического состояния в тот момент, но все равно был счастлив. Пусть ненадолго. Мой восторг должен был скоро пройти, уступив место холодному безразличию, но это потом...

Я пробыл в порту всю ночь –  почти физически чувствовал прикосновение ее темного покрова. Безумство?.. Нет! Просто мои впечатлительность и болезненная восприимчивость достигли в тот миг высшей точки. Я боялся неизбежного в таких обстоятельствах нервного срыва и, чтобы избежать этого, покинул порт и шел не останавливаясь. Нужно было выиграть время и направить мысли в спокойное русло. Я бродил по темным переулкам, не разбирая дороги. Снижение темпа привело бы к сильной нервной вспышке. За несколько лет, проведенных во власти алкоголя, психика моя расстроилась.

Я шел, но силы все не убавлялись. При желании я мог бы обойти весь город –  энергии не было границ!

Утром я вернулся к дому Октавии –  на душе было легко. Я верил в свою звезду и надеялся на лучшее.

Снегопад прекратился.

Я постучал. Дверь открыла уже знакомая мне служанка, но, взглянув ей в глаза, я понял, что случилось нечто непоправимое. Смутные подозрения, как тени, закрались ко мне в душу.

–  Туда нельзя! –  сдавленным голосом проговорила она.

Я промолчал и хотел пройти, но она задержала меня.

–  Прошу вас, уходите! Вам нельзя туда!

Силы покинули меня на несколько секунд, но в следующее мгновение я с яростью оттолкнул девушку и бросился на лестницу, ведущую на второй этаж, где, как я уже знал, жила леди Хартслэйк.

В глазах у меня потемнело. Я забыл, куда идти, и, попав в длинный коридор, освещенный десятком тонких свечей, стал по порядку открывать одну дверь за другой. Наконец я нашел нужную комнату и ворвался внутрь. В полутемном помещении с алыми шторами было пять человек, которые испуганно переглянулись при моем неожиданном появлении.

–  Что вам надо? –  спросил один из них, подходя ко мне.

Я узнал доктора Хестона. Он с тревогой взглянул на меня и по его глазам я понял все! Он солгал –  все его радужные заявления о состоянии здоровья леди Хартслэйк были лишь поводом избавиться от меня. Она была при смерти, а он вселил в меня беспочвенную надежду на ее выздоровление. Она была безнадежно больна...

–  Уходите! –  сказал он, беря меня за руку.

Я не слушал и не понимал его, чувствуя только злобу.

–  Вы обманули меня! –  закричал я. –  Вы вселили в меня радость, зная, что после этого отчаяние будет намного сильнее! Зачем вы это сделали? Почему не сказали всей правды сразу, когда я был в состоянии все понять и смириться перед неизбежностью? Когда у меня были силы!

–  Выведите этого сумасшедшего! –  проговорил кто-то.

Три человека схватили меня за руки, вывели из комнаты и потащили вниз по лестнице к выходу. Я сопротивлялся, но что я мог сделать один против троих? Я чувствовал, что слабею. Когда меня довели до дверей, я обессилел.

–  Я хочу побыть с ней наедине, прошу вас! Дайте лишь несколько минут! –  тихо пробормотал я, закрывая лицо руками.

Доктор Хестон отвернулся.

–  Зачем вы устроили этот скандал? Чего хотели добиться?

Я молчал.

–  Я даю вам десять минут, но после этого вам придется уйти! Вы согласны?

Я кивнул.

Мне помогли подняться по лестнице и провели в комнату леди Хартслэйк. Сидевшие там две женщины встали в нерешительности при виде меня и вопросительно посмотрели на доктора Хестона. Он подошел к ним и сказал что-то, после чего все трое вышли.

Я остался в комнате один. Ни в одном кошмаре самого отчаянного безумца не могло бы пригрезиться то, что увидел я. Сама обстановка комнаты наводила ужас сочетанием духа одиночества и гротескной яркостью витражей. Волшебная мозаика стекол разбивала тусклый свет на мелкие разноцветные кусочки.

Я смотрел на окно, не осмеливаясь взглянуть на тело той, которую искал. Я боялся –  может быть, впервые в жизни –  боялся по-настоящему. Какой образ унесу я в своей памяти из этой комнаты... светлый, яркий?

Нет!

Когда я обернулся в ту сторону, где лежала она, кровь застыла в моих жилах –  кто это? Неужели леди Октавия Хартслэйк? Я не мог поверить своим глазам. Мне чуть не стало дурно при виде того, во что превратилось воплощение мирской красоты. Кто посмел так посмеяться над ней? Бог?

Я отвернулся в отвращении, подошел к окну и раскрыл створки, чтобы вдохнуть свежего воздуха. За окном шел дождь. Газовые фонари все еще освещали старую лондонскую улицу. Вдали –  крыши домов в хрупкой дымке. Странный вид был у города в тот момент: улицы в столь ранний час были еще пусты –  город спал.

Я потерял счет секундам, всматриваясь вдаль –  в мир необычайного сна, где нет законов времени и пространства. Из этого состояния меня вывело ощущение, что я не один. Я вздрогнул и резко обернулся –  рядом стоял доктор.

–  Вам нужно уйти! –  сказал он мягко.

Я ничего не ответил и покинул этот дом, не имея никакого представления о том, куда иду и зачем. Мне хотелось лишь одного –  забыться, перестать мыслить и раствориться в атмосфере сырости и утреннего воздуха. Возвратиться домой я не мог, боясь остаться в одиночестве среди давивших душу стен. Оставалось одно –  бежать, бежать и бежать... туда, где другие люди, чья энергетика рутинной суеты помогла бы мне ощутить себя частью реального мира.

После смерти леди Октавии Хартслэйк в 1883 году я покинул страну...

Вернувшись в Лондон после долгой тяжелой болезни, я снова погрузился в сладостный мир мечтаний, навсегда, казалось, покинувших мою душу. Я верил, что все, как прежде, я сам обманывал себя. Знакомой дорогой я отправился к леди Хартслэйк, но только поблизости от ее дома ужасная мысль сверкнула в моем сознании.

Я подошел к двери, постучал и спросил об Октавии.

–  Она умерла три года назад, сэр! –  ответила мне служанка.

У меня подкосились ноги. Алкоголь притупил мою память, но теперь я вспомнил все –  осколки Прошлого собрались воедино.

Узнав, где похоронена Октавия, я отправился на кладбище на окраине города. Мне стоило большого труда решиться на это, я опасался, что моя истощенная нервная система не выдержит предстоящего испытания.

Но я пошел... На ее могиле лежали свежие цветы, принесенные, видимо, кем-то из близких. Я простоял в безмолвии несколько часов... Грустное зрелище –  вид увековеченной гибели, возведенной на пьедестал почета. Сколько загубленных душ, погребенных силами времени и судьбы...

Шел дождь, закрывая даль туманной завесой. Все, что я видел впереди, было расплывчатым и смутным. И вдруг... то ли ветер превратился в музыку человеческих слов, то ли сказалось воздействие моих переживаний, но я услышал голос –  ее голос! Она звала меня, сомнений быть не могло! Я упал на землю и заплакал, судорожно хватая куски влажной земли. Я надеялся смешаться с травами, дождем и всем сущим, чтобы навсегда забыть образ прекрасной, величественной и вечной леди Октавии Хартслэйк...