Ольга Правдина
Робик и Рабик
Шел 3333 год. Леса на планете остались только в Заповедниках, книги – в Хранилищах, называемых в народе просто Библиотеками.
– РБ-4, ты случайно не знаешь, куда подевалась книга Майн Рида «Белая перчатка» с 600-й полки приключений? – РБ-5 задумчиво потер стальной лоб манипулятором, продолжая перебирать картонные карточки в деревянном ящике.
Робот-библиотекарь с выгравированным на плече номером «4», выкатился из прохода между стеллажами:
– Понятия не имею! Вчера она еще была на месте.
РБ-5 медленно поднял голову. Его фасеточные глаза блеснули в рассеянном свете Хранилища:
– Мне показалось, что я кого-то видел.
РБ-4 подъехал поближе:
– Кого-то?
– Да. Или что-то. Я пока не знаю.
Они помолчали: каждый о своем.
Рассеянный свет лился отовсюду и не давал тени. Из-за этого длинные ряды стеллажей, казалось, уходили в бесконечность. Хотя на самом деле Хранилище было не такое уж и большое: всего один гектар полезной площади.
РБ-5 бесцельно перебирал драгоценные картонные карточки, стараясь не повредить их. Когда-то их брали руки людей, но со временем все стали делать роботы. Когда-то в библиотеки еще ходили читатели, но Время стало настолько быстрым, что жизнь Человека сократилась до минимума. Он успевал только родиться, получить образование и работу, чтобы питаться и одеваться, вырастить себе смену и умереть. На постороннее Времени не хватало, а уж тем более на такое длительное занятие, как чтение старинных книг.
Если какая-то информация и была нужна Человеку, то он получал ее с мнемокристалла, который впитывался через кожу. Информация мгновенно усваивалась мозгом.
– Тебе показалось, – сказал вдруг РБ-4. – Здесь никого нет и не может быть. Мы – глубоко под землей. У нас два лифта: один грузовой, другой – обычный. Ни один из них последние 100 лет не двигался с места.
– И все же я кого-то видел.
Время для роботов не имело значения. Оно действовало только на людей. Роботы могли им распоряжаться, а Оно распоряжалось людьми. Вот уже десять веков РБ-4 и РБ-5 несли бессменную вахту в Хранилище. Их никто не менял, не смазывал, не интересовался ими.
РБ-5 помнил, как они сменили двух предыдущих роботов. Тогда еще к ним в Хранилище спустились люди. Но это был последний раз, когда РБ-5 видел Человека.
Внезапно из-за стеллажа с правой стороны раздался неясный звук, похожий на вздох.
– Ты слышал? – насторожился РБ-5.
– Да, – прошептал РБ-4.
Они настроили сенсоры слуха на максимум.
Звук повторился.
Роботы переглянулись. РБ-5 поднялся и осторожно передвинулся к стеллажам с правой стороны.
РБ-4 потянулся следом.
Едва они оказались в проходе, как мимо них пронеслось что-то голубовато-белое и почти прозрачное. Что именно, они так и не успели разглядеть. А на полу валялась книга. Она была раскрыта на странице с красочной иллюстрацией.
Библиотекари наклонились. Это была книга Толкиена «Властелин колец».
– Ничего не понимаю, – признался РБ-4, выпрямляясь.
– Нужно поставить на место! – РБ-5 покатил по проходу, осторожно придерживая книгу манипулятором.
– Рабик! Как ты можешь так спокойно вести себя? – возмутился РБ-4. – В кои-то веки раз случилось что-то неординарное, а ты даже не хочешь поговорить со мной об этом!
РБ-5 нашел полку с полным собранием сочинений Джона Роналда Руэла Толкиена и засунул книгу между другими томами, успев при этом смахнуть с них пыль веков.
– А что говорить? Только голосовые связки зря напрягать.
– Почему – зря? Мы могли бы хотя бы заняться предположениями: ты бы мне сказал, что ты видел, а я тебе – что видел я. И мы бы, посовещавшись, пришли к определенному мнению...
РБ-5 вернулся к ящику с карточками:
– Я видел некую белую субстанцию неясных очертаний.
– А я, – обрадовался РБ-4, – видел облако, и оно было голубовато-белое. И еще оно так быстро пролетело мимо, что мне показалось, будто его сдул порыв ветра.
– Робик, ты же никогда не видел облаков и не ощущал ветра на своем металлическом теле. Как ты можешь рассуждать об этом?
– Да, но я читал о них. И у меня есть предположения, как они выглядят и как ощущаются.
РБ-5 ничего на это не ответил. В Хранилище повисла привычная тишина. Это была не полная мертвая тишина. Здесь постоянно раздавались звуки: то скрипнет стеллаж под массой старинных толстых фолиантов, то стукнет об пол какая-нибудь книга, сдвинувшаяся за столетия в результате непрерывного броуновского движения и земного притяжения. Много чего можно было услышать, тем более чутким ухом робота. Но то, что появилось здесь в последние два дня, издавало непривычные, странные звуки. И это, если не пугало Рабика, то весьма и весьма настораживало.
Прошло несколько часов, а, может быть, и дней. Время для роботов-библиотекарей не имело значения.
Они занимались, как всегда, уборкой пыли. Робик внезапно вскрикнул:
– Оно здесь! Я его вижу!
Рабик двинулся на звук его голоса.
РБ-4 оказался в сто четвертом ряду около полки с научной фантастикой. Он стоял в нелепейшей позе: раскинув в разные стороны манипуляторы и слегка подавшись торсом вперед. А перед ним висело белое облако в форме Человека.
– Робик! Это же...
– Я знаю! – радостно завопил тот. – Это – Человек!
Облако шарахнулось от РБ-4
– Не уходи! – взмолился Робик. – Я больше не буду кричать! Ну, пожалуйста!
Облако повисло в нерешительности над верхними полками стеллажей.
– Спускайся! Давай поговорим! Я не сделаю тебе ничего плохого. Мы с Рабиком, наоборот, очень рады тебе. Ты – наш первый читатель за последнюю тысячу лет!
Облако еще немного повисело, как бы раздумывая, потом опустилось на две полки ниже.
– Я вижу, что тебе нравятся приключения и фантастика, – продолжил Робик, – мне они тоже очень-очень нравятся. Я даже сам написал одну книгу, представляешь?
Облако опустилось еще на одну полку.
– Так как нет бумаги, я записал ее на мнемокристалл. Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь прочитал эту книгу, но, к сожалению, это невозможно...
Рабик с тревогой следил за странным объектом. Что бы это ни было, оно уже нарушило привычный уклад их жизни и работы. Нужно было что-то срочно предпринимать.
– Э-э!.. – начал он. – Как бы это сказать? Дело в том, что вы, не знаю, как вас по имени, нарушили святое правило. В Хранилище можно находиться только обслуживающему персоналу, то есть мне и РБ-4. А вы проникли сюда без разрешения, не спросив санкций на посещение. Поэтому я вынужден задержать вас и опросить, чтобы выяснить цель вашего посещения.
Облако взметнулось ввысь и растаяло под потолком.
– Что ты наделал? – возопил Робик, потрясая манипуляторами.
– Оно улетело!
– У меня сложилось мнение, что оно что-то ищет. И пока не найдет, можно сказать с уверенностью, не уберется отсюда.
– Твоими устами да мед бы пить! – Робик поехал прочь из прохода. Колесики его платформы грустно поскрипывали.
– Тебе нужно заняться собой, – Рабик посмотрел ему вслед. – Профилактика никогда не помешает.
– К черту! Надоело! К чему это все? Мы никому не нужны. Про нас забыли. Неужели ты до сих пор этого не понял?
Поскрипывание удалилось.
Рабик задумчиво уставился на книги, бесконечными каскадами уходящие вверх, вниз, влево и вправо. Сколько знаний и усилий собрано здесь? Кто-то давным-давно писал все это, старался донести до других свои мысли, а теперь они пылятся в Хранилище, в пяти километрах под землей. И никто, кроме двух старых роботов их не касается.
Стараясь не предаваться грустным размышлениям, Рабик прочел про себя стих из Библии о вреде уныния, затем тронулся с места.
В их любимом уголке, находящемся прямо посередине Хранилища, на так называемой Площади Знаний, Робика не оказалось. Рабик почти не удивился. Его друг всегда пропадал среди многочисленных стеллажей, выискивая книгу, которую еще не читал.
Застыв на месте в позе отдыха, Рабик принялся изучать очередной ящик с карточками. За этим занятием прошло какое-то время. Робик не появился. Рабик отложил в сторону работу и настроил голосовые связки на самую полную громкость:
– РБ-4! Прошу тебя явиться на Площадь Знаний для получения важной информации!
На самом деле ему нечего было сообщить Робику, но только это могло привлечь РБ-4.
Выждав некоторое время, Рабик снова позвал друга, но никто не откликнулся.
Это уже не настораживало. Это выходило из ряда вон. РБ-5 тронулся с места, заглядывая по пути в каждый проход.
Неизвестно, сколько времени он двигался, но в конце концов доехал до стены, в которой находились двери лифтов. Проверив их, он убедился, что лифтами никто не пользовался.
Тогда Рабик тронулся в обратный путь. На Площади Знаний Робика не оказалось, но РБ-5 и не ожидал его там увидеть. Он проехал ее и двинулся к противоположной стене.
В одном из проходов он увидел РБ-4. Тот листал какую-то потрепанную книжку и, казалось, ничего на свете для него не существовало, кроме этих нескольких десятков кое-как сшитых листов.
– Робик! – тихо позвал его РБ-5.
Тот вздрогнул и поднял тяжелую голову. На Рабика уставились фасеточные глаза.
– Робик! – повторил РБ-5. – Прости, что я спугнул его!
– Я тут нашел интересную вещь, – РБ-4 говорил, как бы себе самому. – Вильям Шекспир «Король Лир». И меня заинтересовал один персонаж – король-отец. Он явился главному герою в виде полупрозрачного человека. И это называется Привидением.
– Значит, нас посетило Привидение? Но – чье? – с облегчением спросил РБ-5. Он уж и не надеялся на быстрое перемирие с другом.
– Человека.
– Человека?
– Да.
Они помолчали. На этот раз тишина была полной. Если бы они были людьми, то издавали бы больше звуков, по крайней мере, можно было бы услышать шум дыхания или скрип плохо смазанных суставов. А пока роботы стояли, они вообще не издавали ни звука.
– Может ли такое быть? – осторожно заметил Рабик. – Привидение Читателя ни с того ни с сего явилось в Хранилище и ему тут что-то нужно.
– Давай спросим у него самого, – вдруг ответил Робик.
Рабик осторожно повернулся, чтобы посмотреть: куда это уставился его друг. И увидел Привидение. На этот раз Оно висело низко над полом и никуда не спешило. По крайней мере, так казалось.
– Здравствуй! – сказал Робик.
– Здравствуйте, уважаемые! – прошелестел бестелесный голос.
По книжкам пролетел легкий ветерок, сдувая облака пыли. «Ого! – подумал Рабик. – Оно решило заговорить с нами! Значит, его поиски оказались безрезультатными».
Вслух же он спросил:
– Как тебя зовут?
Привидение засмеялось, если можно было назвать смехом сухое карканье:
– Никак! Я ведь – Ничто, поэтому у меня не может быть имени.
Роботы переглянулись.
– Но у того, кем вы были, имелись когда-то и имя, и фамилия, – начал было Робик.
Но Привидение прервало его:
– Я не помню. И в этом-то все и дело. Мне нужно узнать, кем я был до смерти.
Это уже становилось забавным: Привидение является в Хранилище, чтобы найти себя. РБ-5 задумчиво постучал манипулятором по своей металлической голове:
– Думаю, что Библиотека не поможет в твоих поисках. Вот если бы ты что-то помнило!..
– Да я помню все! – вскричало Оно, потрясая прозрачными руками. – Кроме имени.
– Тогда ты должно нам все рассказать, чтобы мы могли помочь тебе, – сказал Робик.
Привидение помолчало и сказало в ответ:
– Что ж, слушайте. Я был последний робот, оставшийся на планете людей...
– Так ты – робот! – разочарованно протянул РБ-5.
Привидение недовольно зыркнуло на него дырками глаз и продолжило:
– Люди держали меня под колпаком, словно животное в зоопарке и показывали своим малым детям, посмеиваясь над моими создателями. «Этот робот может все! А тысячи таких роботов спасут планету от экономического кризиса...» – гласили рекламные плакаты моей молодости. Представьте те же слова, произнесенные с сарказмом и глупыми ухмылками!..
– Но... – попытался снова встрять РБ-4.
Привидение робота раздраженно взмахнуло полупрозрачными манипуляторами и растворилось в воздухе.
Рабик, если бы был человеком, просто пожал бы плечами, но так как он был робот, то он сказал:
– На этот раз я не виноват в том, что оно пропало. Смею заметить – у него скверный характер.
– Точно! – Робик радостно закивал. – Именно – скверный! От одиночества. Спросишь, откуда я знаю это? – РБ-4 многозначительно посмотрел на друга. – Этот робот – мой герой. То есть герой моей книги!
– Не может быть! Почему же ты не предупредил?
– Я хотел сказать, но просто не мог – Привидение не давало!
– Так что ты хотел мне сказать? – Привидение неожиданно появилось из воздуха, как будто никуда и не исчезало.
От неожиданности Робик растерялся.
– Ну же! – Привидение нетерпеливо поежилось, и по нему побежала рябь.
– Ты – мой герой!– выдавил из себя РБ-4. – Герой моей книги.
– Как это – твоей книги? Ты же говорил, что ее у тебя ее нет, а есть только мнемокристалл...
– Точно! Бумажной книги, к сожалению, нет.
– О, горе мне! – Привидение взмыло под серый потолок. – Я никогда не обрету плоть!
– Почему? – хором спросили роботы.
– Потому что мне было предсказано: если я найду книгу, в которой написано обо мне, то я снова обрету железную плоть и полупроводниковую кровь. То есть стану самим собой.
РБ-4 озадаченно постучал манипулятором по голове. Действительно, его герой в конце книги погибал, замученный безжалостными детишками: те разбирали его по винтику, чтобы понять, как устроен «железный человек».
– Негодяй! Ты виноват во всех моих бедах! – Привидение набросилось с кулаками на Робика, но пролетело сквозь его металлический корпус.
Развернувшись, оно повисло в метре от РБ-4:
– Вот что, дубина ты металлическая! Тащи сюда свой мнемокристалл и побыстрее! А ты, – он указал на РБ-5, – неси то, на чем можно писать.
– Зачем?
– Будем писать книгу.
Робик вдруг затрясся, издавая странные звякающие звуки.
– Что смешного в том, что я сказал? – рассердилось Привидение.
Поднявшись, оно повисло в воздухе и посмотрело на РБ-4 свысока.
– Это он от радости! – вступился за друга Рабик. – Его мечта осуществляется – книга будет написана!
– Есть одно «но»!
– ???
– Бумага!
Привидение недоуменно посмотрело на РБ-5:
– Ваша библиотека полным-полна бумаги.
– Но это же книги! – возмущенно воскликнул РБ-4. – В них нет ни одной чистой страницы.
– Карточки! – вдруг воскликнул Рабик.
И помчался мимо стеллажей к Площади Знаний.
– Карточки? – переспросил Робик и покатил следом.
По пути он сообразил: обратная сторона картонных карточек пользователей была чистой – великая роскошь!
Робик прибыл как раз вовремя. Рабик осторожно, с необыкновенной любовью, вынимал карточки из деревянного ящика.
Взяв в манипуляторы первую карточку и карандаш, РБ-4 обернулся к Привидению:
– Ну?
– Что – «ну»?
– Диктуй!
– А почему я? – возмутилось то.
– Потому что это твоя жизнь, и ты ее помнишь лучше меня!
– Идет!
И оно стало диктовать:
– «Шел 3333 год... Леса на планете остались только в Заповедниках...»
Микки
У соседки под нами была болонка мужского рода по имени Тимка. Пес так лаял порой, что можно было запросто заработать головную боль (слышимость, к сожалению, в наших домах превосходная). Как-то ночью, разбуженная его визгливым лаем, я села и от отчаяния написала вот такую маленькую повесть...
От автора
Наверное, все началось с того, что я, сильно разозлившись, замахнулся на Микки... Или это случилось еще раньше? Да, скорее всего, это произошло в мой день рождения.
С самого утра все шло не так. Сначала у меня сломалась машина, потом я забыл, что в доме не осталось ни капли вина, – пришлось бежать за ним в ближайший магазинчик; а когда вернулся, оказалось, что мой праздничный пирог, над которым я бился все утро, сгорел. В довершение всего вечером, когда ко мне пришли друзья, чтобы поздравить с днем рождения, они подарили мне это исчадье ада!.. Тогда мы еще все перессорились и наговорили друг другу кучу гадостей...
Нет, это началось в тот день, когда в баре я поспорил со своими сослуживцами. А спор наш был о женатых и холостяках. Все, кто был женат, утверждали, что именно в этом состоит смысл жизни. А неженатые, в том числе и я, считали, что хорошо быть холостяками. И каждый приводил свои веские доводы...
Извините, я, кажется, не представился. Меня зовут Питер Браун. Мне сорок лет. Среднего роста, приятной полноты, волосы темные, голос негромкий, но уверенный. Губы полные, подбородок волевой, глаза серые... И – очки. Зрение я испортил на работе. Компьютеры хороши, когда с ними проводишь только то время, которое нужно для того, чтобы нажать несколько кнопок. А я частенько засиживался в его компании допоздна. Спешить-то мне было некуда: дома меня ждали лишь пустые тихие комнаты.
Я еще ни разу не был женат. И, по крайней мере, до того, как это со мной случилось, не собирался...
Нет, начало всему было положено еще раньше: в то утро на доме, который когда-то принадлежал Николасу Гарвею (царствие ему небесное!), появилась вывеска, написанная золотом на черном фоне. Этот дом долго стоял заколоченным. Никто его не заселял с тех пор, как умер владелец. Гарвей скончался так же тихо, как и жил. После того, как простенький гроб с телом покойного вынесли из дома и поставили на катафалк, полицейские опечатали окна и двери.
И стоял этот дом до поры до времени, пока в одно солнечное утро над его парадным подъездом не появилась вывеска: «Филиал фирмы «Микки».
Сначала вывеску заметили те, кто жил по соседству. Потом те, кто проходил по этой улице два раза в день: на работу и обратно. Каждый увидевший поспешил сообщить новость своим близким и знакомым. Городок у нас маленький, поэтому новости распространяются со скоростью пешехода, который спешит сообщить нечто из ряда вон выходящее.
Скоро весь город побывал на этой улице, чтобы поглазеть на вывеску и обновленное крыльцо, на пластиковые окна и двери.
Внутрь почему-то никто не решался войти. А может быть, мои сограждане просто не спешили. Приятно, знаете ли, иногда растянуть удовольствие. Сначала – от созерцания, а затем – от активного участия. Тем более, что в провинции рады любому поводу посплетничать.
Пожалуй, все началось именно с этого дня. Тогда филиал фирмы «Микки» посетил наш уважаемый мэр. Он оказался первым смельчаком, переступившим порог этого дома. Мэр провел там не более получаса, после чего появился в дверях парадного подъезда с корзинкой в руках. Когда он спустился по ступенькам, наиболее любопытные из присутствующих обступили его, и начались расспросы. При этом все старались заглянуть в корзинку. Те, кто был в первых рядах, разочарованно отступали, освобождая место другим, напирающим сзади.
В корзинке сидела обыкновенная собака. Маленькая, почти щенок. Белая, пушистая болонка. При виде такого большого количества людей она залаяла. Ее было слышно до тех пор, пока мэр в своей машине не скрылся за поворотом.
С той поры прошло десять лет.
Почти в каждом доме появилась собственная Микки. Филиал фирмы переселился в новое здание с лабораториями и вместительными вольерами. Дела фирмы явно шли в гору.
Почему, спросите вы? При чем тут маленькие болонки?
Дело в том, что в один из первых дней пребывания в нашем городе, президент фирмы «Микки», некий Эдуард Флезенберг, выступил в местном кинотеатре с лекцией, в конце которой в качестве наглядного пособия был показан документальный фильм. В главной роли выступала маленькая болонка по прозвищу Микки.
Я до сих пор вспоминаю одну сцену из этого фильма...
По улице идет молодой человек. Он отработал положенное время в своей конторе и направляется домой. По дороге он заглядывает в трактир выпить кружку пива. Там сталкивается со старым знакомым, которому должен много и давно. Да и пиво в этот день, как назло, оказывается скверным. Около дома он поскальзывается на неизвестно кем брошенной банановой кожуре. Падает, больно ушибается. Вдобавок ко всему рвет свои единственные приличные брюки на самом неприличном месте. Так вот, он заходит, хромая, домой и сразу же спешит к себе в комнату, чтобы переодеться, пока жена не обратила внимание на его вид. Но та, видимо, услышав, как хлопнула входная дверь, выглядывает из кухни и кричит ему вслед: «Хоть бы ботинки снял, изверг!» – и так далее.
Когда же муж возвращается уже переодетым и требует положенный ему ужин, тот оказывается еще не готовым. И это – последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Он взрывается, говорит жене всякие нецензурные слова. Та, в свою очередь, взвинченная на работе, распаренная у плиты, завидующая подруге и ее молодому любовнику, не выдерживает несправедливых нападок мужа и отвечает на грубость грубостью. Начинается так называемая цепная реакция. Ссора затягивается...
Именно в этот момент Микки врывается на кухню, яростно лает то на одного, то на другого. Кто-то из супругов замахивается на нее. Микки делает выпад, будто собирается укусить. На самом деле она этого не делает. Просто собака натренирована на этот выпад. И тут наступает разрядка: муж начинает бить собаку ногами, а жена – первым попавшимся под руку предметом.
Иногда бывает достаточно одного раза. Иногда, чтобы снять стресс, вызванный гневом, нужно бить еще и еще. До тех пор, пока ярость не пройдет, а гнев не уляжется. Собака может сдохнуть. Дело не в ней, а в разрядке. Если бы Микки не было, то супруги, крупно разругавшись, могли бы подраться или, что еще хуже, убить друг друга. Намного проще выместить злость на собаке. На следующий день можно пойти и купить новую. И, притом, совсем недорого.
Микки может вмешаться еще раньше, у порога. Например, сорвать с вешалки только что повешенный плащ или утащить шлепанцы. Тогда ссоры с женой не будет. Все кончится еще раньше...
После показа такого наглядного пособия жители городка долго не могли прийти в себя. По сути дела фирма предлагала убивать живое существо, вымещая злобу на бедном, ни в чем не повинном животном.
В тот же день в городе появилось общество «Друзья и защитники Микки». Члены этого общества начали разбрасывать листовки, в которых предлагали пустить фирму «по ветру».
Но люди есть люди. Со своими заботами и делами. У каждого может произойти нервный срыв, накопиться злоба и усталость, ненависть и обида. Многие стали задумываться: а не лучше ли убить одну или две собаки (тем более, что за нее заплачены не такие уж большие деньги), чем испортить отношения с начальством или подраться с женой?..
Пропаганда в защиту собак постепенно заглохла. Дальше листовок дело не пошло, а у фирмы начались золотые дни. Микки появилась в каждой второй семье.
Говорят, гробовщик Джон Смит пять раз в неделю бегает за новыми Микки...
До того, как она появилась у меня, я жил один. Экономки у меня не было, и я сам вел свое хозяйство. Ни с кем не ссорился. Имел постоянных друзей. Три раза в неделю ходил в бар пить пиво с сослуживцами. В общем, обходился без женщин, ссор и собак.
Но друзья решили за меня мою судьбу, подарив мне Микки.
Я вздрагивал от ее визгливого лая. Даже по ночам она не давала мне покоя, поскуливая и повизгивая во сне. Она рычала на дверной колокольчик. Она лаяла, когда начинал звонить телефон. Она рвала мои шлепанцы и делала кучи на бабушкином персидском ковре. Она, она, она...
В конце концов я не выдержал: замахнулся на нее в дикой злобе, чтобы ударить, разнести вдребезги ее маленький безмозглый череп! Только бы не слышать и не видеть это несносное животное. Такая ярость бушевала у меня в груди, такая ненависть, что я просто потерял над собой контроль.
Но случилось непредвиденное! Что-то, наверное, упустили ученые, разработавшие программу «Микки», что-то не доглядели собачники при отборе щенков или при их дрессировке.
У моей Микки не сработал инстинкт на выпад и укус. Она не бросилась ко мне, якобы желая укусить, а перестала лаять и поджала хвост. Сработал более древний инстинкт, заложенный в нее самой природой: инстинкт самосохранения или страха за свою шкуру.
Собака забилась под диван, и весь вечер ее не было ни видно, ни слышно. Я же провел этот вечер в размышлениях, в результате которых решил вернуть Микки фирме. Но ночью я проснулся от неожиданной мысли: а не попробовать ли мне перевоспитать ее?
«Что ж, – подумал я. – Попытка не пытка!»
На следующий день я не стал кормить собаку теми концентратами, которые приносили разносчики фирмы и каждое утро клали мне под дверь. Я налил ей в миску куриного бульона и бросил пару кусков мяса. Все последующие дни я продолжал кормить Микки тем, что ел сам, к своему удивлению обнаружив, что она обожает свежие огурцы.
Через несколько дней агрессивность собаки уменьшилась. Мои предположения оказались верными: в концентратах, прилагаемых фирмой к собаке (почти за бесценок!), содержалась небольшая доза какого-то возбудителя. Может быть, кофеина или чего-то другого. Но, как бы то ни было, я оказался прав: съев такую пищу, собака становилась нервной и, естественно, сильнее реагировала на звуки, запахи и другие раздражители.
Чтобы не вызвать подозрений у соседей, я продолжал брать концентраты, которые каждое утро оставлял у моих дверей разносчик. Содержимое банок я отправлял в унитаз.
Микки становилась просто собакой. Она, конечно, лаяла на гостей, но не больше двух-трех раз, как бы для приличия. Затем, удовлетворенная, ложилась на подстилку. Она лаяла, чтобы привлечь мое внимание к телефону, если я брился в этот момент в ванной комнате и не слышал звонка. Но, когда я сидел в комнате, а телефон начинал звонить, она молчала, выжидательно глядя на меня. Микки знала, что я люблю, а что бы не одобрил. Например, я строго-настрого запретил ей делать кучи на персидском ковре, доставшемся мне от бабушки, а так же начал прятать от нее тапочки, чтобы она перестала их грызть.
Совсем забыл! В правилах пользования собакой, полученной от фирмы, указывалось, что любой гость может, конечно, с разрешения хозяина, выместить на его собаке свое плохое настроение. С условием выплаты части денег, если просто ее побил, и полной суммы, если Микки сдохла.
Как-то раз один из моих знакомых пришел ко мне в гости не один. Его друг представился, как Скотт Вулф. Мы пили пиво и разговаривали о том о сем. Я заметил, что Скотт явно не в духе. Он никак не мог унять раздражение, но неизвестно, чем оно было вызвано. Думаю, что не мной. Вулф огрызался на нас с Вальтером, злился по малейшему поводу. Наконец он не выдержал и вышел на кухню. Я пошел вслед за ним.
Мой гость стоял над собакой:
– Ну, что, маленькая сучка, будешь меня кусать или нет?
Услышав это, я похолодел. По правилам, установленным фирмой, я должен был предложить гостю сорвать свой гнев на моей бедной Микки.
– Что у тебя за собака? – Скотт обернулся ко мне. Его лицо было красно от гнева. – Она не бросается на меня! – Тут он перевел взгляд на Микки, спокойно лежащую на подстилке.
– Извини, но я ничем не могу помочь тебе! – вежливо, но холодно ответил я.
Он стиснул челюсти от едва сдерживаемого бешенства и зло глянул на меня:
– Ну, спасибо, уважил!
Вулф вышел, сильно хлопнув входной дверью.
С тех пор я избегаю этого человека. Да и вообще, стараюсь, не приглашать к себе незнакомых людей. Что подумают они, глядя на мою Микки, если даже друзья замучили вопросами: та ли у меня Микки или уже другая? Сначала я отвечал, что та же самая. Потом врал, что другая. Потом, когда они стали замечать, что для Микки собака слишком спокойная, я стал изворачиваться и отшучиваться.
Один из моих знакомых даже спросил, мол, не взял ли я себе простую болонку?..
Ну что на это можно было ответить?
Прошел еще месяц. Мы с Микки подружились. Она скрасила мое одинокое, унылое существование. Я разговаривал с ней, читал ей вслух газеты, мы вместе смотрели телевизор. По ночам, когда нас никто не видел, мы прогуливались по городу или сидели в маленьком садике позади дома.
Микки теперь мне не мешала, а даже помогала. В подвале дома завелись крысы. Я это понял по постоянному шуршанию и топоту множества маленьких лапок, раздававшемуся в ночной тишине. И моя храбрая Микки начала на них охотиться.
Признаюсь, что никогда раньше не слышал, чтобы собаки ловили крыс. А моя – ловила. Перед тем, как закопать в дальнем углу сада, она всегда показывала мне свой улов. Видимо, надеялась, что я похвалю ее. Я, конечно, поощрял собаку, но не только ласковым словом, но и кусочком свежего огурца.
Я и не думал, что у нас с Микки появились враги.
Как-то вечером я задержался на работе дольше обычного и пришлось возвращаться по темноте.
Я, как всегда, брел сквером. Стояла прекрасная осень. Вечер был прохладен, но тих: ни одна травинка не колыхалась, ни один листочек не шелестел. Опавшие листья мерно шуршали под ногами. Мне доставляло удовольствие идти по ним, дышать их прелым запахом и радоваться, что они еще не убраны дворником.
Вдруг из темноты аллеи выступила темная фигура. Сначала я опешил. Но через секунду взял себя в руки и смело направился прямо на человека в черном. Если бы я знал, чем это кончится!..
Оказавшись лицом к лицу с ним, я удивленно воскликнул:
– Вы?.. – вот уж никак не ожидал увидеть Скотта Вулфа! – Что вы здесь делаете так поздно?
– Жду одного козла, который предпочитает собак вместо баб.
Я считал себя человеком сдержанным, но, услышав такое в свой адрес, размахнулся и изо всей силы саданул его по скуле. Пальцы тотчас заныли – ведь я не был профессиональным борцом.
Тут позади послышались шаги. Я оглянулся: еще один человек в черном занес надо мной бейсбольную биту...
Падая и почти теряя сознание от взрыва в голове, которым отозвалась боль, я почему-то подумал об очках. Они отлетели куда-то в сторону, и мне даже показалось, что я слышал хруст стекла под ногами моих мучителей...
Но, видимо, Фортуна снизошла до меня и в самый нужный момент послала мне спасение. Совсем рядом раздался свисток полицейского. Услышав его, мои истязатели бросились наутек.
Полицейский, а им оказался мой старый добрый знакомый мистер Блек, помогая мне подняться, удивленно спросил:
– За что это они вас, мистер Браун?
Его удивление было обоснованным. Во-первых, я никогда раньше не участвовал в драках, тем более уличных. Даже в детстве я был примерным мальчиком, стараясь все конфликты улаживать мирным путем. Во-вторых, с появлением фирмы «Микки» в городе резко сократилось число преступлений.
Я попытался уклониться от объяснений, ведь тогда мне пришлось бы выдать свою тайну. Потирая больные места, я коротко выдохнул:
– Честное слово, не знаю!
– Но, может быть, вы узнали кого-нибудь? По-моему, стоит заявить в полицию. Если за ними есть что-то покрупнее драки или мелкого хулиганства, то их упекут за решетку, обещаю вам! – не унимался Чарли Блек.
– Благодарю вас, я думаю, что они меня с кем-то спутали!
– Ну, как знаете, мистер Браун! Может быть, вы еще пожалеете, что не обратились к нам с заявлением!..
Как жаль, что он оказался прав! Очень скоро я действительно пожалел о том, что не принял мер предосторожности.
С того дня пролетело две недели. Мои болячки прошли, и я уже начал забывать происшествие. Тем более, что мне срочно понадобилось уехать в Техас на два-три дня, чтобы уладить там кое-какие дела.
Поговорив с Микки, потрепав ее по загривку и показав, где находится еда и вода, а, главное, – собачий туалет, я велел ей охранять дом. Ничего не всколыхнулось во мне, никакое шестое чувство не встрепенулось, когда я, закрыв за собой дверь, сел в машину и включил зажигание.
В Техасе я пробыл два дня. Благополучно уладив дела, вечером третьего дня я уже ехал по улицам родного города.
За четыре дома от моего меня удивило оживление, царившее здесь в столь поздний час. Дорогу перекрыли две полицейские машины с включенными мигалками. Народ толпился, в основном, около моего дома.
Бросив машину, я стал пробираться через толпу к калитке. Когда я открыл ее, мне навстречу шагнули двое незнакомых полицейских.
Один из них, молодой парень с вздернутой, точно у зайца верхней губой, преградил мне дорогу:
– Посторонним вход воспрещен!
– Я не посторонний. Это мой дом! – я возмущенно уставился на него.
Парень немного смутился, в это время ко мне обратился второй:
– Вы – мистер Браун? – он пристально вглядывался в мое лицо и хмурился.
– Он самый... Что случилось?
– Попытка ограбления. Прошу пройти с нами, – полицей-
ские двинулись по дорожке к дому. Я – за ними, ничего не понимая. Какое еще ограбление? Что у меня красть?..
Когда я открыл дверь, первое, что мне бросилось в глаза, – пустая подстилка собаки. Уже потом я заметил, что окно в прихожей разбито и что в комнатах беспорядок.
– Где Микки? – вырвалось у меня.
– Это вас беспокоит больше того, что вас обокрали? – последние слова полицейский сопроводил жестом, показывая на разгром, царящий в доме. – Прошу проверить наличие вещей!
– А где мистер Блек?
Молодой полицейский обернулся. По его лицу было видно, что ему неприятен мой вопрос:
– Он первый оказался на месте преступления и не стал ждать подкрепления... Его ранили...
– Еще раз прошу вас проверить, все ли на месте! – прервал его пожилой полицейский, недовольно посмотрев на своего напарника.
Мне ничего не оставалось делать, как пройтись по комнатам. Многое было разбито, перевернуто. Ящики из старинного комода валялись на полу. Вещи из них были вывалены тут же.
Что же искали воры? Деньги в доме я не держу: все сбережения находятся на счету в банке. Ценностей особых у меня нет. По-моему, ничего не пропало, хотя трудно было разобраться в той мешанине, какую представляли сейчас мои вещи.
Об этом я и сказал полицейским, добавив:
– Микки исчезла. Где моя собака? Что с ней? Кто был в моем доме, вы установили?
– Как много вопросов! – устало усмехнулся пожилой страж порядка. – Дело в том, что собака мертва. Когда Блека ранили, мы были в пути. А его вызвал кто-то из ваших соседей. Мы застали довольно-таки странную картину. Грабители в масках топтались в прихожей и бранились. Нам показалось, что они дрались между собой. Увидев нас, злоумышленники попытались скрыться через черный ход, но Блек был жив, на что они не рассчитывали. Он встретил их выстрелами, не давая прорваться к двери. У одного из них была собака. Сначала нам показалось, что они хотели похитить именно ее. Но потом оказалось, что Микки вцепилась в кадык одного из них и держала мертвой хваткой... – тут он посмотрел на мое застывшее лицо и быстро закруглил свой рассказ: – Пришлось вызвать ветеринара, чтобы разжать челюсти собаки.
Молодой не видел моего лица, поэтому как ни в чем не бывало спросил:
– Эта собака действительно Микки?
Я вздрогнул:
– Да.
– Мистер Браун, вам необходимо проехать с нами в участок, чтобы опознать преступников.
– А как же Микки? – горло мое судорожно сжалось.
Все последние дни перед отлучкой в Техас встали у меня перед глазами. Моя Микки! Белый, пушистый комочек... Мы стали такими друзьями! Как она много для меня значила! Она была больше, чем собака. Это был друг, который, охраняя мой дом, погиб в неравном бою. Микки с самого начала было предназначено сдохнуть от побоев, но она умерла, как настоящий герой...
Из полиции я шел пешком, отказавшись от предложения постового подвезти меня на машине. Всю дорогу я думал о Микки. Я даже не мог себе представить, как буду жить без нее. Ведь она, меняясь, изменила и меня. И, по-моему, в лучшую сторону. Потеряв Микки, я будто бы потерял частицу самого себя...
Дома я не знал, с чего начать. Долго не мог взять себя в руки, слоняясь по комнатам, поднимая стулья, собирая вещи, ничего не соображая.
Очнулся от стука.
– Можно к вам, Питер? – это пришла соседка, Ева Блю.
Она была моложе меня лет на семь: невысокая, приятной полноты, с длинными русыми волосами, заплетенными в толстую косу; голубыми глазами и полными чувственными губами. Немного вздернутый носик не портил ее, придавая лицу озорное выражение. Довершала приятную картину милая ямочка на щеке. Она появлялась каждый раз, когда Ева улыбалась.
– У вас не заперто, – начала она неуверенно. – Может быть, я не вовремя?.. Если что нужно, говорите. Давайте, я помогу вам убраться в доме!
– Ну что вы, я сам! – но через секунду я передумал и пригласил ее пройти, извиняясь за беспорядок, хотя это выглядело глупо.
Она сразу же взялась за веник и принялась выметать осколки из прихожей.
На следующий день Ева опять заглянула ко мне. Я обрадовался ее приходу. В моем теперешнем положении: без друзей, без Микки мне было просто необходимо с кем-то общаться. Тем более, что Ева была чертовски мила.
Мы разговорились. И за беседой не заметили, как пролетело время.
Через неделю она решилась вдруг рассказать мне одну историю, случившуюся с ней недавно. Но сначала – еще немного о Еве.
Дело в том, что она тоже жила одна. С мужем Ева развелась пять лет тому назад. Детей Бог не дал. Работала она библиотекарем. Работа спокойная, интересная, правда, не очень высоко оплачиваемая, но Ева привыкла довольствоваться малым. И вот однажды подруги Евы решили подарить ей на день рождения Микки, хотя ей она была совсем ни к чему.
Спецсобака может вывести из равновесия даже мертвого. Это случилось через два месяца с того рокового дня, когда в доме Евы появилась Микки. Устав от бесконечного визгливого лая собаки, она не выдержала и замахнулась на нее половником. Микки вдруг перестала лаять и, поджав хвост, бросилась наутек из кухни...
У меня сильно забилось сердце, когда я услышал об этом. Что это было? Совпадение? Случайность? Такая солидная фирма, как «Микки», не может так часто ошибаться. Значит, кто-то изнутри ведет подрывную деятельность... А если так, то мы с Евой поможем ему, перевоспитав еще одну собаку.
Тут я остановил сам себя. «Мы с Евой?.. – повторил я про себя. – Я думаю о ней, как о... Не может быть! А почему бы и нет?..»
На следующий день я позвонил своему начальнику и попросил отпуск. Для него это не было неожиданностью. Кто-то из сердобольных сослуживцев успел разнести весть о том, что меня ограбили.
Начальник даже не стал слушать моих объяснений, почему именно мне понадобился отпуск. Он выразил мне сочувствие и надежду на то, что отдых пойдет мне на пользу.
После того, как в трубке зазвучали короткие гудки, я вышел из дома, сел в машину и поехал по магазинам.
«Бутылка самого лучшего шампанского, шоколадные конфеты, торт и розы... Что еще? – перечислял я про себя, стараясь ничего не забыть. – Боже! Кольцо... Обязательно нужно кольцо!»
В этот день я еле-еле дождался вечера. Когда наконец-то загорелся свет в окнах дома напротив, я понял, что Ева пришла с работы.
Одевшись в смокинг, который давным-давно не одевал, и нагрузившись коробками, я смело зашагал через дорогу, но на веранде перед дверью вдруг оробел. Наверное, целая вечность прошла с тех пор, как я взошел по ступенькам, и до того момента, когда сумел взять себя в руки и решился позвонить.
Но тут дверь сама открылась, и на пороге появилась Ева.
– Ну, что же вы, Питер! – она сильно смущалась, но глаза ее лучились. – Так и будете стоять перед дверью? Проходите же!
– Спасибо! – пробормотал я, переступая порог. – Ева, милая, мне нужно с вами поговорить... Это очень важно!
– Да не стойте вы у порога, Питер! Проходите, сейчас я сварю кофе, – Ева удалилась на кухню, а я одернул смокинг и вытер ботинки о коврик, лежащий у двери.
Через некоторое время мы сидели в гостиной, пили шампанское. На Еве было одето голубое длинное платье с серебряной нитью. Оно только подчеркивало стройность ее фигуры и оттеняло яркие глаза. От этого они становились еще глубже и светились, словно два аквамарина.
Я вообще-то молчун по натуре. Но в этот вечер в меня словно вселился Дух болтливости: я расхваливал шампанское, резал торт и рассказывал анекдоты, наговорил Еве кучу комплиментов, от которых ее щеки из светло-розовых стали темно-малиновыми.
Говорить-то я говорил, но самые необходимые слова не мог произнести.
Часы пробили девять вечера, а я все не решался. Еще через пятнадцать минут, мысленно обозвав себя остолопом и ослом, дураком и идиотом, я ринулся в объяснение, как омут:
– Ева, я хочу сделать вам предложение!
Она вся вытянулась в струнку, глаза заблестели еще ярче. Но так как Ева молчала, то мне удалось выпалить и продолжение:
– Выходите за меня замуж! Пожалуйста!.. – я с надеждой посмотрел на нее.
Она глубоко вздохнула и вдруг рассмеялась да так звонко, словно зазвенел колокольчик.
– Простите меня, Питер! – произнесла она, отдышавшись. – Это от счастья! Я так долго ждала этого момента! Вы знаете, сколько бессонных ночей я провела, думая о вас? Вы думаете, что «здравствуйте», «до свидания» и «сегодня хороший вечер» – это слова, которые я бы хотела от вас слышать при наших редких встречах у дома? А вы все время говорили только эти слова. О, как мне хотелось снять с вас эти очки и заглянуть в ваши глаза! Вы прятались за ними, как за маской. Но теперь я сделаю это!.. – и она протянула руку.
Я остолбенел. Ее нежная белая рука чуть коснулась моего виска, и очки были сняты. Она придвинулась ко мне и заглянула в глаза. Ее лицо было так близко, что я мог разглядеть все до мельчайших подробностей. Тонкие морщинки в уголках губ, незаметные пушистые волоски над верхней губой, тонко очерченные ноздри, высокие скулы, ярко-голубые глаза...
– Так вы согласны? – не веря в свое счастье, прошептал я.
– Конечно!
– Ева! – я заключил ее в объятья. – Как я рад!
– И я! – эхом отозвалась Ева.
Ее лицо еще больше приблизилось, и тут я поцеловал ее в губы.
С тех пор прошло много лет, но тот первый поцелуй я не забуду никогда! Он стал залогом нашего семейного счастья.
А что было дальше?
Евину собаку мы перевоспитали вместе. Она стала нашим общим другом. А через год после свадьбы, когда родился Эндрю, Микки доказала, что может быть превосходной нянькой.
Фирма «Микки» постепенно захирела: все больше и больше собак не подчинялось дрессировщикам. Микки не желали бросаться на людей, лаять, кусать...
Недовольные владельцы все чаще возвращали собак обратно. И в один далеко не прекрасный и солнечный день, а в самый обыкновенный серый и скучный филиал фирмы «Микки» просто перестал существовать.
На этом позвольте закончить мою небольшую повесть о маленькой белой болонке по кличке Микки.
Маски
Пока я разглядывала заголовки газет, смутно белеющих в темном, еще не рабочем киоске, улица успела измениться. Стекло перед глазами поплыло, качнулось. В нем попеременно отразились разноцветные пятна окон дома на противоположной стороне улицы, а потом – белая театральная маска. Она криво улыбнулась и... подмигнула! А над ухом раздался зловещий шепот: «Ма-ас-с-ски!»
Резко обернувшись, я наткнулась на пустоту. Никого! Странно... Невольно посмотрела на киоск. Но стекло успело принять первоначальный вид. И за ним – ряды газет и журналов...
Это в очередной раз колыхнулся Мир. Изменения... Когда же они прекратятся? Невольно взглянула наверх. Вместо огромных алых букв «ЦУМ», смотрящих на весьма оживленный перекресток, появилось нечто совершенно невероятное: «@#$»! Словно кто-то баловался на клавиатуре компьютера!
По мостовой катились шипастые шары машин. Рывками (из-за восьми ходулей-ног) передвигались маршрутки, похожие на пауков. Мелко-мелко перебирали лапками сороконожки-автобусы. Троллейбусы цеплялись за провода вьющимися побегами словно с огуречной грядки.
По тротуару спешили хмурые, невыспавшиеся прохожие, и большинство из них было в масках. «Маска! Мне нужна маска!» – сообразила я и в отчаянии поспешила к остановке. Но тут на фонарном столбе «проснулся» громкоговоритель. Он засвистел, словно микрофон, поднесенный к колонке, после чего внятно послышалось: «С сегодняшнего дня жители города обязаны в общественных местах находиться в масках. Правило этики и эстетики №6, подписанное Президентом Земли Анархом Великим. Невыполнение беспощадно карается нашими доблестными...» – тут рупор «закашлял» и... затих.
Я беспомощно сжалась, ежесекундно ожидая грубого окрика «нашего доблестного» милиционера. Где я найду эту дурацкую маску? Но тут взгляд упал на ряды предприимчивых бабулек. Они выстроились вдоль всей остановки с горами масок. Я бросилась к первой попавшейся:
– Сколько?
– Сто рублисек, досенька! – прошепелявила старуха, открыв свой бездонный рот с одним зубом и хитро подмигивая. – Бери, бери, а то нынсе самураи лютують!..
– Кто-о?! – переспросила я, невольно оглядываясь в поисках невысокого крепыша с раскосыми глазами, в узорчатом кимоно и с катаной в руке.
– Это нонешняя кликуха вчерашних ментов! – грубовато пояснила соседка бабульки – толстая пожилая женщина в маске со свиным пятачком, сдвинутой на затылок.
Я полезла за кошельком. Но он успел измениться. И я потратила на поиски несколько драгоценных минут. Пока не поняла, что он превратился в баночку из-под таблеток. У меня оставалась последняя сотня. Вынув ее, я ахнула! Она стала фиолетовой и в три раза длиннее, чем была! К тому же на ней были наляпаны флюоресцентные пятна (притом – в строгом порядке!), и они чуть заметно светились в сумеречном свете хмурого октябрьского утра.
– А ну, давай ее сюда! – бабулька ловко выхватила у меня купюру.
Я открыла было рот, чтобы отругать нахалку, но тут рядом со мной возник «самурай»:
– Пра-ай-демте!
Бабка сунула мне первую попавшуюся маску, и я, не чуя рук, быстро натянула ее.
– Вот! Э-э!.. – промямлила я, пытаясь изобразить улыбку.
Губы у «блюстителя» обиженно надулись:
– Нехорошо, гражданочка, поступаете! Я – при исполнении, могу и оштрафовать за хулиганство!
– Больше не буду, честное-пречестное!! – я пустила в ход самый искренний тон и порывисто прижала руки к груди, сделав наивное лицо, захлопала ресницами.
Каким только хитростям не научишься на репортерской работе! Внешностью меня Бог не обидел: темные прямые волосы, интеллигентное лицо, зеленые глаза, ноги – от ушей, высокая грудь... И это – далеко не полный набор стандартных штампов, которые «шли в ход» в критических ситуациях. Их действие на мужчин практически всегда было одинаковое... Эх, жизнь-жестянка! А ну ее в болото!..
– Па-асторонись! – служитель порядка в красном «халате» с золотыми драконами махнул мне жезлом-битой и неожиданно набросился на худого молодого человека в сером плаще, волочащемся по грязному асфальту. – А! Попался, гад! А ну, руки за спину!
Я поспешила ретироваться... К остановке подполз «автобус». У него было много «ног», много круглых нашлепок, похожих на бородавки. И еще много чего «много». На переднем плане красовалось: «Маршрут номер 8».
«Это – мой автобус!» – попыталась убедить себя я и представить, где же у «чудища» двери.
В этот момент мимо меня пронеслось что-то желто-лимонное, похожее на шаровую молнию. Вернее, не что-то, а кто-то. Я знала только одну девушку, которая носила вещи такого вызывающего цвета. И это была именно она – моя сослуживица и подруга – Нелли Цезарь.
«Молния» врезалась в бок «сороконожки». Бок расступился, и образовалось отверстие – ровное, аккуратное. Чем не дверь?
Поспешив за подругой, я протолкнулась внутрь «чудища», успев краем глаза заметить, как срослись двери. Они просто затянулись мембраной, а потом потемнели. И все. А в «салоне» стало сумрачно и тесно. «Нашлепки» на автобусе оказались сквозными и давали бледно-зеленый фосфорный свет. От него было мало толку, а вот Нелькин наряд ярко светился. К этому-то свету «в конце туннеля» я и стала пробираться, поминутно извиняясь, когда кому-то наступала на ноги. Подруга заметила меня, когда я оказалась от нее в двух шагах.
– При-ивет! – натужно выдохнула она, одной рукой вытягивая меня из самой гущи на более-менее незанятое пространство, а другой поправляя большую маску бабочки-лимонницы (скорее всего, она выбрала ее именно из-за цвета!). – Извини, что не узнала! Все в этих дурацких масках!.. Вот если бы ты одела зеленый фосфорный свингер!.. А то – кофейный... Сколько раз говорила: глаза зеленые – значит, надо надевать что-то... эдакое! Яркое, экстравагантное!..
Я пожала плечами. Невозможно предугадать ее настроение! Сейчас в ней проснулся визажист, а через минуту – «проснется» еще кто-нибудь...
Скрипя, охая и стеная, автобус довез пассажиров только до поворота на бывшую улицу Карла Маркса (она успела измениться на Политическую). Транспорт выкинул нас прямо на мостовую. Хорошо, что я была в кроссовках-прыгунках! Они спасли от позорного падения. Я удержалась сама и успела подхватить Нельку. Она благодарно посмотрела на меня и поправила съехавшую на бок маску-бабочку с черными усиками.
– Да ладно тебе! – засмущалась я, но, вспомнив про пустой кошелек, добавила: – С тебя пирожок!
– О’кей! – улыбнулась подруга, и мы зашагали вверх по улице.
До редакции добрались за пятнадцать минут. И застали интересную сцену: начальник типографии и его «замы» (из-под масок катились крупные капли пота) прибивали над дверями новую табличку, намалеванную наспех на куске картона: «Коммерческий банк «Тарханы».
Мы с Нелькой переглянулись. Вот это да! Получается, что и я, и она теперь – служащие банка?..
– Проходите, проходите, не мешайтесь под ногами! – басовито заметил один из «замов», оттесняя нас к дверям своим толстым животом. – Не видите, люди работают!
Нелька быстроногой ланью взлетела по лестнице на второй этаж. Я – следом. Вот она, до боли знакомая, родная дверь с позолоченной сломанной ручкой и надписью... «Плановый отдел».
Я нерешительно протянула руку... И тут дверь сама распахнулась. Вернее, ее открыл наш Начальник – Паравайдин Алексей Александрович. Он был в черной бархатной полумаске, словно Мистер Икс в оперетте И.Кальмана. Алексей Александрович приподнял маску и хмуро осмотрел нас с головы до ног.
– Рабочий день начался двадцать минут назад! – он совсем снял маску и надел любимые очки, предварительно протерев их. – Где вас черти носят? А ну, живо по местам!
Я облегченно вздохнула: по крайней мере, у нас Начальник не изменился!
Нелька заулыбалась, играя ямочками на щеках:
– «Сей Саныч»! Неужели запамятовали? Вчера вы сами сказали, мол, если будет очередное Изменение, то мы можем задержаться минут на пятнадцать-двадцать. Поглазеть на то на се на улицах. Чтобы было о чем писать... ой, считать, ой, планировать!.. – она растерялась под строгим взглядом из-под модных очков – так любил смотреть Начальник, когда хотел дать понять, что кто-то провинился.
«Сей Саныч» посторонился, молча пропуская нас в кабинет. Мы уселись за круглые (вместо обычных квадратных) столы, на стулья (спинки у них выгнулись внутрь, и опираться стало совсем неудобно).
– Итак, – сказал Начальник, – в первый же день Изменения вы опаздываете! Что прикажете думать о таких работниках? А? – тут он стукнул ладонью по столу и невольно поморщился – такой столб пыли взметнулся ввысь. – Ладно! Прощаю... Но чтобы навели полный порядок! – «Сей Саныч» поднялся из-за стола.
Когда дверь за ним захлопнулась, мы с подругой радостно подпрыгнули:
– Ура! Бегом за тряпками!..
Полдня ушло на уборку, а там подошло время обеда. «Сей Саныч» появился как раз вовремя:
– Ого! – восхищенно воскликнул он, оглядывая апартаменты. – Молодцы! Хвалю! Просите все, что пожелаете. Но! – тут он сделал продолжительную паузу. – В пределах разумного.
– За вами – обед! – я никак не могла забыть, что в кармане ни гроша.
Нелька, недовольная моей инициативой, надула красивые (будто нарисованные!) губы и замолчала. Но ненадолго. Когда в столовой она увидела столик с дырками и табуреты, то тут же забыла про все обиды:
– Ух ты-ы! Похоже, нам в эти дырки лезть придется... Снизу.
Наш добрый Начальник поднял вверх указательный палец и строго произнес:
– Спортом надо заниматься, девочки! Спортом!
Мы с Нелькой кое-как поместились в «дырках», а «Сей Саныча» отправили за меню. Выбрали по куриной лапше, на второе – по картошке с котлетой. В связи с третьим блюдом мнения разделились – «Сей Саныч» взял мороженое, Нелька – булочку с курагой, а я заказала пирожное.
Когда появились тарелки, над столом повисла напряженная тишина. Мы с опаской разглядывали то, что в меню называлось куриной лапшой. В тарелке плавал комок длинных зеленых «ниток», а в них запутался чей-то... глаз! Начальник нерешительно потянулся к нему вилкой. Тот мигнул. «Сей Саныч» от неожиданности выронил вилку. Она упала прямо на глаз. С характерным «хлюп» он выпрыгнул из тарелки, упал на стол и подкатился к краю. Наш Начальник сделал последнее усилие поймать обед, но «глаз» спрыгнул и угодил под ноги худощавой пожилой женщине, сидящей в дырке соседнего стола. Та, ничего не замечая (то ли из-за несуразной маски, то ли из-за неудобной позы), переставила ногу в туфельке на высоком каблуке, и... каблук попал прямо в «глаз»! Тот лопнул и вытек...
– Да-а-а! – протянула я, постепенно приходя в себя.
«Сей Саныч», красный и потный от пережитого, покрутил шеей и дрожащими пальцами ослабил воротничок рубашки:
– Бредятина какая-то!
Картошка, или то, что ей называлось, была ярко-оранжевого цвета и по внешнему виду напоминала раздавленные внутренности вареного рака.
– Кто будет пробовать? – спросила Нелька жалобно. Ее огромные голубые глаза в темных стрелках ресниц подозрительно заблестели.
Начальник решительно отодвинул тарелку:
– Пожалуй, я съем мороженое.
Но его ожидал сюрприз: в мороженице булькало что-то пенное, исходящее горячим паром.
– Да что же это такое, черт возьми? – не выдержал он и тут же оглянулся. Если дойдет до Анарха Великого, то будет плохо...
– Скорее всего, это взбитые теплые сливки, – подумала вслух я, сочувственно глядя на Начальника. – Или коктейль.
Мне принесли что-то непонятное, свернутое в рулет. Очень хотелось есть, поэтому я решилась. Откусила кусочек. «Слойка... С красной икрой... – подумала я. – А стоит всего три рубля! Надо же!..»
На пути к редакции Нелька взяла меня под руку:
– Как ты думаешь, куда пошел «Сей Саныч»?
– А я почем знаю?
– Он направился к Егор Егорычу, – доверительно шепнула подруга, колыхнув у моего уха прядь волос, – проиграть его в шахматы, чтобы улучшилось настроение.
Я даже остановилась:
– У кого?
Нелька ухмыльнулась:
– Ну, естественно, у Егор Егорыча...
Мы едва доплелись до комнаты – так устали от пережитого! Закрыв дверь, переглянулись и поняли друг друга с полуслова: стянули дурацкие маски и бросили в угол. Я приоткрыла форточку, запустив приятный свежий воздух в чисто убранную комнату. Мы сели за столы, положили головы на руки и закрыли глаза. Бдительно прислушиваясь – не скрипнет ли дверь под рукой Начальника? Но это-то как раз было хорошо: хоть что-то не менялось в ненормальном мире, вставшем с ног на голову. Просто замечательно, что неизменными оставались воздух, сон и... наш Начальник.
Я уже засыпала, когда привиделась маска. Та самая, утренняя. Только в этот раз уголки ее рта были приподняты вверх. Она – улыбалась.
Сергей Ивлиев
Время пилотов
Посвящается всем пилотам EG
Утро, шесть часов. Противный звон будильника, тоскливая серая морось за окном. Помыться, побриться, яичница на завтрак.
– Дорогая, я пошел на работу.
– Да, милый, – спросонья. – Я еще полежу немного.
– Конечно, любимая.
Троллейбус, набитый спешащими людьми. Чье-то лицо, размазанное по стеклу в тоскливой гримасе. Спустя пару минут мое лицо так же размажут по стеклу...
Работа. Просмотреть входящие, полчаса на Интернет. Новых писем нет, пара тем в конференциях...
Принять входящий документ, обработать, отправить дальше, руководству. Пара анкет, тройка заявлений. Нервный посетитель, тщетно пытающийся устроить скандал.
Обед. Быстрая пробежка по магазинам. Майонез, сосиски, специи... Что еще? Может, цветы жене? Точно. Букет гвоздик... Нет, три красивых голландских розы на длинных стеблях. Когда я в последний раз дарил цветы? Не помню...
Послеобеденная работа. Бутылка пива украдкой с коллегой. И опять документы. Принять, обработать, передать... Тоска... Скорей бы отпуск.
Снова троллейбус. Или автобус, или трамвай. А еще лучше – маршрутка. Где никто не станет выпихивать меня через закрытую дверь, а можно спокойно посидеть в тепле и уюте.
Вечерняя тьма... Пурга, пробирающая до костей. Тепло дома уже представляется чем-то нереальным, нечто вроде красивой картинки в альбоме живописи.
Привычное дребезжание звонка. Выставляю букет перед собою. Жена открывает дверь, и улыбка озаряет ее лицо. Впрочем, быстро сменяясь подозрительностью. Типичная женская натура...
– По какому случаю цветы?
– Просто. Купил. Я же тебя люблю...
Подозрение сменяется искренней радостью. Это хорошо. Холодный ужин мне не грозит.
Ужин. Курица, только из духовки, источает аппетитный аромат.
– Положить тебе еще кусочек, любимый?
– Конечно, милая. Ты так вкусно готовишь!
Почистить зубы на ночь, сбрызнуть лицо лосьоном.
– Солнышко, я посижу за компьютером?
Обиженный взгляд, прохлада в голосе...
– Ну, милый... Если, конечно, ты так хочешь...
– Да, милая, я так хочу. Спасибо... – с оттенком вины и извинения.
Бутылку «Амстердам – Навигатора», запотевшую, ждущую своего часа. Еще пару в морозилку, про запас.
Мягкий шорох загрузки. Пиво янтарным водопадом льется в бокал, вздымая белоснежную гору пены.
Темнота ночи за окном. Тусклые проблески звезд сквозь прорехи облаков. Экран монитора светит призрачным блеском.
Пальцы привычно легли на клавиатуру. Мышка уютно устраивается в ладони.
Щелчок по иконке, загрузка программы... Быстрее, быстрее...
Вспышка красок и погружение в новый мир. В мир Свободы и Выбора. Мир Фронтира, полный чудес и приключений, героев и преступников. Мир поиска. Мир звезд.
Свободы среди звезд...
Отсылаю запрос на станцию, включаю стыковочный компьютер. Выхлопы корректировочных двигателей бросают яркие отблески на медленно наползающую махину станции «Марс Высокий».
Величественно и неспешно открывается зев шлюза. Аттрактор подхватывает мою «Кобру» и втягивает внутрь станции.
Автодок выполняет необходимые операции, резкий толчок... Стыковка.
На экране комлинка – таможенный офицер.
– Добро пожаловать на станцию «Марс Высокий», коммандер Охотник.
Да, я вернулся.
Я дома.
Среди звезд.
Принцип невероятности
Агент ФБР носил черный костюм, синий галстук в белую полоску, и при этом сильно потел. Неторопливо вышагивая по пустому двору, он то и дело промокал мятым платком мокрую лысину. Док нервно вздрагивал каждый раз, когда агент лез в карман пиджака, словно ожидал, что тот вынет не платок, а страшный черный пистолет.
Помощник шерифа изображал, по-видимому, статую, неподвижно застыв у калитки, в тени дерева. Док подозревал, что помощник попросту уснул, успешно пряча этот факт за зеркальными стеклами очков-«черепах».
Шериф же, напротив, был активен до неприличия, стараясь «засветиться» перед представителем федеральной власти. На что агент, впрочем, не обращал внимания.
Шериф то бросался успокаивать миссис Смит, нервно всхлипывающую возле дома, то хватался за рацию, то пускался в бега по двору, периодически собирая в пакетик пробы темной, выжженной земли с центра площадки.
– Итак, мистер Ллойд, – прервал затянувшееся молчание агент, – я последний раз предлагаю вам добровольно рассказать, где вы спрятали детей.
– Да что мы с ним нянчимся! – прорычал шериф, бросая на дока кровожадные взгляды. – Дайте мне его на часок – и он расскажет все, что нужно!
Миссис Смит разрыдалась.
– Спокойно, шериф, спокойно, – агент посмотрел на мгновенно стушевавшегося шерифа, после чего повернулся к доку. – Итак?
Доктор тяжело вздохнул и провел ладонью по непослушной шевелюре.
– Я абсолютно не понимаю, почему вы мне не верите? С детьми не произошло ничего плохого. И, надеюсь, ничего и не произойдет...
– Ага, значит, они по-прежнему живы. Хотя бы это обнадеживает, – пробормотал агент.
Миссис Смит зарыдала еще громче. Мужчины нервозно переглянулись, и шериф бросился успокаивать даму.
– Значит, дело обстояло так. Вы заманили детей в гараж, где запугали их, связали и спрятали где-то за городом. Свидетели показали, что вы вечером в среду выезжали на большой скорости на своем «додже» с неким объемным грузом. Вернувшись через несколько часов, но уже без груза, вы всю ночь производили какие-то работы на этом дворике. И примерно в 5.30 утра в четверг соседи слышали громкий взрыв и наблюдали яркие световые вспышки. Так вот у меня всего два вопроса! Во-первых: где дети? И во-вторых: что вы делали ночью со среды на четверг во дворе, мистер Ллойд? – агент стремительно развернулся и ткнул пальцем в дока. – Где дети? Что вы делали ночью?
Док вздрогнул и выронил очки. Миссис Смит, едва унявшая слезы, снова уткнулась в платок. Шериф взглянул на небеса и снова принялся успокаивать рыдающую женщину.
Помощник шерифа громко и отчетливо всхрапнул.
Пока агент пытался сжечь помощника взглядом, док подобрал очки и водрузил их обратно на нос.
– Но, собственно, я уже неоднократно вам это разъяснял!
– Так повторите еще раз!
– Вилл и Мартин в полной безопасности, с ними все в порядке! Ракета спроектирована таким...
– Вы хотите, чтобы я поверил в сказку, что вы сконструировали и построили космический корабль стоимостью два миллиарда долларов, посадили в него двух несовершеннолетних подростков и отправили их на Луну? Вы что, нас за идиотов держите?
– Ну, собственно, значительно дешевле... – пробормотал док, но агент перебил его:
– Хотите услышать мою версию? В последнее время вы испытывали финансовые затруднения. Ваши... хм... сомнительные эксперименты и неудачные патентные заявки совершенно опустошили банковский счет. Вы оказались разорены, доктор Ллойд! И вместо того чтобы найти подходящую работу, вы пошли на преступление! Вошли в доверие к двум подросткам, совсем еще детям, и, воспользовавшись моментом, похитили их. А теперь только ждете удобного момента, чтобы предъявить требование о выкупе!
Шериф подскочил к доку и схватил его за лацканы пиджака.
– Куда ты дел детей, негодяй? – крикнул шериф, тряся дока, словно большую куклу. Док слабо трепыхался в мощных лапах шерифа, взращенных работой на пахотных полях и откормленных свежими стейками.
Агент кивнул, и наконец-то проснувшийся помощник шерифа бросился на помощь доку. После короткой, но напряженной борьбы шерифа оттащили в тенек, где его стала успокаивать миссис Смит.
Агент покачал головой, в очередной раз промокнул лысину.
– Вот видите, мистер Ллойд. Вы еще должны сказать спасибо нашему Бюро, что оно взялось за ваше дело! Иначе не миновать бы вам суда Линча.
– Но позвольте, если бы не Бюро, все вообще бы решилось мирно!
Агент протестующе взмахнул руками, даже не слушая доктора:
– И не надо благодарностей! Благодарить будете судью, если он вынесет вам не слишком строгий приговор. В чем лично я сомневаюсь. Так что давайте, прекращайте притворяться и рассказывайте все начистоту! И без лишних подробностей желательно!
Док вздохнул и уныло забубнил:
– Я построил ракету. Поскольку материалов было недостаточно, пришлось сконструировать жилой отсек в расчете не небольшие параметры. Собственно, – увлекся док, – если бы не разработанная мною технология защитных полей, я и думать бы не смел о пилотируемом корабле, а уж тем более чтобы детьми!.. А со Смитами я давно знаком, очень умные мальчики. Миссис Смит, надо отдать ей должное, воспитала очень способных ребят!
Миссис Смит при этих словах прямо расцвела и обвела мужчин высокомерным взглядом, все своим видом как бы говоря: да, это мои дети!
Дока между тем занесло окончательно, и он углубился в технические описания, понятные федеральщику так же, как китайские грамоты.
– А вспышки и грохот – не более чем побочный эффект псевдоквантовой флюктуации...
– Хватит! – крикнул несчастный агент, хватаясь за голову. – Ллойд, вы либо полнейший идиот, либо самый лицемерный лжец и негодяй из всех, кого я видел! Все ваши чертежи и записи уже побывали у наших экспертов, и их выводы однозначны: бред сумасшедшего! Подобные схемы попросту не могут функционировать!
– Все эти ваши эксперты – профаны с красивыми дипломами! – отмахнулся док.
– Но зато их работы получают признание, а все, чего достигли вы – репутация сумасшедшего профессора! – парировал агент.
– И похитителя детей! – прорычал шериф, пытаясь вырваться из медвежьих объятий своего помощника. Тот в свою очередь перемигивался с миссис Смит и не обращал на трепыхания начальства ни малейшего внимания.
– Да никого я не похищал! Сколько раз можно повторять? Мальчики в полном порядке! Ну... или в почти полном...
– Так в порядке или почти в порядке? Вы уж определитесь как-нибудь!
Шериф громко высморкался в услужливо поданный миссис Смит платочек. После чего угрожающе произнес:
– Док, если с ребятами произойдет хоть что-то... Клянусь, я лично вас повешу!
Док испуганно поежился.
– Ну... мы договорились о сеансах связи... но на три последних они не вышли... Пределы мощности их передатчика достаточны, чтобы послать сигнал с расстояния до 50 миллионов километров. Однако у меня самого было проблемы с передатчиком...
Агент презрительно фыркнул и уничтожающе посмотрел на дока.
– Мистер Ллойд, вы называете «передатчиком» вот это слегка переделанное антикварное радио середины прошлого века? Да, конечно, парочка впаянных микросхем позволяет улучшить качество приема. Но посылать сигнал на такие огромные расстояния... Мистер Ллойд, я все больше и больше склоняюсь к мысли, что у вас проблемы с психикой!
Док обиженно сопел, теребя очки.
– Наденьте на него наручники, шериф, – агент махнул рукой и направился к калитке.
Шериф, ухмыляясь, достал из-за ремня никелированные браслеты:
– Ну что, док, пошли?
– Подождите, подождите! Но ведь нельзя же так... Неужели вы даже не хотите проверить...
– Что проверить? Вот эту рухлядь? – агент пнул бок громозд-
кого ящика, больше похожего на сейф, чем на радиоприемник. Коим он в действительности являлся.
Приемник включился и затрещал.
Агент застыл на одной ноге.
Шериф уронил наручники.
Его помощник замер, сжимая опешившую миссис Смит в объятьях.
Доктор от неожиданности закашлялся.
– Док, док, где вы? – с трудом пробился сквозь шул помех детский голос. – Док, ответьте! Док, это Мартин! Ответьте, док!
– Это что, шутка? – прервал общее молчание агент.
Док резко взмахнул рукой, призывая к тишине, и бросился к радиоприемнику.
– Мартин, я тебя слышу! Мартин, где вы? С вами все в порядке? Ответь, Мартин, вы в порядке?
В ответ из динамика раздался лишь шум помех.
Агент хотел было что-то сказать, но док крикнул:
– Всем тихо! По времени расхождения я смогу примерно определить их местонахождение!
Агент и шериф переглянулись недоуменно и решили не мешать.
Док нервно поглядывал на часы, ожидая ответа, и едва не подпрыгнул, когда из динамика вновь раздался детский голос:
– С нами все нормально, док! Я так рад вас слышать, док! Здесь здорово, нам очень понравилось путешествие! И ракета у вас отличная. Только мы домой хотим, на Землю!
Док изумленно уставился на часы и прошептал:
– Быть того не может!
Потряс часы, поднес их к уху, снова посмотрел на циферблат. Представители закона и миссис Смит глядели на него, словно на шамана неведомого племени, творящего странный колдовской обряд.
– Э-э... мальчики, а вы, собственно, где? В кратере Эйткен, как и рассчитывали?
Док повернулся к шерифу, недоуменно сказал:
– Сигнал до Эйткена и обратно должен проходить с запозданием всего несколько секунд, плюс пара секунд на огибание... А тут... Либо мы столкнулись с каким-то доселе неизвестным феноменом... либо я даже не знаю, что предполагать.
– А что, собственно?.. – спросил шериф, почесывая затылок.
– Судя по промежуткам между сеансами, их передатчик находится где-то в 45-50 миллионах километров от нас. Но единственное, что может...
– Док! Док! – вновь раздалось из динамика. Ллойд поднял руку, призывая к молчанию.
– Док, мы... ну... – было слышно, как собеседник по другую сторону приемника хлюпает носом, не решаясь сообщить о проделке вселенских масштабов. – Там, в первом месте, скучно было. Скалы и пыль, пыль и скалы. Ну, мы решили еще погулять. Вы ведь нас больше не отпустили бы, верно, док? В общем, мы еще полетали...
– Черт побери, да где же вы? – закричал док, в ярости ударяя кулаком по корпусу приемника.
– ...Совсем чуть-чуть! – продолжал мальчик, до которого словам Ллойда еще только предстояло долететь. – Вы же не будете на нас сердиться, док?
И вновь лишь треск межпланетных помех.
– Нет, Мартин, не буду! Только скажи, где вы? В Эйткене? На Солнечной стороне? Где вы?
И снова тоскливое ожидание.
Помощник шепотом спросил у шерифа, а где, собственно, этот самый Эйткен? Шериф так же тихо ответил, что понятия не имеет, но, похоже, не в их штате. Агент цыкнул на обоих и сказал миссис Смит, прильнувшей уже к его плечу, что Эйткен – это местечко на обратной стороне Луны. И увидеть его нельзя даже ночью. При этом рука агента спустилась с ее плеча на талию, даже ниже. Чему сама миссис Смит не препятствовала. Док от волнения готов был сгрызть пальцы вместе с ногтями.
Наконец, через уже установленное время, радио ожило.
– Док, мы не в Эйткене! – сообщил радостный мальчише-
ский голос. Впрочем, док это и так давно понял, поэтому легче ему не стало. – Но помните, вы обещали не сердиться! В общем, мы решили, что мама вряд ли нас еще отпустит, и решили посмотреть напоследок, где Джон Картер жил...
Док побледнел и схватился за сердце.
– Но мы ж не знали, что это так далеко! У нас еда почти закончилась и горючего нету! И у местных горючки нет, они говорят, что вообще ничего такого делать не умеют! Док, что нам делать? Здесь, конечно, интересно, и местные эти смешные, но мы домой хотим!
Док повернулся к остальным и неестественно спокойным голосом произнес:
– Начать с хорошего или с плохого?
– С хорошего, – быстро сказал агент.
– С мальчиками все в порядке. Я знаю, где они находятся. Хорошего больше нет. А плохое то, что у них закончилось горючее для корабля и вернуться сами они не смогут. А находятся они, черт побери, более чем в сорока миллионах километров отсюда – то бишь на Марсе.
– Мы их можем оттуда вытащить? – не менее быстро спросил агент, представляя себе, где находится этот самый Марс. Представленное его не радовало.
– Вы – нет, – ответил док. – А я смогу, только если построю еще один такой корабль... Но что еще за местные?
Док повернулся к радио и спросил:
– Мартин, ты меня слышишь? Мартин, что за местные? Повторяю, что еще за местные?
И через положенное время получил ответ:
– Док, местные – это маленькие рыжие чудики, что здесь живут! Ну, как еще в книжках пишут – марсиане, вот!
Человек-Вселенная
Вся моя жизнь – это страх. Страх и долг. Перед всеми людьми. Перед Вселенной. Я боюсь за свое здоровье, за свою жизнь. Я пугаюсь малейших признаков болезни. Мысль о парикмахерской сводит меня с ума. О том, что мне уже за тридцать, я вообще не думаю.
Когда-то я был обычным молодым человеком, лениво плывущим по реке жизни. Любитель поспать, выпить пивка, пообщаться с девушками. Когда заканчивались деньги – этот незыблемый эквивалент земных удовольствий, – находил непыльную подработку. А как только расплачивался по счетам и пополнял копилку – возвращался к привычному течению жизни.
Вот так в один недобрый день я оказался в лаборатории профессора Дженкинса. Дока Дженкинса, проще говоря. Привели меня туда, во-первых, нехватка финансов, и во-вторых – маленькое объявление в газете: «Требуется лаборант».
Док при первой встрече (да и при дальнейших тоже) не производил впечатления «сумасшедшего профессора». Худощавый пожилой мужчина с лысиной, в очках и с неистребимой привычкой теребить пуговицу на белом халате во время разговора.
Док посмотрел мои документы, побеседовал и счел мою кандидатуру подходящей. Работа – сидеть в кресле, изображая объект исследований с десяти утра до двух дня ежедневно, – меня устраивала, оплата за это безделье тоже была ничего, и мы пожали руки. На следующий день я приступил к работе.
Док заранее предупредил, что кормить меня будут днем по особой диете, поэтому после десяти вечера и до десяти утра ничего нельзя есть. Это меня даже обрадовало, поскольку дома из еды оставалась лишь пачка овсяных хлопьев.
Выпив пол-литра специального коктейля – безвкусного, но чрезвычайно питательного, по заверениям дока, – я переодевался в белоснежный комбинезон и честно просиживал четыре часа в кресле, облепленный неисчислимыми присосками с датчиками.
Ровно в два меня освобождали от проводов, док отключал громоздкую аппаратуру и, получив свой дневной заработок, я сматывался домой.
Спустя некоторое время я заметил, что стал меньше спать. Хватало всего трех-четырех часов сна, чтобы организм полностью отдохнул. Тело стало более подвижным, и казалось, какая-то неведомая энергия переполняет меня.
Я сообщил об этом доку. Дженкинс на радостях открутил пару пуговиц, устроил мне опрос, занося ответы в какую-то таблицу. После чего предупредил, что с завтрашнего дня опыты станут менее приятными и несколько болезненными.
Заметив мои колебания, док тут же понес всякую чушь о том, что этот эксперимент крайне важен для науки, что его результаты совершат настоящий переворот как в теоретических, так и в прикладных отраслях науки. Но, видя, что я все еще сомневаюсь, он заявил, что вдвое увеличит мою оплату, и этот аргумент был неотразим.
Следующим утром меня препроводили в другую лабораторию, занимающую весь подвал здания. В центре опять располагалось кресло, а вот все пространство вокруг него было уставлено странным громоздким оборудованием. Оно выглядело настолько зловеще, что я даже спросил дока, не является ли его второй фамилией Франкенштейн?
Док несколько натянуто рассмеялся и ответил, что знаменитый персонаж – не более чем младенец перед ним, Дженкинсом, а я вовсе не похож на тело, сшитое из кусков мертвецов.
Немного ободренный, я занял свой лабораторный трон. Ассистенты дока вновь увешали меня датчиками, на этот раз в меньшем объеме, и, что меня поразило, прикрепили к креслу зажимами, так что я мог двигать только головой.
Док попытался успокоить меня, сказав, что так нужно для моей же собственной безопасности. Но, должен сказать, у него не получилось.
С опаской я следил за тем, как профессор загнал ассистентов за прозрачный защитный экран, после чего надел защитную маску и встал за пульт управления.
– Ну что ж, приступим, – сказал он и щелкнул каким-то переключателем.
И я умер.
Нет смысла пытаться рассказать, что я почувствовал в тот момент. Умер и умер, каждый, кто пережил подобное, поймет меня. А остальные узнают, когда придет их час.
А затем, спустя вечность, я ощутил движение. И это движение воплощало в себе то, что было, есть и когда-либо будет. Оно за-
хватило меня водоворотом ощущений, низвергло в пучины логики и, пошвыряв по волнам реальности, вышвырнуло в привычный, родной мир. Но при этом осталось со мной, внутри меня.
Я ожил, открыл глаза, громко вспомнил всю родословную дока до седьмого колена, не забыв упомянуть о многочисленных скрещиваниях с разнообразными животными. И продолжал ругаться до тех пор, пока меня не освободили от этого кресла пыток.
Только потом я заметил, что док чрезвычайно бледен и нервно дрожит. Ассистентов вообще не было, а в обстановке что-то неуловимо изменилось.
Я спросил, что произошло, и док, взглянув на меня, словно на призрак, ответил вопросом на вопрос:
– А ты что, ничего не помнишь?
На что я резонно заметил, что после собственной смерти не помню ни черта.
Док, казалось, собрался рухнуть в обморок, но в последний момент собрался с силами и передумал.
Я переспросил: так что же случилось?
С трудом выговаривая слова, док поведал, что в эксперименте что-то пошло не так. Возникли непредвиденные последствия. И подопытный (то бишь я) э-э... как бы поточнее выразиться...
– Умер? – подсказал я.
Док кивнул. Именно умер. И был мертв в течение четырех часов. И, как следствие необратимых процессов в организме, никаких шансов на воскрешение не было.
После этого я опять сорвался и взял профессора за грудки. Слегка потряхивая дока, я мягко и ненавязчиво попросил рассказать подробнее, что, черт побери, со мной тут вытворяли?
Док, ошалевший от такого обращения, ухитрился поймать слетевшие очки и выложил мне всю картину.
Я не понял большую часть из того, что он говорил. Уяснил только, что док экспериментировал с взаимодействием макро- и микрообъектов. Он пытался с помощью какой-то заумной отрасли науки найти ту связь, что скрепляет воедино все сущее.
И нашел. С помощью изобретенных им приборов он соединил микро с макро. Воедино. Сам точно не зная, каким именно способом.
И еще до того, как док сказал, что именно он соединил, я сообразил это сам. Кто там сидел в кресле? Я, собственной персоной.
Единственное, в чем я ошибся – это в своей значимости. Я-то думал, что выступаю в роли макрообъекта, а на самом деле играл лишь микророль. Обидно, согласен. Но какие, в самом деле, обиды, когда на другом конце этой связи – Вселенная?
Даже не просто Вселенная, а все сущее, даже то, что лежит за любыми немыслимыми гранями.
Я – Вселенная. Безграничный мир, заключенный в семидесяти пяти килограммах плоти. Или человек ста семидесяти шести сантиметров роста, растянутый до пределов Бытия. Кому как угодно.
Сбывшаяся мечта солипсиста. Мир, заключенный в человеке, Человек, сам являющийся всем сущим.
Поначалу я не хотел верить. Я требовал от дока, чтобы он перестал пудрить мне мозги. Но он был чертовски убедителен, и к тому же ощущение движения не покидало меня, одним своим наличием подтверждая, что все это – правда.
Тогда я принялся умолять профессора, чтобы он обернул процесс вспять, сделал меня самим собою. Но док был перепуган еще больше меня. Он сам не знал, как осуществить обратную трансформацию, и не представлял всех возможных последствий этого «превращения»... Он с ужасом смотрел на меня и бормотал под нос, что меня нужно изолировать, спрятать в боксе...
Я сбежал. Да, я струсил. Я был просто в ужасе. Оттолкнув дока, я выбежал из лаборатории, сопровождаемый его криками. Быстро собрал немногочисленные вещи, расплатился с домохозяйкой, добрался до автовокзала и взял билет на первый попавшийся автобус.
Все это время меня преследовала одна и та же яркая картина: бесконечное, однообразное, отупляющее существование в изолированной комнате с мягкими стенами, под неусыпным надзором. Без надежды на освобождение. До самой смерти. Такого будущего я не хотел.
С тех пор я много лет бесцельно скитаюсь из города в город, нигде не задерживаясь подолгу. Я не обращаюсь в больницы, избегаю властей. В моей жизни есть плюсы: теперь нет необходимости, например, в еде и сне. Меня поддерживает вся энергия Вселенной. Или я питаю ее? Что первичней – яйцо или курица? Для меня это не просто логический парадокс – это главная проблема моего нынешнего существования. Что главнее – я или мир? Влияем ли мы друг на друга, оказывает ли воздействие мое состояние на все сущее? Я не уверен точно, но подозреваю, что так и есть. Теперь я избавлен от мелких болезней типа простуды... но что произойдет, если я подхвачу что-то серьезное? Произойдет ли во Вселенной некий катаклизм? И в какой ее части? А если, наоборот, что-то произойдет в мире? Вспышка сверхновой, взрыв галактического ядра – как это скажется на мне? Вопросы, одни лишь вопросы...
И самый главный из них – а что будет, когда я умру? Ведь человек не вечен, и я постепенно старею... еще, надеюсь, лет пятьдесят активной жизни у меня впереди. А потом – что?
Что?
И вот теперь я, словно загнанный зверь, мечусь по клетке без выхода, в которой стены – мое собственное тело. Кто знает, возможно, в очередной раз обстригая ногти, я уничтожаю сотни, а то и тысячи миров? Постригаясь, гашу навеки целые галактики? Я никогда этого не узнаю, поскольку свет слишком медлителен в безграничных просторах Вселенной, которая, оказывается, столь мала...
И вот я живу, живу... Веду счет секундам, минутам, годам. Незримый отсчет, в котором финальная цифра – возможный Судный День для всего сущего. Я не хочу этого, но что могу сделать? Ничего. Само Время против меня. Против всех нас. В моих силах лишь отсрочить этот миг неизвестности. Ненадолго, но все же отсрочить.
Отсчет идет. Дамоклов меч уже завис над нашими головами. Остается только смириться и ждать с обреченностью фаталиста.
И я жду.
