Пить – вредно. Мы с этим согласны. Не только потому, что печень страдает, а потом приходит похмелье. Но по причине иного рода: выпьешь, что-нибудь эдакое сделаешь в пьяном виде, а последствия?..

Но – с другой стороны. Мы, что называется, офисный планктон. Хомячки, так сказать. Работа тяжелая, нервная. Всякий начальник так и норовит оскорбить, обидеть. Не скажу, что всегда незаслуженно. Бывает, конечно, – зависнешь в соцсетях, в «стрелялку» заиграешься. Но это почему? Да потому, что не умеют задачи ставить. Внятно объяснить – сделай так, напиши эдак. А то: иди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. А потом – на ковер. И начинается: ты и п..., ты и б..., ты и ж... Сплошной стресс! А избавляться от него надо? Надо! Вот в конце недели – в пятницу, как правило – и собираемся на мальчишник. Компания у нас небольшая, но сплоченная – все из одного отдела. «Пиара и рекламы». Но, боюсь, крайняя наша встреча оказалась последней.

А дело было так...

Официально рабочий день в компании заканчивается в шесть вечера. Большинство отделов так и работает: бухгалтерия, кадры и т.п. Наш отдел обычно сидит в офисе до семи-восьми, а то и до десяти вечера. Но перед выходными – святое – все заканчивают в шесть. Но не в минувшую пятницу. Нас задержали: срочно понадобилось тексты сочинять... В общем, вывалились на улицу уже после восьми. Арнольдик и говорит:

– Вон кафешка. Пошли туда.

Я, вроде, возражать:

– Ехать далеко. Наташка ждет. За продуктами зайти просила.

– Да мы ненадолго, – возражает Арнольдик, – по пивасику – стресс снимем и разбежимся.

Серый с Димычем – поддержали. Ну, а я что – не отрываться же от коллектива?

Сказано – сделано. Пошли в кафешку. Там кабинки. Сели в самую дальнюю. Принесли пива, рыбки. Расслабились. Еще по бокальчику. И еще. И тут Арнольдик достает из портфеля вискарь и говорит:

– Ну, что мы – как не мужики? Вот, возвращался – в дьюти-фри, в Хитроу прикупил. «Тычерз» называется. Вы не поверите – всего двадцать фунтов за две бутылки по литру. Попробуем?

Вообще, Арнольдик у нас – путешественник. Мы-то все женатики, а он холостой. Вот и путешествует. Недавно откуда-то с Кариб вернулся. То ли с Барбадоса, то ли с Гваделупы, то ли еще откуда. Меня, кстати, всегда удивляло: как он ездит? Я – с приличным английским. У Серого немецкий. Слабый, правда. Димыч – тот по-французски шпарит и немножко итальянский знает. Но Арнольдик – у него и с русским проблемы. Читал как-то его пресс-релиз. Углядел: «ихний», «ихий», «распостранение»... А ведь «вышку» закончил... Но убежден: «Вячеслав» пишется «Вечеслав». Спрашиваю: почему? Отвечает: проверочное слово «вече». Спорить с ним трудно. Ну, да это к делу не относится.

Бутылку мы почти прикончили. И, понятно, разговор перешел на производственные темы. А если о работе, то, конечно, Иванов. Это наш директор по развитию. Прямой, так сказать, и непосредственный. Он-то нас и по матушке, и по батюшке, и во все отверстия... Любим мы его, как понимаете, безгранично. Ну и, как всегда про Иванова – как бы ему нагадить? Но только так, чтобы никто ничего и мы ни при чем. Мы об этом всегда. Простое сотрясение воздуха. Никогда до дела. В принципе, так и должно быть. Вон, в Японии, в корпорациях, специально чучело начальника ставят. Чтобы каждый мог подойти и – по морде ему, по морде! Стравить пар. Так и наши разговоры – то же самое.

Но на этот раз пошло по-другому.

Арнольдик опять лезет в свой портфель и... достает куклу. Обычную такую куклу. И говорит:

– В Доминикане был. И возили нас на экскурсию к соседям, в Гаити, в Порт-о-Пренс. А там ведь вудуизм. Ну, религия такая. И вот там такие куклы продают. Если человек вам не нравится – ну, плохой человек! – вы можете его наказать. Иголку воткнуть в коленку. У него коленка заболит. В живот воткнуть – язва желудка откроется. В ухо – оглохнет. Ну, и так далее.

– Да чушь всё это, – говорю я. – Кукла какая-то. Ее же идентифицировать надо. Вот не нравится мне Иванов. Ну, сволочь он! А как кукле-то объяснишь, что она – Иванов и есть?

– Вот на Гаити таких слов не знают, – язвительно отвечает мне Арнольдик, – а решают всё просто: берешь кровь врага – немножко, несколько капель – капаешь на голову куклы и – вуаля! – кукла и есть Иванов!

– Да где же кровь его возьмешь? – с улыбкой вопрошает Серый.

– Вот именно, – соглашается Димыч.

– А вот – возьму, – говорит Арнольдик. И опять лезет в портфель. И достает оттуда пробирку. Маленькую такую. Когда кровь берут на анализ, точно такую используют. – Сегодня с утра у нас диспарентизация была, – говорит.

– Диспансеризация, – механически поправляю я.

– Да не важно, – отмахивается. – Кровь на анализ брали? Брали. Вот я ивановскую-то пробирочку и уволок.

Немая сцена.

Странно, конечно. Из нас от Иванова больше всех достает-
ся мне. Во всяком случае, я так думаю. Прилетает Димычу. Меньше – Серому. Но Арнольдик от Иванова почти не страдает. Кроме откровенных ляпов. А вот, поди ж ты. Как сильно, оказывается, не любит его Арнольдик. И смелый какой: пробирку украл. Я бы на такое никогда не пошел.

Что он дальше делает: открывает сосуд с кровью, берет куклу и выливает содержимое ей на голову. Мы наклонились вперед и внимательно смотрим. И вот происходит нечто странное: кровь вдруг впитывается. Причем с таким противным хлюпающим звуком... А кукла начинает меняться. Черты мордашки сначала плавятся, расползаются, потом – твердеют. Они мелкие – кукла-то маленькая! – но теперь это черты лица Иванова. И волосы рыжеют. И глаза становятся серыми...

– Гляди-ка, – шепчет Димыч, – у куклы шрам над бровью. Точно такой, как у Анатолия Сергеевича...

– И родинка на плече, – это Серый. – Большая. Я в бассейне видел – у него точь-в-точь такая...

Арнольдик достает иглу. Длинную такую. По-моему, она была не металлическая – из дерева. Но выглядела устра-
шающе.

– Специальная, – говорит. – Тоже там купил.

– Ну, и что делать будете? – спрашиваю. Не понравилось мне это. Даже как-то немного протрезвел.

– Как что? – удивился Арнольдик. – Проткнем сейчас.

– Ну, нет, – говорю. – Меня увольте. Я вот этим ограничусь, – беру и щелбана ему – прямо лоб. Сильно. Даже под ногтем заболело.

– И я – щелбана, – говорит Димыч. И с левой руки кукле сбоку в голову – бац! А потом с правой – бац!

А Серый берет иглу и по животу, по пластмассовому, поперек – раз! И еще – два!

И передает иглу Арнольдику.

Тот смотрит на нее. На нас. Потом воровато оглядывается. Словно боится – не видит ли кто. И втыкает иглу прямо в грудь кукле – как раз туда, где у нее (или теперь у него) должно быть сердце!

Настроение у меня портится. Причем резко. На Арнольдика смотреть даже не хочу. Противен он мне стал. Как-то сразу. Димыч тоже насупился. Серый глаза прячет. В общем, добили мы впопыхах – без удовольствия – бутылку и разбежались. Я даже в универсам успел.

* * *

Но всю субботу и воскресенье я проболел. Может, конечно, похмелье виновато... Наташке спасибо. Не дергала меня. Отнеслась сочувственно. Всё-таки женщины, они – чувствуют. Даже если не понимают.

На душе было гадко и муторно. Как будто подлость совершил. И уже не исправить.

А в понедельник, у входа в контору – портрет Иванова с траурной лентой. И некролог: «...безвременно ушел» и всё такое...

Димыч – растерянный, Серый – матерится. Арнольдика на работе нет. Мобильник выключен. Говорят – заболел: температура под сорок, знобит – видимо, грипп. На этой неделе не выйдет.

В общем, без Иванова работу парализовало. Никто ничего почти не делал. Да и руководству было не до нас. Все собрались у генерального – что-то обсуждали. Так прошел и вторник. А затем и среда.

В четверг, с утра, иду по коридору. Смотрю, в «предбаннике» (это у нас приемная – налево в кабинет к генеральному, направо – к Иванову) дверь приоткрыта. Слышу Светкин голос. Светка – это секретарша. Еще та штучка, скажу вам. На неделе на работе ее не было. Теперь – объявилась. Разговаривает по телефону:

– ...Я же с ним тогда была! С ним, понимаешь?.. Ужас! Просто – ужас!.. Ну что «расскажи»? Как тут расскажешь? Меня до сих пор всю трясет!.. Ну что «что»? Тебе подробности? Ноги раздвинуть не успела... Он лезет... Я глаза закрыла... И тут... Да не знаю я!.. Вдруг грохот какой-то – он с кровати упал. За лоб держится. Матерится... Я вскочила – к нему... А у него голова вдруг дернулась – в одну сторону, потом – в другую. Как от ударов... А потом он схватился за живот, да как закричит! Вскочил – и руки к горлу, а оттуда – кровь! – как хлынет... Он упал и... – тут Светка всхлипнула, – и умер... Что «зачем»? Зачем пошла? – и опять всхлипнула. – Он на Мальдивы собирался, с собой звал... Что? Следователь? Приходил... Да, рассказывала... Всё рассказала... Как было... Умер! Сердечный приступ! Почему – кричу? Ничего не кричу... Да нет – никого... Решают... Да. Подожди... Дверь приоткрыта – закрою...

При этих словах я, конечно, ретировался. Видела меня Светка или нет – не знаю. Да и не важно это.

Рассказал Димычу и Серому. Оба промолчали. Только Серый – опять матерился. Безадресно.

А в пятницу объявили: будет у нас новый директор по развитию. Виоллета Всеволодовна Збручь-Заряновская. Представили коллективу. Соответствует – имени, отчеству и фамилии. Глазки – маленькие, носик – остренький. Тощая, в брючном костюме, на шпильках, холеная. Стерва.

Девчонки в курилке говорили: «Всё, нужно увольняться. Она к нам из Росатома пришла. Там ее ценили – эффективная сволочь. Но вот секретарша у нее повесилась. Пришлось ей уйти. Так что теперь – или вешаться, или уходить».

А вечером, в офисах уже никого почти не осталась – и Светка ушла, – она вызвала нас с Димычем и Серым на ковер. Вошли мы. Пригласила присесть. Сели. Она и говорит:

– В общем, так, мальчики. Будем работать. И глупостей чтобы не было. Про куклу мне доложили. Чушь, конечно. Сов-
падение. Но я же – девочка. Вы знаете, до сих пор играю в куколки... Смотрите, – говорит, – вот какие у меня есть. – И достает чемоданчик. Открывает, поворачивает и показывает нам. А там – точно такие же куклы, как и та, что была у Арнольдика. Только вот мордашки у всех разные. У одной – черная бородка-эспаньолка. Точь-в-точь как у меня. У другой – усы. Пушистые такие. Как у Серого. А у третьей – последней – лысина и личико пухленькое – один в один с Димычем.

И говорит:

– Поняли, мальчики?

Да уж, наверно, поняли.

Хотел я было спросить: «А куклы-то – почему их три, а не четыре?» Но промолчал. А в понедельник и спрашивать не надо было: Виоллета представила нового начальника пиар-отдела. Командовать нами теперь будет Арнольд Федосеевич Говорун. Арнольдик то есть.

И как-то вспомнилось сразу – классик (не помню – кто) говорил: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно».

Может быть, он и ошибался.

Но вот если их гасят... Без заинтересованных – точно – не обходится.