СТЕПАН ЭРЬЗЯ В АЛАТЫРЕ


В соответствии с записью, сохранившейся в метрической книге церкви Покрова Пресвятой Богородицы села Ахматово, к которой была приписана деревня Баево до сооружения собственной, Степан Нефедов родился 27 октября, а крещен 31 октября 1876 года (соответствующие 8 и 12 ноября нового стиля).

«Деревни Баевой крестьянин Дмитрий Иванов и законная жена его Мария Иванова, оба православного вероисповеда­ния». Восприемниками являлись «той же деревни крестьянин Иван Стефанов и крестьянина Стефана Авдеева жена Пелагея Иванова». Совершил таинство крещения священник Б.Алексеев с дьячком Л.Снегиревым и понома­рем П.Трояновым.

В тот период село Ахматово входило в состав Ардатовского уезда Симбирской губернии. Каменный храм воздвигнут в центре села в 1792 году на средства прихожан. Согласно списку населенных мест Симбирской губернии на 1859 год, по почтовому тракту из Алатыря в город Ардатов находилась удельная деревня при речке Ладыге – Подгорное (Подгородное) Баево с 89 дворами и с численностью населе­ния 705 человек (346 мужского и 359 женского пола).

Площадь установленных границ земель Баевского общества составляла 1134 дес. 1200 саж. Деревня входила в состав Алатырского уезда одноименной волости. Располагалась в 16 верстах от г.Алатыря. Села Ахматово и Баево разделяло не­большое расстояние 2-3 версты – овраг с речушкой.

Численность дворов в Баеве к 1884 году возросла до 143 дворов (430 душ мужского пола и 447 – женского), а к 1896 году (в это время ставшем уже селом в связи с открытием храма) достигло 154 дворов с населением 512 мужского и 493 жен­ского пола. Поэтому неудивительно, что часть семей была вынуждена покидать «насиженные» места и переезжать, с раз­решения властей, на новые свободные земли. Так произошло и с несколькими семьями на рубеже 70–80-х годов, перебрав­шимися на речку Бездну и основавшими Баевские Выселки.

Улучшение жизни крестьянства, выход новых прогрессивных законов после отмены крепостного права и резкий рост численности жителей сыграли в этом переселении опреде­ленную роль: площадь зе­мель в Баеве оставалась прежней, что приводило к еще большему дроблению и недостатку земли между крестьянскими семьями. А семьи были большими. Надо учитывать и низкую плодородность баевских земель, частые неурожайные годы. Да и переселялись, в большинстве своем, более зажиточные крестьяне. У них был достаток, необходимые денежные средства и людские ресурсы (работоспособные мужчины в семье).

Сложившееся мнение, что семья Нефедовых жила в недостатке, в тяжелом положении, неверно. Об этом говорят мно­гие факты. Это была семья крестьян-середняков.

Родители Степана переселились из дерев­ни Баево на новое место. По неопытности они построились слишком близко к реке. В первое же весеннее половодье были застигнуты разливом «обезумевшей» речки: Степан ясно помнил бушующую реку, отца по пояс в воде и мать, спасающую корову...

Потрясение для ребенка было ошеломляющим, запало в память на многие годы. Этот стресс оставил след во всей его последующей жизни.

Со временем многое затушевалось, позабылось. Даже в па­мяти престарелого скульптора выразительно всплывают эпи­зоды и картины страшного бедствия, разлива небольшой ре­чушки, которую свободно можно переходить летом вброд в любом месте. Отсюда и последствия. Он и «бука», и, если приезжает или заходит кто-либо чужой в дом, то мальчик обязательно
«забирался в угол на печку». Факт психологиче­ской детской травмы.

В воспоминаниях он называет брата Ивана (род. 1868), сестру Евфимию (род. 1873), родителей. Нет упоминаний о млад­ших братьях, о бабушке и дедушке.

Сопоставляя даты различных сохранившихся архивных материалов, документальных записей, метрических книг, духовных росписей и т.д., удалось многое реконструировать, выяснилисьи ранее неизвестные факты.

Нефедовы переехали на р.Бездну в 1877 либо 1878 году, но не позднее.

Долгое время жители Баевских Выселок были закреплены за деревней Баево прихода села Ахматово. Впоследствии – за приходским храмом села Алтышево. Баевские Выселки находились в 6 верстах от города и состояли из 9 дво­ров, где проживало 26 лиц мужского и 32 – женского пола.

Дедушка Степана, отец Дмитрия Ивановича, Иван Леонтьевич Нефедов умер в 1880 году в возрасте 61 года. У него были сыно­вья Дмитрий (род. 1843), отец скульптора,  и Максим (род. 1845). Есть упоминание в документах и о сестрах, дочерях Ивана Леонтьевича, но их имена не приводятся (счет шел по мужской линии).

У Ивана Леонтьевича был брат Евдоким (1824–1890), приходившийся Дмитрию Ивановичу дядей, а его дети – двоюродными братьями и сестрами, соответственно для Степана – двоюродны­ми дядями и тетями. Родственные связи были крепкими. Род­ственники поддерживали друг друга и при переселении Дмитрия Нефедова, и в строительстве его нового дома. С приходом новой эпохи, после 1917 года, в  перио­д 20–30-х годов, окончательно разрушились родственные взаимоотношения, а подрастающее поколение Нефедовых многого уже не знало.

До десятилетнего возраста Степан Нефедов жил с родителями. Вместе с ними проживали: сестра Евфимия (она выйдет замуж в 1893 году за Рузавина Андриана Константиновича и переедет жить в село Алтышево), младшие братья – Илья (род. 1879), Михаил (род. 1882). Старший брат Иван в этот пе­риод женился и переехал жить в город Алатырь. Дети оказы­вали посильную помощь родителям по хозяйству.

От родственников, проживавших в Алтышеве, стало извест­но об открытии и наборе учащихся в церковно-приходскую школу.

Отец определяет Степана в школу. Он оказался в числе пер­вых учеников.

Первого учителя Степана звали Алексеем Ивановичем. О нем у мальчика остались самые лучшие впечатления. Учитель был человеком добрым и хорошо владел искусством педаго­гики, любил учеников. Долго и терпеливо занимался с каж­дым в отдельности. Именно он заметил и помогал в дальней­шем развиваться задаткам и способностям Степана к рисова­нию. Научил его не только грамоте и счету, что полагалось по програм­ме церковно-приходской школы, но и умению пользоваться красками и кистями.

К большому сожалению, история не сохранила фамилии учителя ни в памяти Степана Эрьзи, ни у жителей села Алтышева. Не сохранились какие-либо документы по церковно­-приходской школе и в архивах, в том числе и в фондах Казан­ского учебного округа по Алатырскому уезду. Помог случай. При просмотре метрических книг церквей города Алатыря вдруг неожиданно всплыла фамилия этого учителя. Среди брачующихся по собору Рождества Богородицы города Алатыря читаем: «поручитель по невесте – учитель церковно-­приходской школы Алексей Иванович Михайловский». Сов­падение имени и отчества? Возможно. Но в другом месте – «учитель Алтышевской церковно-приходской школы»...

Значит, это и был Алексей Иванович Михайловский – первый учитель Эрьзи.

В биографии скульптора остался незамеченным довольно любопытный факт, записанный однажды с его слов М.Сергеевым в Буэнос-Айресе – столице Аргентины, в мас­терской С.Эрьзи.

«После окончания начальной школы я решил заняться леп­кой скульптур. Километрах в сорока от нашей деревни была довольно высокая гора. На вершине ее стояла часовня в честь Николая Чудо-творца. В часовне находилась деревянная скульптура этого святого. На поклонение туда приходило много богомольцев. И вот я задумал одно дело. Снял из глины форму скульптуры святого и начал повторять его в гипсе, раскрашивать статуэтки под дерево, как в часовне, и прода­вать. Однако платили за них очень дешево, а делать их стоило немалого труда. Мое предприятие быстро лопнуло», – вспоми­нал Эрьзя.

Этот эпизод алатырского периода скульптора мало кого заинтересовал.Между тем, эта гора существует и ныне. Она располагается рядом с районным центром Сурское Ульянов­ской области.

До 1925 года вся территория Сурского района входила в состав Алатырского уезда.

«Белая гора» расположилась к северу от села Промзино. Название возникло из-за известняковых и меловых отложений. На ее вершине находились родники. Около одного из источ­ников, «святых колодцев», и стояла упоминаемая Эрьзей часовня. В ней находилась икона Николая Чудотворца и ряд других христианских достопримечательностей. У верующих икона эта считалась особо почитаемой,чудотвор­ной. К горе, получившей название Никольской, со всех сторон многонациональной России стекались тысячи верую­щих людей. Наиболее многолюдными были Никольские праздники, когда из церкви села Промзино проходил крест­ный ход на гору. Образ Николая Чудотворца был особо попу­лярен у мордвы. Он первым из всех христианских святых был возведен в роль мордовского бога – паза.

Промзино было одним из крупных торговых и религиозных центров бывшего уезда. Здесь бывал в молодости Степан Не­федов, посещал его и в праздники Николы.

В 30-е годы верхушку горы срезали при помощи трактора. Окончательно это сделать не смогли. Трактор скатился с горы. Спасли его росшие на склоне березы. Сам тракторист на ходу успел спрыгнуть. До сих пор на эту гору поднимаются паломни­ки. Вновь на этом месте выстроена часовня. Традиции продол­жаются.

Мало известно нам и об алатырских иконописцах.

К.Абрамов красочно описывает учебу Степана Нефедова в мас­терских алатырских иконописцев. Приводит их имена и отчества (единственный из всех исследователей творчества Эрьзи).

«Иван договорился с известным в то время мастером иконописи Тылюдиным Василием Артемьевичем, что тот возьмет Сте­пана в ученье с условием: если он будет помогать ему по дому, так как платить за обучение Нефедовым было нечем... Но ему разрешалось только смотреть, как пишет сам учитель, разреша­лось мыть кисти и растирать краску. Большему у Тылюдина он не научился». У него он пробыл полтора месяца.

Затем полгода прожил в иконописной мастерской Ираклия Андроновича Крикалина-Иванцова. Хозяин был большим любителем птиц. Известно даже, что его дом находился на Цыганской улице (ныне ул.Куйбышева). У него Степан подготовлял доски для живописи и под позолоту – «левкасил» и исполнял массу других обязанностей, не имевших никакого отношения к живописи.

Мало что известно и о третьем иконописце. Алексей Петрович Колонин «был умным и талантливым художником», но запой­ным пьяницей. Зато у него Степан мог работать самостоятель­но, ибо зачастую видел его в невменяемом от алкоголя состоянии. С особой «жадностью» впитывал юноша различ­ные советы в моменты просветления Колонина. И он же привил мысль о необходимости серьезно учиться.

Многолетние поиски на алатырской земле об иконописцах на современном этапе многого не дали. Не найдены сведения об иконописце Иванцове И.А. (по Абрамову). В метрических книгах чаще упоминается фамилия Иванцевы.

Об иконописце А.П.Колонине – утверждение о том, что он скончался в 90-х годах, метрические книги приходских церк­вей Алатыря не подтверждают. Встречается в этих книгах только одна фамилия – Колонин В.А., крестьянин села Тетюш Ардатовского уезда.

Выявлена еще одна фамилия алатырского иконописца – И.Я.Шувалова (1843–1907), у которого учился С.Эрьзя. Да и многие из рода Шуваловых занимались иконописью и свет­ской живописью, были учителями рисования.

Поиски привели на кладбище города Алатыря. Невдалеке от его центрального входа, среди многочисленных надгробий, разнообразных памятников и крестов внимание привлекла малоприметная, поблекшая ограда. Надпись на кресте голу­бой краской:«Тылюдин Василий Артемье­вич» и годы жизни – «28.02.1869 – 8.02.1946».

Да-да, тот самый иконописец, у которого впервые, как утверждается, начал свое обучение молодой Степан Нефедов. Метрические книги свидетельствуют, что В.А.Тылюдин явля­ется уроженцем села Баева, в других – Старого Баева. Эти за­писи сопровождают рождение девяти его детей от супруги Евпраксии Яковлевны (25.06.1864 – 3.04.1948). Старым Баево священники Алатыря зачастую называли населенный пункт за селом Ахматово, сопоставляя с новыми Баевскими Вы­селками. Следуя этим рассуждениям, оказывается, что Васи­лий Тылюдин и Иван Нефедов были уроженцами не только одной деревни, но и погодками. И не исключено, что в раннем детстве они вполне хорошо знали друг друга. В последующем судьба их развела в разные стороны. Вновь встретились уже в Алатыре. Но пока не обнаружены метрические книги с запи­сями о рождении В.А.Тылюдина и его бракосочетании.

Тылюдин, по-видимому, получил определенное начальное образование. В Казани был учеником у одного из иконопис­цев. По возвращении – женился и перебрался на жительство в Алатырь, где поселился на окраине города в конце 80-х годов.

В мае 1890 года в семье Тылюдина появился первенец, мальчик, проживший 9 дней. Для молодых это стало, естест­венно, большим горем. Но это было повседневностью того периода. Медицинская помощь была развита очень и очень слабо.

Значительный интерес представляет другая запись в той же метрической книге от 1 августа 1890 года.

«Ардатовского уезда, деревни Баева крестьянин Василий Артемьевич Тылюдин и сестра отцу – крестьянская дочь Евфи­мия Дмитриевна Нефедова» являлись восприемниками (кре­стными) второго сына Ивана Дмитриевича Нефедова, Васи­лия. Рождение мальчика и его крещение произошли в один день.

Уже потом, спустя годы, он будет обучаться изобразительному мастерству и скульптуре у своего дяди Степана Дмит­риевича. Последний будет проявлять особые отеческие неж­ные чувства к таланту племянника и оказывать посильную помощь.

Весной 1918 года, проездом в Екатеринбург, в Алатыре, Степан Дмитриевич заберет с собой племянника. Но судьба распорядится иначе, он скончается от тифа на руках Эрьзи. Но до этого еще далеко. А предварительно Василий начнет учиться секретам живописи у своего крестного – В.А. Тылю­дина.

Сам Василий Артемьевич в то время в Алатыре был мало известен. Было ему чуть более двадцати лет. Творческая деятельность иконописца только начиналась. Степан же попал к нему только благодаря брату Ивану. Здесь сыграли роль прежние дружеские связи, да и небольшая разница в возрасте. Степану было четырнадцать лет.

Известность к Тылюдину придет со временем, с расцветом его таланта. Его высокий профессиональный уровень под­тверждается немногочисленными домашними иконами, со­хранившимися в семьях алатырцев.

Начиная с 1890-х годов все записи по семейству Тылюдиных зафиксированы по приходской церкви Рождества Христова. Так же и в отношении семьи Ивана Нефедова, но только пе­риода 1887 – 1896 годов.

Обе семьи были приписаны к одной церкви. И проживали они рядом, в одном районе города.

К 1900 году Иван Нефедов с семьей перебирается на новое место жительства – в Подгорье (ныне это район мясокомбина­та). Об этом красноречиво свидетельствуют метрические за­писи о
рождении последующих детей в семье И.Д.Нефедова, но уже по Знаменской церкви Алатыря.

В начале 1890 года алатырцев волновали события, связанные с постройкой железнодорожной линии из Москвы на Казань. Она должна была пройти через Алатырь. В город наехало множество разных специалистов. Лихорадочно велись подго­товительные работы. Дом иконописца Тылюдина оказался в центре постройки предполагаемой железной дороги. Его перенесли одним из первых на новое место. Он расположился напротив здания железнодорожного вокзала, дав начало в Алатыре новой – Нижегородской улице. Да и в ноябре 1892 года у Тылюдина роди­лась дочь. С учетом всех факторов: молодости, переноса до­ма, рождения детей и т.п. – В.А.Тылюдину было не до учени­ков. Спустя годы Степан Нефедов, приезжая в Алатырь, все­гда будет заходить в гости к своему учителю.

Со строительством железнодорожной линии Степан перебирается в Казань, где после некоторых мытарств поступает в иконописную мастерскую П.А.Ковалинского. Она располага­лась в центре города на Проломной улице. Это было после Пасхи 1893 года. Здесь он расписывает соборы и церкви в на­селенных пунктах Казанской и Симбирской губерний.

В 1895 году открылась Казанская художественная школа. Хозяин запретил Степану в нее поступать. Но молодой человек посещает школу по воскресным дням. В мае следующего года вместе с П.Ковалинским Нефедов посетил Нижегород­скую ярмарку. Она произвела на него глубокое впечатление, пе­ревернула душу, заставила по-иному взглянуть на окружаю­щий мир.

Весной 1898 года Нефедов оставляет иконописную мастерскую и уезжает из Казани.

Возвратившись в Алатырь, осенью Степан присутствует при крещении старшего сына Евфимии Дмитриевны Рузавиной – Ивана, став его крестным отцом. Мальчик родился 19 октяб­ря и крещен на другой день.

Восприемники (крестные) – «деревни Баевка крестьянин Степан Дмитриев Нефедов и крестьянская дочь Марфа Константиновна Рузавина», сестра мужа Евфимии.

31 января 1899 года состоялось бракосочетание младшего брата Степана – Ильи в церкви Рождества Христова г.Алатыря с дочерью крестьянина деревни Палгуш Ардатовского уезда – Наталией. Запись свидетельствует – Илье было 19 лет 6 меся­цев, супруге – 19 лет 5 месяцев. Свидетелем от жениха был В.А.Тылюдин.

В Алатыре Степан отдал себя «настоящему» искусству. Мно­го работал на натуре, делал пейзажные зарисовки, портреты ближних, фиксировал деревенские бытовые сценки. Но он чувствовал, что ему не хватает опыта и профессиональных зна­ний. В памяти постоянно возникали образы увиденных им произведений Коровина и Врубеля, Репина и Архипова и многих других художников, чьи работы демонстрировались на Нижегородской Всероссийской художественно-промышленной выставке. Но годы занятий иконописью ска­зывались. Сложился определенный стереотип, стиль работы красками. Работы были похожи на иконы.

Сбережения, накопленные в мастерской Ковалинского, ско­ро кончились. Проживая с родителями, приходилось искать заработки. Он увеличивал фотографии местных богатеев, да­вал уроки рисования, помогал родителям по хозяйству, сто­лярничал. Часто бродил по окрестным селам и деревням в поисках работы. Так был исхожен весь Алатырский уезд.

Совместно с иконописцами И.Я.Шуваловым и В.В.Милютинским, с которыми Степан был давно знаком, расписывал приходские церкви в Алатыре и в селах уезда. По воспоминаниям племянника (сына брата Ивана Дмитриевича) Степана Ивановича и слышанным им в детстве рассказам от родите­лей и родственников, дядя Степан расписывал в этот период колокольню Казанской церкви и приходской Успенский храм. Исполнил ряд икон для иконостасов алатырских церквей.

26 мая 1899 года (здесь, как и все, даты приведены по старому стилю) в России праздновали 100-летие со дня рождения гениального русского поэта А.С.Пушкина.

Юбилей отмечался и в уездном городе Алатыре. Силами местной интеллигенции, дворян, купцов, служащих учреждений был поставлен любительский благотворительный спектакль к от­дельным сценам «Русалки» и «Бориса Годунова». Степан Нефе­дов давно зарекомендовал себя среди алатырцев не только ико­нописцем, но и художником. «Устроители» юбилейного вечера предложили ему исполнить оформление спектакля. Декорации к сценам «У мельницы» и «У фонтана» оказались великолепными и восторженно приняты публикой. Он даже исполнил и сцениче­скую роль. Сохранилась афиша спектакля, где рукой Эрьзи вы­ведено «Алатырь. Коммерческий клуб. 1899». На одном из зда­ний города, где произошло это событие, в 1976 году установлена мемориальная доска. Сейчас здесь располагается обувная фаб­рика.

Уже выявлен ряд лиц, участников тех вечеров. Артисты-любители многие годы находились в дружеских отношениях с Нефедовым. В последующие годы, в свои приезды в Алатырь, он посещал их. Пока об этом сообщать рано. Необходимы дополнительные поиски в архивах и научных библиотеках. Здесь много неразгаданного и неведомого для многих из нас.

Степан Дмитриевич стал вхож во многие дома известных в городе лиц – купцов, помещиков, лесопромышленников, стал уважаемым человеком. Исследователи утверждают, что Не­федов «к женщинам был совсем равнодушен». Всегда боль­шое внимание он уделял творческой деятельности. Но и жен­щины играли в жизни определенную роль. Так, его отъезд из Алатыря был связан с романтической историей.

Знакомство в Алатыре с дамой – женой лесопромышленника Солодова, чуть не закончилось для него трагически. Ее образ и теплые воспоминания о ней остались в памяти Степана Дмитриевича на всю жизнь.

Алатырские обыватели уже судачили о любовных его связях и сожительстве с Ф.Солодовой. Об этом были наслышаны и его родители, из-за чего дома происходили частые скандалы. Муж ее как бы не обращал на это внимания. Длительные по­ездки по торговым делам, продолжительные гулянки. Он все­гда дружелюбно встречался и разговаривал со Степаном, при­глашал вместе выпить... Но злые языки сделали свое. Однаж­ды кучер лесопромышленника ворвался к Степану в мастер­скую и жестоко избил, затем отнес, как он полагал, мертвого на Суру и бросил в кусты. Рано утром молодого человека на­шли рыбаки, привели в чувство и отправили в больницу. Ху­дожник вернулся домой с разбитой головой, весь в синяках и кровоподтеках.

Мать из-за этого устроила большой скандал. Случай неординарный, чуть не приведший к гибели Степана, переполнил чашу родительского терпения и предрешил будущее. Отец выделил ему небольшую сумму денег, предупредив, что это все, что он может ему дать. Что и впредь больше пусть не рассчитывает на его помощь. Все его товарищи и друзья давно имеют се­мьи...

Все это определило окончательный его отъезд из Алатыря в Москву. Правда, год назад он уже ездил в Москву, но прием в художественное училище был закончен, а попытка устроиться на вечернее отделение, либо вольнослушателем – не получи­лась. Не было места и в иконописных мастерских. Да и мане­ра иконописного письма, выработанная у Степана, была иная. Она не понравилась московским иконописцам. Да и не хоте­лось уже расписывать лики. В тот раз он возвратился в Алатырь, но теперь решил твердо: не возвращаться. Кроме этого, у него находилось и рекомендательное письмо, полу­ченное лично из рук купца Н.Н.Серебрякова...

За эти годы в Алатыре появилось много новых людей. Они приехали из Симбирска и Нижнего Новгорода, из Казани и Пензы и других городов России. Среди них – учитель рисова­ния городского училища Н.А.Каменьщиков, фотограф Н.Н.Валухин и многие другие. Со многими из них Нефедов уже познакомился. Будет встречаться с ними и в последую­щие годы.

Степан уехал с огромной надеждой учиться и только учить­ся. Домой было возвращаться нельзя. С этого момента с Алатырским краем Нефедов будет связан лишь только отдельными наездами – на неделю, месяц и более.

В нашу задачу не входит освещение жизни С.Д.Нефедова в Москве и других регионах России. Только связь с родиной. Надо отметить, что попытка поступить в Строгановское ху­дожественно-промышленное училище не удалась даже по ре­комендательному письму. Слишком оказался великовозраст­ным.

В Москве он устроился на работу в фотоателье А.А.Бродского. Благодаря стараниям художника Н.А.Касаткина, приметившего молодого человека, посещает вечерние курсы при Строгановском училище.

Через год, осенью 1902 года, Нефедов переходит учиться в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, посещает медицин-
ский факультет Московского университета, где изу­чает анатомию человека.

За время учебы в Московском училище Степан писал пись­ма родителям очень редко. Не любил. Такой уж был характер. Но он не забывал Алатырь. Вплоть до отъезда за границу, в Италию, несколько раз посещал родимый край. Благо, что железнодорожная линия на Казань шла через Алатырь. Доби­раться поездом можно было без пересадок, хотя это превращалось в довольно длительное путешествие. Ездил не один, а с соотечественниками-алатырцами. Это были дни больших православных праздников или летних каникул. Приезжал в Алатырь и со своими близкими знакомыми и подругами.

Знакомство в Москве с итальянцем Д.Тинелли перешло в дружбу. Последний пригласил его в гости в Италию.

13 апреля 1907 года, согласно прошению С.Нефедова, власти разрешили ему выехать в Италию. Указан и срок выезда – до 1 октября 1907 года.

Когда же скончался отец С.Эрьзи, Дмитрий Иванович Нефедов? Чтобы выяснить это, необходимы подлинные и точные документальные свидетельства.

На их поиски ушло довольно продолжительное время. Нефедовых в алатырском крае достаточно много. Теперь ясно, что все они имеют общего предка.

Дорогая для нас запись была обнаружена в метрической книге приходской церкви Рождества Христова г.Алатыря. За­пись рукой священника удостоверяет, что «крестьянин
села Баева Алатырского уезда Дмитрий Иванович Нефедов умер 7 ноября 1906 года в возрасте 66 лет от рака носа. Похоронен 9 ноября на городском кладбище».

Это – документ.

Теперь ясно: либо Степан знал о смерти отца еще во время пребывания на Родине, в России, и был на его похоро­нах (если опираться на разрешение на выезд), либо незадолго до этого выехал.

Перед отъездом из России Нефедов посещает Алатырь, Баевские Выселки, родителей, родственников, знакомых. Он привозит и оставляет у родителей ряд своих скульптур, учеб­ных рисунков, живописные полотна... Со временем большая часть из них погибнет. Бумага в хозяйстве всегда необходима. Стоила дорого. Да и развернувшиеся далее события сыграли определенную роль в сохранности его работ... А некоторые попали в руки младших племянников, детей старшего брата Ивана, которые быстро нашли им применение.

Но кое-что сохранилось и позднее возвратилось к Степану. О последних фактах вспоминал при наших встречах племянник, Степан Иванович. В детстве он с братом Михаи­лом, будущим скульптором, рисовал на этих листах бумаги...

С отъездом С.Нефедова в Европу родители и родные долгое время ничего о нем не знали и не слышали, вплоть до 1911 года.

Однажды в родительский дом Нефедовых в Алатыре прибежал запыхавшийся Василий Семенович Грошев. В то время он служил в казначействе. В последующие годы работал учи­телем начальных классов. Был другом детства Василия и Ивана, сыновей Ивана Дмитриевича. До конца своей жизни В.Грошев и его брат занимались краеведением Алатырского Присурья. Переписывались с Эрьзей и другими выдающимися личностями родного края.

С собой он принес журнал «Солнце России» и показал Ивану Дмитриевичу. В нем были фотографии. Из журнала родные узнали о высоком признании С.Эрьзи на художественной вы­ставке «Осенний салон» в Париже.

По настоянию матери, Марии Ивановны, родные написали письмо в Париж, на адрес, где проходила выставка.

Об этом событии вскоре узнал весь город. Приходили мно­гие знакомые, хорошо помнившие Степана. Они поздравляли мать талантливого сына-скульптора, получившего признание в Европе. Были и чиновники из уездной управы и городской думы, его друзья.

С этого периода на различных художественных выставках, проводившихся в Алатыре, стали выставляться и работы Эрьзи. Организатором выставок, начиная с 1908 года, был мест­ный художник и педагог Н.Каменьщиков. Он был немного знаком с Нефедовым еще до его отъезда в Москву. «Камско-Волжская речь» за 1913 год писала об очередной выставке. Кроме учеников городского училища, женской гимназии (ре­альное училище проводило самостоятельные выставки) и ме­стных живописцев Афанасьева, Каменьщикова и скульптора Эрьзи, в ней участвовали художники-симбиряне А.Архангельский и П.Пузыревский. Работы С.Эрьзи хра­нились в семье Нефедовых.

Спустя некоторое время из Франции пришел вызов и денежный перевод. Весной 1912 года мать, Мария Ивановна, в сопровождении внука Василия, уехала в Париж. Прожила она там недолго, около месяца. По ее рассказам, город ей не по­нравился – «шумный и беспокойный», как и сама жизнь сына, сорил деньгами, раздавая их направо и налево... Она и сооб­щила Степану, что местные власти предлагают открыть в Алатыре музей для его работ. Приглашают приехать на роди­ну. На первое время для скульптур Эрьзи определили Дворян­ский клуб.

С собой, по возвращении, она привезла многочисленные гостинцы и подарки, керосинно-калийную лампу и много денег. На эти деньги Степан просил купить в Алатыре дом и перестроить его под мастерскую. Просил сделать итальянские (большие) окна. Это было новшество для города, как и привезенная лампа. Дом был приобретен в центре Алатыря, на Старо-Базарной площади, напротив Знаменской церкви. От­сюда открывался величавый вид на Алатырское Присурье, на слияние рек Алатыря с Сурой. В 1924 году лампу реквизировали новые власти. А дом, до конца 1980-х годов, был собственностью семьи Нефедовых. До своей кончины здесь жил племянник скульптора С.И.Нефедов.

Василий остался в Париже учиться у дяди скульптуре и живописи. Во-первых, Эрьзе был необходим помощник. Во-вторых, он заметил в нем способности и несомненный талант. Племянник прожил более года. Провожая его из Парижа на родину, С.Эрьзя передал письмо в городскую управу с согла­сием приехать в Алатырь, при условии, если ему предоставят надлежащее помещение для его работ. Он уже давно мечтал вернуться на родину. Племянник привез в Алатырь несколько полотен и скульптуру Христа работы С.Эрьзи, а также автобиографию жизни скульптора в Италии (до 1911 года)...

Долгожданное письмо пришло в Париж весной 1914 года. Алатырская городская дума официально приглашала С.Эрьзю приехать и лично наблюдать за постройкой здания, предназначенного для размещения его скульптурных работ. На эти цели ассигновалась сумма в 50 тысяч рублей. Сумма большая для того времени.

Сбор денежных средств в Алатыре был начат после возвращения матери Степана Эрьзи из Парижа и ее сообщения о согласии сына возвратиться на родину. Источники были разнообразные, включая и различные пожертвования алатырцев – купцов и мещан, учреждений и лиц, хорошо помнивших Не­федова. А при получении письма-согласия от самого скульптора ко­личество пожертвований возросло.

Увы, начавшаяся первая мировая война вынудила думу перечислить денежные средства в военное ведомство. Сыграла в этом определенную роль и политическая неблагонадеж­ность скульптора. В Россию Эрьзя возвратился в мае 1914 года.

Нельзя обойти вниманием и факт, связанный с моментом приезда в Петербург. Упоминает о нем и К.Абрамов в своем романе-трилогии. Наслышан об этом автор этих строк и от других лиц.

Учитель рисования высшего начального училища и женской гимназии Алатыря Н.А.Каменьщиков в воскресный день конца мая находился в зале новой русской живопи­си «Русского музея». Здесь он старательно копировал одну из картин.

Неожиданно в помещение вошли трое: хранитель музея, швейцар и незнакомец с тростью в руке. Гость подошел, по­смотрел на работу Каменьщикова и с тихой улыбкой произ­нес: «Надобно писать самому, самому, а не копировать». Впоследствии Николай Александрович вспоминал: «Наши глаза встретились. Что-то знакомое было в его облике. Голос да и речь, хотя и с акцентом, но именно с «алатырским» от­тенком». Не знал он, что тот, кто сейчас прошел мимо него с палкой в руке, слегка прихрамывая, был знаменитый Эрьзя.

Немного позднее Каменьщиков спустился вниз, чтобы поинтересоваться у швейцара, кто этот странный посетитель. Мучили со­мнения. «Надо полагать, иностранец, зовут его Эрьзей», – пояснил тот.

Вот тогда-то Каменьщиков и схватился за голову. Он сразу же бросился на улицу, но было уже слишком поздно, Эрьзя успел уйти...

Реальность события доказывает паспорт Н.Каменьщикова, сохранившийся до настоящего времени. В отметках о прожи­вании стоит штамп: «явлен 1914 мая 23 литейной части 1-го уч. дом №5 по Литейному; записан учитель» и подпись по­мощника письмоводителя. Рядом другой штамп «Литейной 1 Лит. уч.Невск» и дата «28» (мая).

Николай Александрович пробовал Эрьзю искать, да где там!.. Это столица, а не Алатырь. Но встреча произойдет спустя четыре года.

Последующие годы окажутся тяжелыми в жизни Эрьзи и его родных. Война, революционные события, разруха, голод...

Но мысли о родной стороне не покидали С.Эрьзю. К нему в Петербург приезжает племянник Василий. Он также берет се­бе псевдоним, как и дядя: «В.Эрьзя».

Из Алатыря сообщили, что племянники Иван и Петр находятся на передовой. Началась война с Германией...

Перед Пасхой 1918 года, незадолго до поездки на Урал, Эрьзя совместно со своей ученицей Е.И.Мроз посетил Алатырь. Здесь они прожили более двух недель. Приехали на двух подводах, с шестью лошадями. В Алатыре еще лежал снег.

С собой С.Эрьзя привез ряд своих работ. Е.Мроз подарила Вере Григорьевне, супруге брата Ивана Дмитриевича, фетро­вую красную шляпу, матери Эрьзи – тонкий пуховый платок, сделала многочисленные подарки племянникам и племянницам.

Скульптор посетил могилу отца на городском кладбище. Поставил новый деревянный резной крест. Оттуда он при­нес белый кусок мрамора от разбитой надмогильной плиты. Из него он исполнил портрет племянницы Антонины.

Побывал Степан Дмитриевич у знакомых и близких в Ала­тыре и близлежащих населенных пунктах. Так, иконописцу В.Тылюдину он подарил фотографию со своим автографом.

О приезде скульптора-земляка стало известно алатырским властям. Они предложили ему организовать в Алатыре художественную студию, но от этого предложения Эрьзя отказался, сославшись на командировку на Урал по личной просьбе А.В.Луначарского. Со своей стороны пред­ложил несколько кандидатур алатырских художников.

С.Эрьзя и Е.Мроз уехали поездом. С собой они взяли племянника Василия. На вокзале их провожали многочисленные родственники, близкие и знакомые. Весна была в разгаре.

Художественная студия в Алатыре открылась. Ее руководителем шесть лет являлся Н.А.Каменьщиков. При ней функционировал и художественный музей. Среди многочисленных экспонатов были представлены и скульптуры С.Эрьзи.

Еще в начале 1980 годов посчастливилось держать в руках несколько писем, написанных С.Эрьзей. Получателем их был не кто иной, как Николай Александрович Каменьщиков. Здесь были и фотографии с портретом и автографом скульптора. Среди них – снимок уголка экспозиции художественного му­зея студии. На ней запечатлены произведения С.Эрьзи. В по­следующем некоторые из этих скульптур оказались в музее в Саранске. Судьба же остальных неизвестна. Неизвестна и судьба уникальных писем и фотографий.

Со слов родственников известно, что С.Эрьзя незадолго до отъезда за границу посещал Алатырь вновь. Это был август-сентябрь 1925 года. Приезжал он с балериной Катей (так на­зывали ее родственники в Алатыре). Жили они целую неделю в доме деда, отца Эрьзи.

Летом 1926 года Иван Дмитриевич (брат Эрьзи) был вызван срочно телеграммой в Москву. С.Эрьзя просил его приехать и забрать ряд его произведений в Алатырь. Это было после окончания выставки, участником которой был Степан Дмит­риевич.

И.Д.Нефедов, взяв одного из сыновей, поехал в Москву, где пробыл несколько дней.

Из Москвы он привез несколько скульптур С.Эрьзи. Среди них: «Голова Христа», «Монголка», «Маска Кати», «Мордовка» (цемент). Кроме того, около пятидесяти живописных произве­дений, написанных Степаном на холсте и картоне, в том числе в Италии и в Париже. Они хранились у знакомых С.Эрьзи в Москве. Привезли они и различные документы, фотографии, афиши... Эрьзя жил в Москве до сентября 1926 года. Он гото­вился к выезду с выставкой в Париж.

С этого момента и вплоть до 1950 годов С.Эрьзя будет жить вдали от Родины.

Но здесь, в провинциальной глуши, его будут помнить и ждать. Время от времени от него будут приходить письма. Однажды из Аргентины придет журнал «Панорама» с фото­графиями его скульптурных произведений. Из Алатыря в его адрес писали письма родные. Переписывался с ним и краевед В.Грошев. Он высылал ему книги, выходившие в Мордов­ском издательстве, делился алатырскими новостями.

Пребывание скульптора за границей сказывалось на его племянниках. Неоднократные вызо­вы в НКВД, тюремные застенки, допросы.

Петр Иванович Нефедов (1874–1963, работал в райиспол­коме) в один из дней 1937 года, прибежав домой, растопил печь. В высших эшелонах власти прошел слух о том, что нач­нется выявление лиц, чьи родственники проживают за грани­цей. Будут производиться обыски. Он изру­бил деревянную скульптуру Эрьзи и сжег. Другая, мраморная скульптура была разбита. В доме висели еще три картины. Одна большая и две маленьких, как вспоминают их внуки, написанные дядей С.Эрьзей. Они также были сожжены.

После возвращения И.Д.Нефедова из Москвы привезенные картины и скульптуры хранились у родственников. Большая часть находилась у Ивана Ивановича и Степана Ивановича. Когда к ним попутно забежал П.И.Нефедов с сообщением об обысках, они и не знали, что предпринять. Все деревянные скульптуры были изруб­лены на дрова, мраморные и бетонные – спрятаны в сарае в дровах либо зарыты там же в землю. Со временем бетонные произведения от сырости рассыпались. Маленькие же работы использовались как гнет для засолки огурцов, помидор и квашения капусты, например, головка Антонины. Картинами (а их было около сорока) решено было покрыть крышу сарая-дровника, застелив затем досками. Конечно, итог уже известен. От дож­дей и солнца, непогоды живописные работы пришли в негод­ность, уничтожились.

С возвращением С.Эрьзи в СССР, в 50-х и 60-х годах начал­ся ажиотаж, как со стороны родственников, так и со стороны специалистов. Сохранившиеся скульптурные работы были вывезены из Алатыря. Некоторые из них впоследствии видел С.И.Нефедов и другие родственники в музее Эрьзи в Саран­ске.

В результате Алатырь лишился всех работ знаменитого земляка. Были попытки среди передовой части горожан и интеллигенции открыть в 50-х гг. в Алатыре музей его имени. Не получилось...

Б.Н.Полевой писал: «Степан Дмитриевич при жизни всегда мечтал о музее в родном городе, недалеко от мест, где прошли его детство и юность...». Мечта эта сохранялась у скульпто­ра до последних его дней.

Эрьзя говорил: «Когда-то земляки обещали мне открыть му­зей в городе Алатырь... Где там!.. Кишка оказалась тонка... А Советская власть может, она все может... Мечтаю, давно меч­таю, вот когда-нибудь все это отвезти на родину – землякам, в мордву...»

Увы, только после смерти всемирно известного скульптора открылся музей его работ в сто­лице Мордовии – Саранске. Сохраняются уважение и призна­тельность к таланту скульптора и в родном его краю – Алатырском Присурье.