* * *

В простеньком храме провинциального монастыря, под скороговорку молодого монашка, увлеченно рассказывающего об истории обители, внутри меня вдруг внезапно вспыхнуло: «Господи, прости меня!»

И лихорадочный вопрос: «За что же?»

«За гордыню, за ненависть к стяжателям, за остро- и злоязычие, за...»

Вспыхнуло и погасло, но что-то там, в глубине, осталось. Как след кометы.

А монашек был светлоглазый, с реденьким пухом рыжеватой бородки. Он раскачивался с пятки на носок своих неправдоподобно больших, корявых сапог и говорил, говорил...

– Господи, прости меня!

На улице дул сырой, пронизывающий ветер, а в храме было тепло и по-домашнему обшарпанно.

* * *

На христианских иконах – суровый большеглазый лик Бога, который всё видит, осуждает, карает за грехи...

А у меня перед глазами скульптура работы Николая Филатова: на белоснежном камне аскетичная фигура Христа в темном монашеском одеянии. Молодое лицо в обрамлении длинных волос и аккуратной бородки слегка наклонено и сосредоточено. Легко ступая запыленными ступнями босых ног, он спускается ко мне с гор, готовый благословлять, помогать, оберегать...

Рука невольно тянется осенить себя крестным знамением. Хоть и знаю, что работа не освящена, что скульптурное изображение Христа более в католической, нежели в православной традиции. Знаю, но не могу удержаться, так мил мне этот легконогий, стройный Путник, взваливший на свои плечи боль и грехи нашего мира.

* * *

Notre Dame de Paris мы знаем как Собор Парижской Богоматери, а дословно название переводится – «наша дама из Парижа». И дама эта весьма почтенного возраста.

Собор отрешенно и надменно взирает на суету мира. Прикасаюсь ладонью к холодному камню стены – кажется, будто тебя втягивает в гигантскую информационную воронку. Сколько миллионов человеческих существ побывало под этими сумрачными сводами за восемьсот лет, что они оставили здесь? С робкой надеждой зажигаю и ставлю на подсвечник свою маленькую свечечку. Может быть, ее мерцающий свет хоть на несколько мгновений задержит здесь мою душу...

Голос, усиленный динамиками, объявляет о начале мессы и призывает к молчанию. Огромная толпа замолкает, слышится лишь шарканье тысяч ног.

Мне становится жаль этого сурового красавца: раньше сюда несли горе и грехи, молились искренне и страстно, а сейчас только глазеют и щелкают затворами фотокамер.

* * *

В центре Парижа на Новом мосту стоят две древнеегипетские статуи с золочеными масками и блестящими на солнце покрывалами. Полная аналогия с фигурами из гробницы Тутанхамона. Мои русские спутники уверены, что это статуи. Я же вижу сзади круглящиеся пятки и давлюсь от смеха. Спорю, что они живые. Кто-то бросает монету в коробку у ног, одна из статуй медленно и плавно кланяется. Тут уж хохочут все.

Помню, на набережной острова Тенерифе вечером появлялась женщина в сером балахоне с замазанными известкой лицом и руками. Она забиралась на задрапированный табурет и застывала в позе парковой статуи. Гомонящая река туристов равнодушно текла мимо. Каждый вечер я останавливалась у этого «памятника» и со страшным грохотом высыпала заранее приготовленную мелочь в ее металлическую миску. При этом неподвижная статуя незаметно подмигивала мне левым глазом. Каждый зарабатывает как может. Попробуйте постоять часок неподвижно. И вы поймете, что и этот хлеб нелегкий.

* * *

Последние часы на Тенерифе – одном из Канарских островов вулканического происхождения. С высоты он кажется совсем черным: большая часть острова не заселена, но узкая прибрежная полоса густо застроена отелями, магазинчиками, ресторанами. Испанская архитектура в стиле средневековых замков. Петляющая восьмикилометровая набережная вымощена керамической плиткой. Ее моют два раза в день. Бухточки вдоль побережья отгорожены от океана черными стенками из огромных осколков лавы. Многочисленные пальмы, газоны, цветники выращены на голых скалах. Приглядишься – у каждого куста шланг для полива. Адский труд, но до него нет дела беззаботной толпе полураздетых туристов.

Сижу за столиком прибрежного кафе. Температура +30°, слепящее солнце, шум океанского прибоя, белоснежные яхты и прогулочные катера, соседний остров в дымке. Благословенная Атлантика! Не верится, что где-то февральские морозы и метели. Целую неделю не слышала русской речи, даже соскучилась. Нет ощущения одиночества и затерянности, наоборот – чувство абсолютной свободы и благословенного безделья. На пляже – местные разносчики (ананасы, кокосы) с воплями: «Витамины! Потенция!» По кромке прибоя гуляют мои дородные итальянские сеньоры. Как они хохотали, когда я, познакомившись, выпалила весь словарный запас: «О, итальяно! Спагетти, Паваротти, бельканто, ля Скала». Но больше здесь говорят по-немецки. Кажется, пожилые немцы заполонили все курорты мира. Наконец-то слышу родную речь. За соседний столик садится русская семейка: папа в драных шлепанцах, мама и дочь-подросток. Они, уверенные в непонимании окружающих, громко и всласть продолжают семейный скандал. Очень хочется опустить на нос темные очки и, глядя поверх них, тихо сказать: «Ребята, ведите себя прилично». Но... наступаю себе на язык – зачем ломать людям кайф. Пусть наслаждаются.

До самолета осталось два часа. Пора прощаться. Океан волнуется. Второй океан в моей жизни. Первый был индийский – тринадцать лет назад. Вряд ли я вернусь сюда. На свете еще много благословенных мест, где можно откусить кусочек лета в феврале.

* * *

В мире великое множество самых разных памятников. Одни из них становятся символами эпохи, другие – символами городов, третьи – просто украшают жизнь. Кто не знает московского Пушкина или питерского Медного всадника, брюссельского Писающего мальчика или Русалочку из Копенгагена?

А на терском конезаводе стоит памятник арабскому жеребцу Асуану и его любимой подруге Натурщице. Фигуры лошадей сделаны московским скульптором с натуры и отлиты в реальную величину.

Биография Асуана тесно связана с политической историей Советского Союза. Рассказывают, что во время визита в Египет Н.С.Хрущеву показывали знаменитых на весь мир арабских лошадей. Он послушно ходил с экскурсоводом по конюшне, но перед одним денником остановился как вкопанный и долго стоял, разглядывая коня.

– Что, понравился? – спросили сопровождающие.

– Очень, – ответил Хрущев и тихо пробурчал: – Взяли бы да подарили...

Как известно, у мусульман принято дарить любую понравившуюся гостю вещь. Так Гамаль Абдель Насер, тогдашний президент Египта, подарил Хрущеву арабского жеребца. Кличку ему дали в честь строившейся с помощью Советского Союза Асуанской плотины. После ухода на пенсию у Никиты Сергеевича не было возможности содержать породистого коня, и он передал его Терскому конезаводу.

Легендарный Асуан за 27 лет жизни дал многочисленное потомство чистокровных арабских лошадей – чемпионов, победителей международных конкурсов, аукционов. Один из его внуков был продан американцам за миллион долларов. Терские коневоды подсчитали – прибыли от Асуана хватило бы на памятник из чистого золота. Но и бронзовый конь будет стоять века рядом с подругой, которая в конце жизни оправдала свою кличку и позировала скульптору как настоящая натурщица.

Похоронили знаменитого жеребца в огромной могиле в полный рост, с уздечкой, седлом и стременами. Так люди выразили глубокое уважение арабскому аристократу и русскому трудяге – коню Асуану.

* * *

На площадку крытого манежа легко, почти не касаясь копытами песка, вылетел сахарный арабский жеребец Карат восьми лет от роду. Восторженное хоровое «А-а-ах!» выдохнули трибуны. Горделиво вздымая голову на лебединой шее, он с упоением носился по кругу, всхрапывал и становился на дыбы, когда конюх щелканьем бича пытался его повернуть. Под белоснежной атласной кожей зримо перекатывались мощные мышцы, кокетливо развевался султанчик хвоста. Оказывается, султанчик, держащий хвост в приподнятом положении, столетиями выращивался арабскими коневодами при помощи молитв и втирания мазей, отваров трав.

После Карата на манеже то танцевали, то мчались стремглав гнедые, рыжие, серые в яблоках, со звездочками во лбу, ногами в белых носочках, игривые арабские жеребцы. Демонстрируя свои стати, каждый из них норовил прорваться к трибунам, потому что в конце выводки там их угощали яблоками. Резвый ахалтекинец масти червленого золота, с короткой, точно подстриженной, гривой сумел-таки со всего разбега сунуть голову прямо на трибуну, фыркнул на визжащих от ужаса ребятишек и остановился в ожидании лакомства.

Элегантный красавец, караковый английский жеребец плавно, без видимых усилий, плыл по манежу, кося огромным умным глазом на зрителей, будто чувствовал, какую любовь и поклонение вызывает. Когда он остановился и потянулся мордой к яблокам, все замерли в восхищении. Мне нестерпимо захотелось погладить этого холеного красавца, обнять, припасть лицом к теплой шее, вдохнуть запахи конюшни и горячего конского пота.

Лошади, особенно летящие в табуне, всегда вызывают у меня смесь страха и звенящего восторга. Отзывается в душе генетическая струна предков-кочевников, азарт дикого поля. И хочется вскочить в седло, пригнуться к гриве коня, влиться с ним в одно целое и с гиканьем нестись во весь опор, чтобы горячие степные ветры хлестали в лицо!