Рождество

Цветы на детской ладони – любовь и вера.

Луна, как желтая кошка, в песок улеглась.

В ту ночь, когда завершилась старая эра,

а новая вера пока еще не началась.

Луна и эта пустыня до боли знакомы.

Все было как прежде, оставаясь у всех на виду

в ту ночь, когда сходили с ума астрономы,

увидев внезапно новую в небе звезду.

Луна на небе, как будто краюха хлеба.

И эта пустыня – кусок иссохшей земли.

В ту ночь, когда, задрав свои бороды в небо,

волхвы, спотыкаясь, по темной дороге шли.

Волхвы торопились, спеша свое выполнить дело,

а где-то там, далеко, за последним холмом

в ту ночь беспечно росло и зеленело

то дерево, которое позже станет крестом.

И там, за холмом, творили себе кумира,

купались в грехе, ничего не желая знать,

в ту ночь, когда Спасителя целого мира

спасала от мира, прижав к груди своей, Мать.

Лицо Ее было светло, как у всех рожениц,

которые смотрят на то, как их дети спят.

В ту ночь, когда Младенец был просто младенец.

И только лишь этим пока еще был свят.

Воскресение

Мы пережили холодную зиму.

Мы видели казнь и крест.

Бежит человек по Ершалаиму

с криком: «Воскрес! Воскрес!»

Боль нужно мерить полною мерой –

тогда лишь почувствуешь твердь.

Бог применяет в теории веры,

как доказательство – смерть.

Когда рассеются черные тени,

станет ясно одно:

теплою весною вода сомнений

превратится в вино.

«Воскрес! Воскрес!

                        И мы тоже воскреснем!» –

человек восклицает опять.

Совершенно не помня,

                        как на этом же месте

кричал он: «Распять! Распять!»

Баллада об айсберге

Сколько звезд упало... сколько слез пролито...

Море гладит небо холодной лапой.

Кто сидит на айсберге? Кто это, кто это

греет айсберг паяльной лампой?

Что это делает? Что это делает

этот странный неземной житель?

Глаза печальные... одежды белые...

а это просто ангел-хранитель

той, что всходит по корабельному трапу,

той, что красива и всех нежнее.

Она не знает про паяльную лампу,

ведь есть у нее дела поважнее:

она будет в танце проворной и юркой,

она будет в баре пить крепкое виски,

и черт ей не брат, а если брат – то двоюродный,

она не верит в пятна на солнечном диске.

Лишь только она слегка улыбнется,

в сердцах всех мужчин возникает паника –

похлеще той, что скоро начнется,

поскольку пароход носит имя «Титаника»...

И ангел-хранитель отлично знает,

что скоро начнутся черные танцы.

Пока есть шансы, что айсберг растает,

пока еще существуют малейшие шансы –

он будет стараться, ведь все может статься,

звезда снова падает, вновь слеза льется.

Тем, кто ее знает, легко догадаться –

в момент катастрофы она улыбнется.

Поправит прическу, одернет юбку.

И лишь поведет насмешливо бровью.

Она верит в ангела и не сядет в шлюпку –

та, что шагает в ногу с любовью.

Что ждет нас в грядущем – лишь ангелы знают.

Так мы доплывем ли? А черт его знает!

Глаза так сияют, и звезды сияют,

пока есть надежда, что айсберг растает...

* * *

В небе рассыпаны звездные блестки.

Темною ночью не видно пути.

Светофор, мерцающий на перекрестке,

стережет дорогу, как пес на цепи.

В густой темноте расплываются лица.

Город уснувший сомкнул уста.

На перекрестке легко молиться,

поскольку находишься в центре креста.

Поскольку небо всегда безбрежно,

то можно надеяться, что с нами Бог.

На перекрестке всегда есть надежда,

что не выбрал одну из трех неверных дорог.

* * *

Любовь –

у берега моря

маяк среди липкой тьмы;

глоток воды среди зноя

и водки глоток средь зимы;

то нищенка у порога,

то в золоте и парче...

Любовь – это ладонь Бога,

лежащая на твоем плече.

* * *

Что-то сжимает горло, и уже не уснуть.

Но можно смотреть на изгибы звездного сада.

Куда мы выйдем, если выйдем на Млечный Путь?

Куда бы то ни было – мне никуда не надо.

Но можно представить, что видишь, как летит в вышине

чистый и светлый ангел с глазами куклы.

Прости меня, прости. Я вырос в стране,

где слово «Бог» писали с маленькой буквы.