* * *

Пылит ли зной, метет ли снег –
виновник бездорожий,
идет по свету человек –
калика перехожий.

Подлунный волчий мир – тюрьма
рожденному для братства...

Странноприимные дома
иных созвездий снятся.

Бредет, превозмогая страх
и звезды окликая.

И вязнет в снежных облаках
его нога босая.

Откуда он, такой-сякой –
отшельник и острожник,
таинственный земной изгой,

Божественный безбожник?

...Россия – странная страна...

В трудах земных измаясь,
по небу странствует она,
о звезды спотыкаясь.

* * *

Богу – свечка. Черту – кочерга.

Рай – воцерковленным. Вольным – воля.

А тебе – раздетый донага
бесприютный ветер в чистом поле.

Одичалый ветер-нелюдим
вновь и вновь грозит тебе бедою.

Коль споймаешь – будет он твоим,
буйный ветер, что пропах враждою.

Он таков. Ему не привыкать,
не найдя на Родине приюта,
щедро мир раздором засевать,
пожинать плоды вражды и смуты.

В храме свечи слезные гасить.

Биться сизым соколом в оконца.

По станицам бешено клубить
вихри, заслоняющие солнце.

Много ль, право, надобно ему?

Приголубь да обогрей дыханьем.

Да засунь в пустую котому,
да утешь, как дитятко, сказаньем.

Ибо в мире все растет во сне...

Спи, родимый, чутким сном объятый!

Вырастешь и на большой войне
будешь своей Родине солдатом.

* * *

Печальники и воины славянства!

В дни оскверненных свернутых знамен,
во дни раздрая, смуты, окаянства
спасает евразийское пространство
сиянье ваших солнечных имен.

Покуда незатменно в небе солнце
и льет на землю царственный покой,
то лишь ленивый всуе не смеется
над вашею божественной тоской.

Но в дни затменья да пребудут с нами

Олега щит и Святослава меч,
орленое распахнутое знамя,
неспешная аксаковская речь.

Не из гордыни и не для забавы
над бездной, даже падши, воспарим...

Славяне, обреченные на славу
исконным славным именем своим!

* * *

– Куда-куда, окольная дорога,
бросаясь в ноженьки, ведешь?

– Веду тебя в село Большая Ега.

Да не боись, милок, не пропадешь!

Что ни бабулька – то ягулька в Еге.

Напарит в баньке и накормит всласть.

Как сына, перекрестит на пороге.

Научит, как в дороге не пропасть.

Свои-то хлопцы поспились когда-то...

А ты какой ни есть, а все – жених!

Ты на ягушек не лупи глаза-то.

Внимательней взгляни на внучек их.

Поднимутся ранешенько с постели –
за всем в хозяйстве надобен догляд.

Они прядут тонешенько кудели.

Они белым-белешенько белят.

Забудешь все, когда сметаны кринку
подаст тебе такая егоза,
с дерзинкой, ждинкой, льдинкой и грустинкой
пытливо посмотрев в твои глаза.

На кой те ляд заморские красотки,
когда своих российских – завались!

На дело спорых, а на слово – кротких

Премудрых Распрекрасных Василис?!

* * *

«Прости меня!..» – кричу вдогонь,
от ветра заслонясь.

Но в степь уносит чалый конь
тебя, мой юный князь!

Уносит прочь мою судьбу
твой верный чалый конь
с каурой вызвездью во лбу,
рожденный для погонь.

Лишь ветер с губ моих сорвет
любви напрасный зов.

Небесной пылью занесет
певучий след подков.

И будет сниться в вещих снах –
таких, что свет не мил! –
стремян порожних перезвяк
да перезвон удил.

Когда же через тыщу лет
обратно долетит
прощальным эхом твой ответ
«Родная, Бог простит!..»

Приблудный ветер – твой дружок,
что весточку принес,
покорно ляжет возле ног
и заскулит, как пес.

* * *

Осень-несмеянушка ронит дробны слезыньки.

Золотые-рдяные расплетает косыньки.

Светится опятами и горчит рябиною,
исходя крылатою песней журавлиною.

Очи Несмеянушки оченно заглядчивы,
даром что печальные очи неулыбчивы.

Речи Несмеянушки ласковы да вкрадчивы,
а хоромы ейные оченно засидчивы.

Век бы просидела здесь на пеньке березовом,
все ее бы слушала без тоски и грусти я.

Век бы проглядела я в ее очи слезные,
кузовок с опятами схоронив под кустики.

Не затмят плакучую, сколько ни стараются,
так не вдохновят меня – даром только тешатся! –
зимушка-лебедушка – первая красавица
и весна-голубушка – первая насмешница.

Сеногнойный дождичек косохлестом сменится.

Заметет снежинками все смешинки летние...

Полно, Несмеянушка! Полно, красна-девица!

Мы с тобой не первые, мы и не последние.

* * *

Куцая смешная кацавейка.

Очи родниковой чистоты.

Девочка со станции Налейка.

А в руках у девочки – цветы!

Захудалой станции истому
не колеблет детское «Дарю!»...

Лишь ворчит смотритель станционный:

«Лучше продавай. Хоть по рублю!»

Рядом тетка продает картошку,
дядька – пиво, бабка – пирожки...

Всякий здесь торгует понемножку.

Кто чем может. Чем кому с руки.

Эх, судьба-злодейка, жизнь-копейка!

Уж не первый день, не первый год

Богом позабытая Налейка
придорожным бизнесом живет.

Каргала, Смышляевка, Соседка,

Варежка – да всех не перечтешь! –

Свет и Ночка! – Разве ваша сметка
вам позволит сгинуть ни за грош?

Оттого, торгуясь лишь для виду,
я потом в пути, не зная сна,
все твержу, как древнюю молитву,

Захолустных станций имена.