На охоту за глухарями Семен Абрамович с Ринатом Абхадшиным собирались каждую осень очень тщательно. Сборы были всегда захватывающими, веселыми и приносили больше впечатлений, чем сама охота. Ибо начинались за неделю до назначенного срока и заканчивались хорошей попойкой на удачу за день до выхода в лес.

Так было и на этот раз. Только вместо обыкновенного ружья Семен Абрамович взял с собой берданку, которую случайно нашел на подлавке в доме деда. Уж очень она ему приглянулась своим внешним видом и солидными размерами.

Как водится, перед началом охоты на берегу речки Немдинки друзья порядочно выпили, закусили копченой колбасой, поговорили о разных житейских мелочах и через ершистый ельник двинулись к двум громадным соснам, которые всегда стояли возле старой узкоколейки, привлекая разную пернатую живность. И как-то так получилось, что в берданке Семена Абрамовича оказался патрон, заряженный пулей, а в его голове какой-то очень устойчивый хмель, который никак не хотел улетучиваться. Поэтому когда на вершине сосны он увидел громадного глухаря, то сразу забыл обо всем. Почти машинально вскинул ружье и выстрелил, хотя Ринат в это время испуганно замахал руками и, кажется, что-то ему прокричал, показывая пальцем в бездонное небо...

Это только потом Семен Абрамович опомнился и увидел у себя над головой красный, размашистый вертолет. И вместе с шумом винтов услыхал испуганные слова Рината:

– Надо же, летит, кажется! А ведь ты как раз по нему пальнул, Абрамович. Честное слово.

– Да ну! – не поверил Семен Абрамович.

– Точно. Он как раз из-за нашей сосны показался, когда ты по глухарю врезал.

Друзья озабоченно посмотрели вслед улетающему вертолету, задрав головы, потом весело взглянули друг другу в глаза и быстро зашагали к сосне, под которой должна была лежать убитая метким выстрелом птица.

1

Вертолет возле Пентюхино показался в вечернем небе неожиданно. Он прочертил над селом два низких неправильных круга и сел где-то в лесу. Причем сел так далеко и так стремительно, что сделалось даже обидно.

Через несколько минут в Пентюхино на колхозной лошади примчался Колька Ставрида и сообщил, что железная стрекоза разбилась возле Сталинского выселка, но от нее еще много чего осталось ценного, так что, мужики, – не зевай. И мужики зевать не стали. Хватали ключи, плоскогубцы, молотки, топоры – все, что под руку попадется, и бежали в лес к упавшему вертолету. Даже бывший сельповский конюх из Пентюхино, Митрич, который в это время булычил у пивного ларька, не выдержал общей суматохи – рванулся за мужиками, но после нескольких торопливых шагов опомнился, с жалостью посмотрел на недопитое пиво и вернулся. Куда уж ему, старому обмолотку, за молодым бегом, хотя посмотреть, конечно, хотелось, что у вертолета внутри: все же летает.

Когда потные и красные от бега мужики приблизились к вертолету, он показался им очень большим и недостаточно сильно помятым. Летчиков в кабине не оказалось, и это было даже кстати. Можно подойти к летающей машине очень близко и хорошенько ее рассмотреть.

Потом к вертолету подъехал трактор с тележкой. А в тележке кого только нет – и стар, и млад, мужики и бабы, причем все запасливые, все с топорами, ломами и плоскогубцами. Этих было уже не остановить. Один из них увидел в кабине битые стекла, другой обнаружил в салоне солидную дыру, из которой вытекала пахучая жидкость, и радостно закричал:

– Все, мужики, отлеталась козявочка. Ее все равно сейчас на металлолом, а нам, может, чего пригодится. Круши, мужики!

И тут же единым взмахом топора отшиб с кабины какую-то блестящую штуковину.

– Во! Кажись, прибор какой-то. Дома разберусь. Куда-нибудь приспособлю... Не переживайте, мужики, не мы – так другие все равно разберут.

– Не трактор ведь, поди, денег стоит? – неуверенно засомневался Иван Голенищин.

– Да чего уж теперь!

– Начали дак! – зашикали на него мужики, нетерпеливо вынимая из карманов припасенный инструмент и приступая к делу. Мужикам страшно захотелось разобрать поскорее летающую стрекозу, вникнуть в ее железную суть; понять, почему так пыхтит и так высоко забирается? Как там все устроено и налажено у нее внутри, по какому принципу, в соответствии с каким законом?

Открученные детальки каждый складывал в свою кучу и при этом все время следил, чтобы кто-нибудь другой по невнимательности не спер оттуда болтик или гаечку. Ненужное и громоздкое, которое уж точно никуда не годилось, клали в отдельную груду. Правда, эта груда росла очень медленно, так как ненужное одному иногда казалось нужным другому... К ночи дело было сделано. От красивого вертолета остался только худенький каркас и огромные черные лопасти основного винта. Все остальное ободрали и разделили между собой запасливые пентюхинские мужики.

– А вообще-то тут ничего сложного нет, – заключил после работы Иван Голенищин, – вертолет устроен как трактор, только сцепление сделано маленько по-другому.

– И проводов много, – уточнил Колька Рябинин – колхозный электрик.

– Много-то много, – поддержал его Харитон равнодушно, – да куды мне их девать-то, ума не приложу, – и показал всем здоровенный моток разноцветного провода.

– Может, куда приспособишь.

– Да сам-то я не мастер. Корзину буди сплести можно да руль обмотать на машине, а больше не знаю чего.

До Пентюхино шли пешком. В тракторной тележке везли детали, которые весело позвякивали. При этом старики как-то очень охотно вспоминали детство, а молодежь уже представляла, как будут огорчены те, кто не успел к дележу; кто никогда не узнает, как устроен красный вертолет. Ведь это было что-то таинственное, летающее, блестящее, как детская мечта, а они его – того, разобрали...

Но ничего не поделаешь – инерция познания!

2

В тот памятный день вечером все село шумело и шевелилось. Десятка два мужиков и баб собрались на берегу Вятки, там, где штабелем сложены пойманные по весне бревна, и обсуждали случившееся. В этот вечер все пентюхинцы как-то забыли, что живут в двадцатом веке, что в небе, кроме вертолетов, летают еще и ракеты, и самолеты, и воздушные шары. А может быть, так произошло потому, что во все времена дома их обогревались с помощью печей; не имелось в них ни ванн, ни теплых туалетов. И вообще все село напоминало нестройное скопище убогих хижин, пригодных разве что на дрова. Сотнями ветхих заборов оно было рассечено на правильные квадраты, завалено прелым мусором и по ночам не освещалось из экономии. Редкие певчие птицы, вынужденные проживать в этом селе волей случая, частенько сдыхали от скуки в самом начале осени. И только ленивые местные грачи жили досадно долго.

– Мой-то наволок железок полон сарай, – хвасталась жена Ивана Голенищина перед продавщицей Клавой.

– А мой кучу склал возле бани. Хочет собрать холодильник.

– А нам телевизор бы надо отремонтировать, может, чего пригодится.

– У меня мужик говорит, что у него много чего ценного будет. Может, и на два холодильника хватит. Да и стиральные машины сейчас тоже дороги. Может, соберет чего из своей кучи-то нужное.

– Еще бы самолет с колбасой упал где-нибудь недалече. Или хотя бы со сливочным маслом.

– Да я бы и от подсолнечного не отказалась. В колхозе-то который год ничего не платят...

Следователь приехал через три дня. По правде сказать, его совсем не ждали. А зачем: машина-то была совсем сломанная, вон с какой высоты брякнулась. Но «ментов» разве убедишь?! Следователь стал воду мутить, людей допрашивать. Устроился в сельском совете на втором этаже и решил на расхитителей чужой собственности дело клепать. Ну, на Ивана Голенищина – ладно: у него дом новый и деньги есть, а на Силантия-то зачем? Силантий гнездовище развел: одних детей двенадцать человек, да еще два старика в доме. Ему и так тяжело.

Голенищина, конечно, вызвали одним из первых – заметная натура: быка по осени на мясо сдал, сено прошлогоднее продал по двадцать пять копеек за килограмм, и с виду человек серьезный. Иван нарядился олухом: нашел пиджак застиранный, штаны-галифе, сапоги кирзовые и после бритья не душился, чтобы навозный дух не отшибло. Городские-то отрехолки это ценят, когда от мужика простотой несет.

– Объясните мне, пожалуйста, – начал вкрадчиво следователь, – с какой целью вы вертолет разобрали?

– Да так вот сразу не ответишь, – начал Иван. – Все побежали разбирать, и я побежал. Это как на пожаре, знаете ли: все бегут, и меня тоже азарт захватил. Интересно было посмотреть, что у него там – внутри-то. Ну, я ключи прихватил, да и бежать тоже. А ляльки эти у меня в сарае лежат. Какая от них корысть?! Так бросил пока, потом, может, куда приспособлю.

– К чему их можно приспособить – не понимаю.

– А не знаю пока, не сообразил, но ведь пользовались люди. Значит, была какая-то польза.

– Странные вы люди. Можно сказать, преступление совершили, а рассуждаете, как малые дети. Ну какая вам польза от этих железяк?

– Может, к телевизору чего подойдет, али к мопеду.

– Тьфу ты! Ну какой телевизор?! Какой мопед?! Вертолет огромных денег стоит, а он мне о мопеде толкует. Да вам, чтобы за эту машину заплатить, от всего села деньги собирать придется. Это-то хоть вы понимаете?

– Комбайн сорок пять тысяч стоит, корова пятьсот рублей – как не понять.

– При чем тут корова?

– Для сравнения. Комбайн может хлеб убирать, зеленку косить, солому в копны складывает, а на вертолете только летать можно – вот и всё... И вино стало дорогое. У нас мужики жидкость для разжигания примусов пьют. Одеколон продают по паевым книжкам, так все вступили в кооперацию. За этот год четыре мужика отравились. Мрет народ, как мухи, а брагу ставить не дают, товарищ следователь. Вот я сколь живу – с браги еще никто не отравился. Дед у меня брагу пил, и все до восьмидесяти лет жил. А сейчас бормотухи в магазин навезут, мужик бутылку возьмет, выпьет, а глаза на лоб вылезли – дурак дураком.

– Я с вами не о браге приехал толковать. Вы мне объясните, с какой целью вертолет разобрали?

– Я же вам и говорю, что по инерции. Все побежали, и я побежал. Как говорится, не было печали – черти накачали.

Вслед за Иваном в сельский совет вызвали Харитона. Харитон, как только увидел следователя, так сразу вспомнил о всех обидах, причиненных ему колхозным начальством, и стал жаловаться на плохих людей государственному человеку.

– Лугов не дают, товарищ следователь, для коровы. На общем собрании постановили, что будут намерять по гектару на хозяйство, а сами не дают. Я уже и в правление колхоза писал, и жену посылал содействовать – ничего не помогает. На вас вся надежда да на прокурора. И губероли не стало в магазинах – нечем крышу крыть. Мы тут все больше крыши губеролем кроем – дешево и сердито, а как губероли не стало – опять на солому перешли, доски и прочие отходы. Раньше, когда шифер-то продавали, так его никто не брал, потому что губеролью все пользовались, а сейчас губероли нет, и шифер тоже не продают. Как нарочно. Гвозди есть, шурупы, эмаль половая, а губероли нету.

– Я вам что, начальник райпотребсоюза? – не выдержал следователь. – Я что вам тут, приехал жалобы выслушивать? Вы мне зачинщиков назовите, кто первый кашу заварил?

– Так все вместе, товарищ следователь, всем миром и заварили.

– Мне конкретных виновников надо найти, понимаете?

– Так все конкретные. Мне лучше вспомнить, кто не разбирал, а разбиравших-то все и не упомнить. Народу было как на пожаре.

3

После Харитона зашла к следователю Настя Карпиха и, освоившись, стала жаловаться ему на своего зятя Никишку, который на прошлой неделе дочь Варвару чуть не ухамаздал, окаянный:

– Вы бы припугнули его, товарищ следователь. В тюрьму-то садить его жалко, а припугнуть бы надо. Вы бы как-нибудь вечерком зашли да пригрозили ему пистолетом. Пистолет-то, поди, у вас всегда с собой... А то Никишка над нами волю взял. Пьет без пробуду, яйца жареные ест и орет, прямо как зверь какой. На улицу выйдешь, и домой заходить страшно. Лохматый стал, не бреется второй месяц, а борода у него прямо из глаз растет. На тигра похож, честное слово, и рычит. Ко мне подружка проведать пришла, так он на нее так рявкнул, что она в обморок упала, честное слово. И дочь мою замучил всю. Она третий год с ним живет и третьего скоро родит. Разве так-то можно, без перекуров-то, товарищ следователь?! И коровы у нас нет. Мы с дочей козу держали для детишек, так этот оболдуй зарезал ее и съел. За два дня съел, честное слово. Варвара-то у меня в колхозе дояркой работает, а молока в доме нет. Вот какая жизнь. Все молоко куда-то в город отправляют.

– Вы мне, бабуся, про вертолет, – взмолился следователь. – Про вертолет мне расскажите.

– Да какое мне до него дело?! Леший с ним, с вертолетом. Вы мне посоветуйте, как быть старухе? Может, ему, Никишке-то, штрафу дать али выпороть? Может, укол какой в задницу сделать для успокоения? А то ведь жизни от него никому нет – такая натура. И отец у него такой же был. На отца-то мужики осерчали, утопили его в проруби. Утопили не утопили, а только весной нашли его в бучиле у мельницы. Тоже свою-то жену в гроб загнал, антихрист... Я в доме-то на полатях сплю, так с полатей сподручнее запустить чем-нибудь в зятя. И в перепалку вступать тоже не так страшно. А доча-то у меня по полу ходит, в одном доме вместе с ним. И чему в школе учили? Ведь десять классов закончил. Рожа вот такая, вот! Шея, как у быка, а ума ни крошки, честное слово. Ни в Бога не верит, ни в черта! Чем душа живет – неизвестно... Зверь – одним словом, и мы с этим зверем в одном доме, в одной клетке... И каждую ночь кровать у них скрипит. Баба на шестом месяце, а кровать скрипит.

– Бабуся, – взмолился следователь, – вы зачем сюда пришли?

– Так на зятя пожаловаться и пришла.

– Да?

– А зачем же еще мне идти-то, милый ты мой?

– Жаловаться надо прокурору, бабуся. Заявление надо писать.

– А это уж мне лучше знать. Это я сама знаю... Он, зять-то у меня, если примется работать – гору может свернуть. Да, гору! Бывало, за один день на корову сена накашивал. Да! Дрова, бывало, привезет и за вечер все расколет. Силища-то у него неоколесная, местные жители прозвали за это «ломовщиной». Бывало, лошадь воз сена не может в гору вытащить, Никишка увидит, за оглоблю схватится и вытащит воз на гору. А первенец его в два года тридцать килограмм весил, полбуханки хлеба съедал в день. Вот!

– Да что вы за люди такие? Как говорить-то с вами?

– Чего это?

– Пошла вон, старуха!

4

На следующее утро, познакомившись у магазина с двумя заезжими охотниками Семеном Абрамовичем Максимовым и Ринатом Абхадшиным, следователь Ветляев из Пентюхино сбежал. И сбежал он, скорее всего, потому, что еще с вечера по селу стал ходить седовласый мужик в серой промасленной оболочке с какой-то большой бумагой в руках и собирал подписи в защиту семьи Горбуновых, которые пострадали при последнем пожаре. А местные старухи сошлись в староверской молельне и стали распределять вопросы, кто на что будет жаловаться приезжему государственному человеку. Собирались жаловаться на председателя сельпо Ивана Евсеевича, потому что в магазинах ничего хорошего нет. На директора пентюхинского райтопа – за то, что не обеспечивает дровами даже пенсионеров и повадился приезжать на казенном «Москвиче» к местным вдовушкам. На председателя сельского совета Ивана Кузьмича – за то, что Дом культуры все время на замке, церковь, приспособленная под склад хлебопродуктов, разрушается, и колокол на ней звонит только во время пожара. На председателя колхоза, потому что лугов не дает для частников, огороды обрезает, техникой не обеспечивает в срок. На инспектора рыбоохраны Матвиенко – за то, что рыбачить в половодье не позволяет, хотя в это время испокон веку на Вятке рыбачили, и рыбы от этого не убывало. На жизнь безрадостную в трудах и заботах, где всё через силу, через не могу, не хочу. Где маленький красный вертолет – это такое большое чудо, что с ним ни за что не хочется расставаться, не докопавшись до его счастливо парящей сути, не завладев маленьким кусочком чужого, но такого желанного счастья.