...Еду вечером с работы в троллейбусе, где полным-полно разных людей. Все устали и, в основном, молчат. Рядом со мной веселятся бодренькие четырнадцати-пятнадцатилетние парнишки. Разговаривают они нарочито громко, никого не стесняясь, словно находятся среди глухонемых. Почти каждое второе слово – матерное. И я вижу, что они специально педалируют эти слова, словно бравируя этим – ах, посмотрите, какие мы уже «взрослые», какие лихие, как много знаем в этой жизни... И если б не их молодые мордашки, юный тембр голоса – ну словно не школьники разговаривают, а много лет отсидевшие в тюрьме зэки.

Странно, неестественно и жутко (да, да, именно жутко!) слышать их разговор. Но троллейбус молчит. Люди отвернулись, смотрят в окна, словно их ничего не волнует. Да, так, наверное, есть и на самом деле. Почему? О, есть много причин, почему народ безмолвствует. Во-первых, можно нарваться на еще более изощренную грубость, во-вторых, нас давно запугали статистическими выкладками, что сегодняшняя молодежь совсем не знает «тормозов» и может убить не за понюшку табака, в-третьих, мы уже привыкли к тому, что мат стал повседневной реальностью и звучит не только в наших разговорах, но и с экранов телевизоров, со сцены, да и иной политический деятель может ради впечатления употребить крепкое словцо, в-четвертых... Да что там разбирать причины! Давайте согласимся с тем, что мат сейчас полностью оккупировал некогда «великий, могучий, русский язык». Парадокс, но факт: на улице услышать нормальную речь без матерных вкраплений сейчас большая редкость. Мат на сегодняшний день вполне законный элемент в переговорах солидных людей, в лексиконе школьников и даже в говорливом ручейке... девушек, что особенно больно режет слух. Просто поразительно, как прониклась этим «модным веянием» слабая половина человечества. Ну ладно еще, когда матерится на чем свет стоит какая-нибудь опустившаяся, спившаяся женщина, почти потерявшая человеческий облик. Но сколько раз, шагая по городу, я слышал из уст проходивших мимо молодых, симпатичных, модно одетых девушек, которые разговаривали между собой, такой изощренный мат, что просто диву давался: кто же практиковал их в этом? Неужели на нормальном языке они уже не могут говорить о своих студенческих и даже личных проблемах? Совершенно никого не стесняясь, девушки в таком тоне рассуждали о своих друзьях, что мне казалось: этот разговор происходит в женской колонии. Ну, ладно, я еще могу понять, что для юных пацанов употреблять брань – это нечто вроде самоутверждения, конечно, негативного, но все-таки самоутверждения: посмотрите, какой я «крутой»! Ведь сейчас у нас в фаворе и почете – не рабочие, не инженеры, не врачи, а именно «крутые». Вот именно с них мы и лепим свои идеалы. А с кого же еще? И фильмы, и книги – только о них, чья единственная цель – личное благополучие. А они в выражениях не стесняются!

Но абсурднее всего видеть и слышать влюбленную парочку, которая, нежно держа друг друга за руки, не преминет вставить в свой теплый разговор, как само собой разумеющееся, матерные слова. И ты в тяжком недоумении размышляешь: «А как же они в любви-то друг другу объяснялись?!» К сожалению, с каждым годом лексикон молодежи становится все более и более извращенным, и как мне кажется, в этом виновато все наше общество. А ведь русские всегда считали, что, когда женщина говорит матом, у Христа открываются раны.

Да бросьте вы, скажет иной читатель, что вы боретесь с ветряными мельницами, мат есть, был и будет! Сами, что ли, иной раз не употребите в сердцах крепкое словцо? Грешен, могу употребить. И могу понять человека, который в раздражении или гневе может послать кого-нибудь подальше. Но ведь его провоцирует ситуация, и употребление матерных слов никогда в нормальном обществе не было языковой нормой. А сейчас именно это происходит, и особенно это видно на примере подрастающего поколения, для которого не употреблять в простом разговоре мат становится тяжким испытанием.

Однажды, во время летнего отпуска в родной деревне, я провел маленький эксперимент. Остановил знакомого паренька лет шестнадцати, который через слово вставлял самые употребительные идиомы из ненормативной лексики, и так как народ сейчас пошел прагматичный, сказал ему, что если в двадцатиминутном разговоре со мной он не употребит ни одного матерного слова, то получит сто рублей. Боже мой, как он напрягся! Шагая со мной к речке, до этого неожиданного предложения он говорил не переставая. Тут он замолчал, стал с трудом выдавливать из себя простые нормальные слова, то и дело запинаясь и с трудом останавливаясь на первой букве запретных выражений. Как я понял, теперь ему приходилось думать, напрягать мозги, подбирать слова, которые давным-давно вылетели из его головы. Вроде бы не задачку в школе приходилось решать, но даже такое простое задание стало для него бременем. Через десять минут он не выдержал! И хотя проиграл, но зато как оживился, словно сбросил с себя незримые путы.

Тут я снова слышу недовольный голос моего оппонента: «Да в деревне всегда была распространена ненормативная лексика. Ничего удивительного в том, что вы рассказали, нет. Вы же росли в деревне, вспомните-ка...»

Да, в деревне, где я рос, матом ругались. Но среди нас, подростков, он не был распространен так широко и изобильно, как сейчас. И могу заверить, что даже и взрослые при нас стеснялись выражаться. Ни от отца, ни от деда, который воевал, я ни разу не слышал матерных слов. Ни разу! А в сельской школе, где в то время был невероятно высок авторитет учителя, мы и подумать не могли, чтобы выражаться, как взрослые. Да, бывало, мы, мальчишки, иной раз забегали на колхозный двор, где мужики суетились вокруг сломанной техники. Что-то не особенно ладилось и стоял густой мат. Но мы не обращали на это внимания, потому что понимали, что им надо выходить в поле, а тут вот нет запчастей и достать негде – и беспокойство, и тревога выходила у людей вот таким образом. И мы совершенно не старались подражать взрослым, потому что твердо и неукоснительно знали, что такие выражения – это их оружие в борьбе с неприятностями, которых у них, конечно же, значительно больше, чем у нас. А они, взрослые (сейчас это прозвучит смешно), даже следили за тем, чтобы мы не выражались. Однажды при бабушке я «выразился» не так как надо. Было тут же доложено отцу, и тот так мне врезал по ушам, что я на всю жизнь забыл об этом словце.

Конечно, при нашем разговоре на эту тему нельзя не вспомнить знаменитую сцену из столь же знаменитого фильма «Председатель»... Когда герой Михаила Ульянова матерится так, что галки срываются с деревьев. В фильме звуковая дорожка выключена, а на лицах колхозников умиление. Но кто из нас погрешит против этого эпизода? Кто восстанет против слов, которые поднимали солдат в атаку на врага? Да, именно мат ломал их страх, выключал испуганное осознание того, что ты можешь быть убитым, соединял и роднил их! Но ведь это происходило в трагической ситуации. Да и в фильме Ульянов прибегает к мату в очень сложной ситуации, когда ему надо было, как и на войне, привлечь людей на свою сторону, сделать их своими союз-
никами в деле восстановления колхоза. Но между собой в простых ситуациях, заметьте, люди разговаривали на нормальном языке. И я помню, какой красивый, интересный, самобытный язык был в русских деревнях! А что сейчас?! Все перевернуто с ног на голову, мат стал не психологическим оружием, а полноправным актом повседневного общения и распространяет вокруг себя волну напряжения и тревоги, потому что мы все-таки живем в порядочном обществе, а не в ГУЛаге. Ненормативная лексика вызывает у нормальных людей идиосинкразию, выражаясь медицинским языком. Думаю, не погрешу против истины, когда скажу, что постоянное употребление ненормативной лексики превращает человека в типа (иначе не скажешь) с вывихнутой психикой. Он становится более неустойчивым, неуправляемым в отношениях с другими людьми, легко срывается в злобу и агрессию. Даже такой свободный и продвинутый во всех отношениях писатель как Виктор Ерофеев, не чурающийся ненормативной лексики в своих романах, признается в одной из статей: «Наверное, самый распространенный тип традиционного русского мата – агрессия... Мат утверждает, что жизнь в России похабна, и отражает цинизм выживания во что бы то ни стало. Такой мат – угроза культуры, образ контрпродуктивности». Но и здесь Ерофеев остается самим собой, утверждая, что «...в последние годы добавились теплые краски, возникли матерные слова восхищения...» Он же безапелляционно заявляет: «Любовь к мату в новом поколении превращается в мат любви».

А как думает само новое поколение? Мы не поленились и провели небольшой опрос на тему: «Как вы относитесь к мату?» – среди студентов института национальной культуры МГУ имени Н.П.Огарева. Вот что они ответили.

Андрей, 4 курс: «Если ругается женщина, крайне отрицательно, а если мужчина, ничего страшного, можно для связки слов». Настя, 3 курс: «Мне очень не нравится, когда рядом со мной кто-то ругается матом, особенно девушки». Иван, 4 курс: «Не переношу, когда представительницы прекрасного пола ругаются матом. Это не соответствует их внутреннему содержанию, привычным эпитетам: нежная, кроткая, женственная. Сам рядом с девушками никогда не ругаюсь. В кругу мужчин ненормативную лексику не считаю чем-то зазорным». Анна, 2 курс: «Вообще – отрицательно. Но мат некоторым идет, и тогда я воспринимаю его вполне нормально, как обычную речь, а некоторым не идет, и тогда это звучит как нечто инородное». Александр, 1 курс: «Нормально отношусь к мату. Очень помогает сбрасывать с себя эмоциональное напряжение!»

Что тут комментировать? Ясно и так, что никто не хочет полностью избавиться от мата. Вполне очевидно, что ненормативная лексика завоевала себе право на существование среди нового поколения. Многие просто воспринимают ее как данность, не задумываясь ни о каких последствиях. Очень показательно мнение Анны. «Некоторым мат идет...» – что ж, в таких и влюбиться можно? А почему бы нет?

Я думаю, дело обстоит совершенно иначе. Да и о какой любви можно говорить, если цинизм, потребительство, стремление к наживе правят бал в нашем обществе. Не хочется повторять избитые слова о деградации общества, его моральных устоев, но засорение, даже, я бы сказал, полновластная оккупация разговорного языка матерными словами – это явный признак того, что современный человек живет сейчас как бы интересами блатного мира, сознательно или бессознательно примеряя на себя те взаимоотношения и те поступки, что существуют за колючей проволокой. Нормы лагерных отношений становятся нормами общественных отношений. Об этом очень точно сигнализируют те негативные явления, что происходят в современном языке.

К большому сожалению, никто и не думает исправлять положение. Хуже того, мат и блатную феню вдалбливают в наши мозги повседневно. Дошло до того, что фильм о начальнике уголовного розыска, вроде бы честном и справедливом, назвали, не мудрствуя лукаво, «Мент в законе». И главный герой разговаривает со своими подчиненными и «антиподами» почти исключительно на блатном жаргоне. Да и как же он может иначе, если все знают о нем как о человеке под кличкой «Волчара»! На его фоне знаменитый Жеглов из фильма «Место встречи изменить нельзя» выглядит пай-мальчиком, хотя его манипуляция с «косельком»-кошельком вызвала в тогдашнем обществе массу споров о том, прав был Жеглов или нет. А здесь все гораздо проще: не хочешь говорить, признаваться в преступлении – мы быстренько подвесим тебя за руки и ноги и применим такой набор пыток, что ты признаешься в чем угодно, да еще будешь ноги целовать начальнику за то, что он оставил тебя в живых. Есть с кого пример брать тем, кто собирается связать свою жизнь с работой в правоохранительных органах! Если так разговаривают и ведут себя сотрудники милиции, то понятно, что от них услышать замечания в адрес матерящихся подростков вряд ли дождешься. Что остается делать нам, бедным обывателям, которые все еще испытывают дискомфорт при виде юных леди, разговаривающих между собой с такой блатной экспрессией?

Может, стоит и самим перейти на такой, с позволения сказать, «язык»? А что, если мы и словари теперь выпускаем... Помните, несколько лет назад в книжных магазинах продавался вполне солидный двухтомный «Словарь русского мата»? Я тогда же читал в газетах восторженные рецензии на этот словарь. Но, по-моему, этот «уникальный» словарь так никто и не приобрел. Стоил он достаточно дорого, да и вряд ли у кого была охота тратить время на его изучение. Гораздо дешевле познакомиться со всеми трехэтажными фиоритурами русского мата, просто выйдя на наши улицы. Хочу сразу оговориться, что я не против издания словарей, нужных и необходимых обществу. В узком научном кругу, изучающем различные отклонения русского языка, может быть и полезен такой словарь. А вот для широкого распространения – вряд ли он подходит. Этот факт я привел ради того, чтобы показать, как мы при отсутствии цензуры готовы норму заменить патологией и делать вид при этом, что это принесет всем нам только пользу, одну только пользу.

Увы, на эту удочку попадаются и современные «инженеры человеческих душ», те русские писатели, которые еще совсем недавно следовали в своих произведениях нормальной классической традиции, а теперь соблазнились на изображение тех вещей, которые могут вызвать только нездоровый интерес. Олег Павлов, хороший русский писатель, которого никак не заподозришь в смаковании «клубнички», вдруг публикует в одном из известных газетных изданий – «Книжном обозрении НГ-ExLibris» большой отрывок из своего нового романа под симптоматическом заголовком «Сад наслаждений». Сюжет: как герой заболел венерическим заболеванием и как лечился от него. Хорошая тема для обсуждения в современной молодежной среде! Теперь и основа для «базара» есть – вполне адекватный язык блатного мира. Вот так и идет все вполне определенным образом к очень точному определению философа М.Кантора: «У нас не злое общество, а уголовное!»

Вот вопрос из вопросов: а куда же подевалось все то, чем мы дышали, та атмосфера культа книги, вдохновенной радости от спектаклей и фильмов, которые прорывались через все препоны цензуры, несли нам умение общаться между собой и быть деликатными? А хорошему русскому языку нас еще учили в школе. Помню, как на уроках русской литературы гоголевский «Ревизор» мы распределяли на роли и читали вслух. Это было одним из любимейших занятий! Язык Гоголя звучал для нас – как откровение, как благостная весть, как тропинка к тому, что называется самостоятельным мышлением. Еще будучи подростками, мы учились шевелить своими мозговыми извилинами, учились различать добро и зло, понимать на примерах из великих произведений, что одно из главных достоинств человека – умение сострадать... Мы были окружены необычайной языковой аурой классических книг Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Фета, Тютчева, Блока, Есенина... Никто и помыслить не мог о том, чтобы попытаться освободиться от их чар, почти все деревенские не проходили мимо небольшого здания библиотеки. Конечно, ни в коем разе я не хочу утверждать, что поголовно все читали классиков, многие любили и современную литературу: о войне, на колхозную тематику, детективы, любовные романы. Но и эта литература была маяком в сложной неоднозначной жизни сельчан. У многих были прекрасные библиотеки, у сестры моей бабушки я впервые познакомился с Дюма (кстати, в то время у нее было почти полное собрание сочинений этого писателя), у сестры мамы регулярно брал «Роман-газету», которую она выписывала, да и не только я, многие приходили, у тети была неплохая по тем временам личная библиотека современных писателей. У нас же дома стояли в книжном шкафу солидные собрания сочинений не только русских классиков, но и зарубежных писателей – Бальзака, Стендаля, Мопассана, Голсуорси, Золя, Фейхтвангера... Мой друг Женька приходил и брал читать. У него были проблемы в семье – отец крепко пил и выгонял всех из дома. Но, тем не менее, даже Женька не озлобился на жизнь, а тянулся к свету и добру, которые находил в книгах.

Вот и подумайте сами, могли ли мы разговаривать между собой посредством матерных слов? Когда и в атмосфере школы, и в повседневных отношениях в селе, и в разговорах между собой вольно или невольно мы равнялись тогда на то, что мы читали, что смотрели в сельских клубах (часто приезжали самодеятельные театры со спектаклями по пьесам как современных, так и классических авторов), и это мы впитывали в себя, что называется, с молоком матери. И когда кто-то из нас вдруг употреблял ненормативную лексику, на него косились как на прокаженного, особенно девушки, которые тогда, к счастью, не пили на виду у всех пиво и, конечно же, и думать не могли, чтобы так же открыто, перед всеми курить и грязно выражаться.

Увы, все это ушло в прошлое, затонуло, как легендарная Атлантида. И что поразительно, мы даже и не пытались сохранить то общество, в котором главенствовали совсем другие силы, чем сейчас. Нормальные здоровые силы. Наше общество вдруг (конечно, не сразу, не в одно мгновение, но все равно как-то очень быстро) отказалось от своих идеалов и встало на колени перед всем тем, что раньше считалось патологией, ложью и извращением. На основе личного жизненного опыта могу лишь сказать, что это произошло по известному принципу: благими намерениями выстлана дорога в ад. Мы не смогли, обольщенные лихими посулами, гладкозвучными речами, неустанной борьбой против надуманных привилегий (кто сейчас сможет активно бороться против олигархических привилегий?), провести демаркационную линию между духовным здоровьем нации и ее болячками. Мы слишком поздно поняли, что одни болячки мы заменили другими и даже то, что было здорового в нас, мы походя разрушили почти до основания. И никакой новый мир не построили. На развалинах советского общества возникла некая страшная, уголовно-блатная, извращенная конструкция, где правят бал сатанинские силы САМОРАЗРУШЕНИЯ. Человек разрушается как личность, как мыслящий субъект нашего мироздания.

Конечно, есть молодые люди, на которых любо-дорого посмотреть. И они, конечно, не матерятся в общении друг с другом. Но, Боже мой, какая это теперь редкость, не часто их встретишь, побеседуешь с ними. Их так мало! Видя, что везде и повсюду их встречают
озлобленность, агрессия, непонимание, они словно прячутся от мира, создают свои «озоновые» участки, где и общаются между собой на том языке, который теперь становится редкостью. Мало кто из нас сможет сопротивляться жуткой повседневности, где главное развлечение для людей – это просмотр криминальных новостей! И мы все глубже и глубже погружаемся в распад человеческих отношений. В распад языковой нормы, которая несет с собой всеобщую злобу и отторжение одного человека от другого, одного поколения от следующего.

И как пророчески больно звучат слова замечательного русского писателя и человека, который болел за каждую обиженную душу, Владимира Галактионовича Короленко: «...Мне страшно подумать, что моим детям был бы непонятен мой язык, а за ним – и мои понятия, мечты, стремления, моя любовь к своей бедной природе, к своему родному народу, к своей соломенной деревне, к своей стране, которой, хорошо ли, плохо ли, служишь сам. В детях – хочется видеть продолжение себя, продолжение того, о чем мечтал и думал с тех пор, как начал мечтать и думать – и для них хочется своего родного счастья, которое манило самого тебя, а если – горя, то опять такого, какое знаешь, поймешь и разделишь сам!»

Но кто сейчас читает Короленко?..