Крепнет «морской» узел, завязавшийся между Мордовией и Черноморским флотом. Еще бы! В здешних земных пределах пребывают мощи непобедимого адмирала, святого праведного воина Феодора, покровителя моряков. И традиционно на Черноморском флоте служат наши земляки. У себя, в редакции «Странника», мы теперь с нетерпением распаковываем бандероли из Севастополя со свежими номерами газеты ЧФ «Флаг Родины». В ответ – посылаем друзьям своих «Странников». Обмениваемся впечатлениями жизни, материалами, авторами.

Талантливые люди моряки: в службе, в верности, в крепком слове. Свидетельством тому – их журналистские работы, а еще – знаменитые флотские байки, острые, приправленные морской солью истории, недавно собранные в альманахе «Господа офицеры!»

Пройти мимо такого события мы просто не могли, и сегодня господа офицеры – гости кают-компании «Странника». Тем более, что один из офицеров, а точнее, капитан 2 ранга Игорь Блинов – наш постоянный и любимый читателями автор.

Публикацию предваряет вступительное слово составителя альманаха Сергея Горбачева – капитана 1 ранга и по совместительству журналиста и члена Союза писателей России.

«Если ты дурак и не знаешь Устава, то носи его в кармане, как это делаю я»

1 января мне сломали нос. Пожалуй, нет смысла в том, чтобы описывать обстоятельства происшедшего, отмечу лишь одно: произошло это, когда я учился в седьмом классе.

Надо сказать, что уже в то время я определился в выборе своей будущей профессии. С годами мое стремление лишь росло и укреплялось, что позволило преодолеть возникшее препятствие, основанное на этом самом сломанном органе дыхания. В период приписки, когда мы, десятиклассники, приобретали статус «допризывников», на медкомиссии в военкомате мне заявили: «У тебя искривление перегородки носа с нарушением дыхания. Если хочешь поступать в военно-морское училище – делай операцию». Я был тверд и непреклонен в своем жизненном выборе. Это слегка удивило медиков, объяснивших, что операция означала лишь одно: необходимость ломать нос снова, но на операционном столе.

То, как это происходило, – достойно отдельного описания. Однако важнее, на мой взгляд, другое: пока в течение недели находился в клинике, я укрепился в правильности принятого решения. Во-первых, наконец удалось полностью прочитать «Как закалялась сталь» Николая Островского (несколько раз начинал это дело и несколько раз смотрел две версии фильма по этому роману). А во-вторых, наслушался всякого-разного о флотской службе. Из рассказов двух мужиков «в годах», лежавших в нашей многоместной палате, она представлялась чрезвычайно привлекательной. «Травили» они бесконечно, бая обо всем что угодно. Возможно, многое из поведанного ими «не имело места быть» на самом деле, но тогда все услышанное легло на благодатную почву моей юной души. Впрочем, за долгую послевоенную флотскую службу рассказчикам наверняка пришлось пережить многое и действительно побывать в разных переделках – и служебных, и житейско-бытовых.

В том, что флотские не лишены юмора, я вскоре убедился, попав в учебный центр училища, которое должно было стать мне родным. За время сдачи вступительных экзаменов и период «курса молодого бойца» с тяготами и лишениями службы, как и с юмором, порой приобретавшим гротескно-прикладные формы, приходилось соприкасаться непрерывно. Достаточно упомянуть лишь о фразе, произнесенной на первом же занятии по морской практике капитаном 2 ранга В.Барабашом (она вынесена в заголовок).

...С тех пор прошло уже немало лет и событий, пройдены десятки тысяч миль, встречены тысячи людей, но с юмором (как и со многим другим, сопутствующим флотской службе) «по жизни и службе», как говорится, расставаться не приходится. В чем, собственно, и нет смысла: «Не служили б мы на флоте, если б не было смешно!» Может, потому и служим?

Сергей ДОЛЖИКОВ

Должиков Сергей Анатольевич, капитан 2 ранга. Родился в городе Днепропетровске (1966). Окончил Новомосковский сельскохозяйственный техникум (1985), факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища (1990). Военную службу начал курсантом учебного танкового подразделения. Служил командиром танка, после окончания военного училища – корреспондентом газеты «Каспиец» Каспийской военной флотилии (г.Баку), корреспондентом газеты «Флаг Родины» Черноморского флота (г.Севастополь), старшим офицером пресс-службы флота. В настоящее время – начальник отдела воспитательной работы редакции газеты «Флаг Родины» ЧФ РФ.

Как Ушаков в Средиземном море
коврик стирал

Ушаков

Если б девушки служили,

Мы б на дембель не спешили.

23 февраля. Болтаемся где-то на банке неподалеку от Кипра. Все, кто не на вахте, расслабляются. А старший матрос Руслан Ушаков решил, несмотря на праздник, заняться делами. Старший матрос – приборщик офицерской каюты. После шторма веселенький зеленый коврик из этой каюты оказался обделанным чайной заваркой, тушью, еще чем-то. В общем, сняли его, и до лучших времен, поскольку корабль был на ходу, Ушаков устроил коврик на палубе в прачечной. Там он и кис пару дней. И тут лежим в дрейфе – чего ж не простирнуть? Добросовестный Руслан крепко привязал коврик на линь и выбросил за борт, полоскаться в соленых волнах. Так на флоте стирают шинели и прочие громоздкие вещи. В соленых бурунах пуговицы отваливаются – не то что грязь.

Но пока корабль покачивался на волне, узел, стягивавший коврик, ослаб. Подняло корму волной чуть выше – и отвязался коврик, стал тонуть. К счастью, это Ушаков каким-то чудом заметил. Засуетился, схватил валявшийся неподалеку чей-то спиннинг (корабельные рыбаки пробуют удачу), зацепил-таки на крючок пускающий бульбы коврик. Притащили багор, подняли намокшую и потому тяжелую ткань на борт. Отлегло у моряка.

Привязал коврик повторно. Теперь уже на два линя. Успокоился и... забыл про все, пошел хлопотать на камбуз, где день-деньской стоит рабочим. Немного времени спустя корабль дал ход. Снесло нас ветром и течениями к чужим территориальным водам, пришлось уходить мористее. Часа через два вышел Ушаков на ют, выплеснуть лагун с помоями. Стоит, любуется на кильватерный след. «Классно несемся!» – думает старший матрос. А за кормой – буруны, пена, вода кипит от бешено вращающихся винтов. И тут Руслана Николаевича как шибанет в холодный пот: «А где коврик?!!!»

По невероятному стечению обстоятельств, которые в жизни бывают только у старших матросов, коврик не оторвало и не унесло. Он так и болтался за кормой в пене морской. Его, конечно, порвало слегка, но зато и отстирался коврик знаменито, дочиста. Повесил его Ушаков на корабельный турник сушиться. Раз коврик не сгнил в прачечной и не утонул в море, надо надеяться, что уж ветром-то его не унесет.

У однофамильца прославленного российского адмирала старшего матроса Руслана Ушакова есть своя незамысловатая, очень показательная для нынешнего времени история. До службы парень откровенно «болтался»: учился так себе, хулиганил, вроде бы даже «курил бамбук», как во флотском просторечии обозначают употребление наркотиков. Служить Руслан Николаевич попал в береговую часть и там разгильдяйствовать продолжал. В конце концов с берега Ушакова «списали» на корабль: «на перевоспитание». В экипаже о матросе были наслышаны задолго до того, как узнали, какой «презент» готовят – и на дыбы встали, чтоб не брать хулигана. Но Ушакова все же направили на корабль.

Случаются на свете удивительные вещи: Ушаков на корабле обжился, привык, говорит теперь «нравится»! Добросовестно тянет воз на камбузе, где работы всегда невпроворот, помогает заму рисовать наглядность, везде поспевает. Недавно присвоили Ушакову «старшего матроса». Старпом говорит – если и дальше так дело пойдет, обязательно старшинское звание Ушакову дадут. Ему, кстати, после боевой службы уже домой увольняться.

«Шило»

Если только доберусь

До родной «гражданки» –

Самогона я напьюсь

С трехлитровой банки!

Спирт! Извечная флотская «валюта», боль и гордость корабельных специалистов.

Издавна на флоте спирт носит немного странное жаргонное название – «шило». Это название – целая история. Когда-то, еще на парусном флоте, водку, по чарке которой непременно наливали матросам перед обедом (кто не пил – тому к жалованью каждый день пятачок добавляли), хранили в кожаных бурдюках. Завязки как-то там особо опечатывались, чтоб было видно, если кто покусится на святое. Так вот самые ушлые матросы наловчились бурдюки прокалывать шилом и сцеживать оковитую. Добытое таким образом спиртное называлось «шильным» или «шилом». Ну, и до наших «ракетных» времен название дошло, хотя спирт давно уже в бурдюках никто не хранит – держат его сейчас в специальных нержавеющих бочонках.

Однажды мне рассказывали, как отдельные умельцы на одном из кораблей просверлили длинным сверлом палубу в каюте старпома – там, где стоял бочонок, просверлили благополучно и его тоже. Вставили трубочку и «посасывали» шильцо понемногу. Кинулись командиры – ан бочонок-то пустой!

На флоте спирт применяют для протирки контактов электронной аппаратуры, движущихся элементов тонких механизмов и тому подобного. В агрессивной, влажной и соленой среде металлические контакты окисляются враз, что часто приводит к выходу техники из строя. Чтоб не ломалась оная, и выдают флотским спирт.

Ну, а вообще нередко 96-градусную жидкость флотские переводят на собственные нужды. Для употребления внутрь, для расчетов с работягами за ремонты и запчасти, на угощение гостей и прочие насущные потребности, которых на каждом корабле – вагон и маленькая тележка. Но это в базе, где последнее время спирт почти не выдают. Нету, говорят. Нам на боевую службу, правда, отлили литров пятьдесят. Это меньше положенного, но и тому рады. Море требует, чтобы постоянно работающую аппаратуру «поили» спиртом регулярно. Хитрить, «недоливать» – себе дороже. Вот и просто-таки топят контакты множества приборов в спирте командиры. Пока не замечено, чтобы кто-то здесь «внутрь» потреблял.

Как водится, «сидит» на спирте старпом. Вернее, спит на бесценной жидкости. Еще в базе он перелил выданный спирт в пластиковые бутылки и рассовал их под койку, в рундуки, прочие «шхеры» – чтоб меньше места жидкость занимала. Теперь ежесуточно выдает в подразделения – кому сколько положено. Ну и, по необходимости, скажем, для протирки контактов антенны радиолокационной станции. Возни, конечно, много. Поразливай этот продукт по сорок-пятьдесят граммов ежесуточно (больше не велят выдавать все предусмотревшие директивные документы). Плюс отчетность по «огненной воде» – голова сломается. За каждый грамм полученного спирта соответствующий командир должен расписаться, потом еще готовится куча актов на списание спирта. В общем, тягомотина.

Но представьте себе ситуацию! Полста литров спирта на корабле, где сидит почти сотня здоровых мужиков. По самым скромным подсчетам, выходит граммов по семьсот на брата. Это, в перерасчете, три-четыре бутылки водки! Вот, казалось бы, можно погулять-повеселиться! Однако же никто у нас навеселе не бродит – рядом с таким количеством спиртного. Странно это как-то, если вдуматься, противоестественно нашему менталитету. Но при условиях, в которых живет и работает экипаж военного корабля, – это одна из самых безобидных странностей.

Дискотека

Я наклонюсь над краем бездны

И вдруг пойму, сломясь в тоске,

Что все на свете – только песня

На неизвестном языке...

Которые сутки нас «пасет» турецкий тральщик. «Корабль непосредственного слежения» называется. Пусть бы себе только следил – чего там, у нас секретов особых нет. Так нет же – начинает поутру опасно маневрировать у борта. Того и гляди – столкнемся! Надоело всем.

В каюте у командира звучат какие-то эстрадные арабские напевы. Командир выбирает песню, хочет ее галсирующим рядом туркам прокрутить. Сначала собирались через динамик на фальтрубе озвучить, но выяснилось, что вряд ли турки, находящиеся сейчас кабельтовых в тридцати, услышат песню – далековато все же. Тогда придумали выйти на связь по УКВ-станции.

Чтобы понять, почему это вдруг командир надумал наших соглядатаев развлекать, надо сказать, что к этому времени море порядком раскачало. Нам, стоящим на шпринге носом к волне, ничего, а вот тем, кто там, на тральщике, от которого видны только огни, не позавидуешь. Видно, как их швыряет вверх-вниз.

В общем, на ГКП приносят портативный магнитофон, ставят кассету с выбранной командиром песней. Чтобы привлечь внимание турков, наш сигнальщик несколько раз мигает им прожектором сериями точек и тире. Потом радиометрист, татарин Айдер, вызывает катер на связь по-турецки. Они привычно молчат. Тогда предлагаем им перейти на семьдесят седьмой канал, чтобы не занимать международный шестнадцатый. Когда перестраиваемся, Айдер объявляет, снова по-турецки:

– Турецкий катер бортовой номер двести два! Дорогие соседи! Сегодня для вас звучит радиоконцерт.

И включает магнитофон. Протяжная, заунывная восточная музыка, женский голос. Потом ритм нарастает, включаются современные электронные инструменты, и вот у нас на ГКП уже звучит качественная восточная попса.

– О чем хоть поют? – спрашиваю радиометриста.

– А это арабский язык, я его вообще не понимаю, – отвечает он.

Как знать, может, восточная певица сейчас поет о том, как любит своего верного джигита, как ждет его, и турки пляшут у себя на ходовом от счастья? А может, грустят по оставленным где-то на берегу женам и возлюбленным? Или тоже, как и мы, лишь отдаленно улавливают смысл песни?

Стоим на крыле ходового, курим, поглядываем в сторону турецкого катера, который все так же пляшет в волнах. Ни ответа тебе, ни привета. А чужая песня и впрямь неплоха. Разве обязательно знать язык, чтобы понимать эти призывные интонации женского голоса?

И каждый из нас думает о чем-то своем.

В конце концов песня заканчивается, Айдер благодарит турков за внимание. Слышали они нас или нет? Поняли, что мы хотели в каком-то смысле приятное им сделать? В конце концов, одну работу по большому счету делаем. Но молчат, и огни у них не мигнут, не отзовутся приветливо. Вот если бы они нам русскую песню в ответ прокрутили – я не знаю, что бы с нами было.

Но шторм все усиливается. Мы снимаемся с якоря и торопимся укрыться под защиту близкого берега. Придя через пару часов в район турецкого порта Мерсин, наш серьезно потрепанный не на шутку разыгравшимся штормом корабль отдает якорь. Но болтанка все усиливается, нас трясет, как на «американских горках». Прибежавший на ют связист «вооружил» было спиннинг, но через десять минут сматывает леску на катушку – ловить сейчас некого. И выдает связист:

– Ты посмотри, какие волны! Хорошо, что сейчас темно, а то бы напугались...

Волна в скупом свете палубного освещения выглядит и вправду уникально – поднимается почти вровень с фальшбортом, пенится от неуемной своей ярости, отбегает и мчится в неведомую даль. А ей на смену приходит не менее яростная другая. Действительно, испугаться можно! А турки наши потерялись где-то в темноте. Скорость хода у них гораздо меньше, отстали от объекта слежки. Хоть бы не утонули, а то будет у нас грех на душе.

Афоризмы

Крепись, браток, наступит время –

Не будет лычек и погон.

И где-нибудь в укромной «шхере»

Глушить мы будем самогон.

От всех печальных размышлений о бренности всего сущего в море спасают... афоризмы. И не только привычные, вроде заветов адмирала Макарова «Помни войну» или Петра Великого «Упущение времени смерти невозвратной подобно», которые нередко можно увидеть в каютах офицеров и мичманов на кораблях. Человечество вооружило экипаж нашего корабля и немалой толикой других «крылатых» слов. К примеру, у командира одно из любимых изречений – поговорка английских моряков, гласящая, что «не рекомендуется искать в действиях капитана логичности». У старпома в каюте, прямо над рабочим столом, тоже красуется крупно написанный на ватмане и даже помещенный под стекло афоризм: «С помощью револьвера и доброго слова можно добиться гораздо больше, чем с помощью одного только доброго слова». Подпись шрифтом помельче – «Аль Капоне».

Зная флотские реалии, я как-то спросил старпома, не выговаривают ли ему проверяющие за этот плакатик, откровенно пропагандирующий гангстерскую методу.

– А я, когда спрашивают, кто такой этот Аль Капоне, отвечаю: «греческий мудрец», – сказал старпом.

В каюте старших мичманов Телинцева и Дрожкина написано на лакированной дощечке, к которой прикреплено хитроумное «кружево» из двух капроновых линей: «Будь крепок, как узел морской!»

Давным-давно свой принцип начертал над койкой штурмана и какой-то из его явно веселых предшественников: «Штурман! Будь бдителен! Помни: враг не спит. И не пьет». Не видная никому из посторонних надпись неизменно маячит перед глазами, как только ложишься в койку. Поневоле задумаешься, спать или повременить...

Андрей РИСКИН

Андрей Рискин родился в 1956 году, в 1978 году окончил артиллерийский факультет Калининградского ВВМУ, в 1992-м – Латвийский государственный университет. Служил на кораблях и в частях Балтийского флота, в 1995 году уволился в запас. Ныне корреспондент «Независимой газеты». Проживает в Новгороде.

Офицеры и джентльмены

Штормит...

Командир дивизиона тральщиков Вася Рыба в своем комдивовском кабинете с начштаба пьют «шило». Хорошо им. Вася налился, как рак, красный весь, глаза, как всегда, навыкате. Благодать. Вася сегодня старший в бригаде. Начштаба же пришел с вечерней проверкой. Они с Рыбой уже проехались по бригаде на «газике», особых «чепух» не обнаружили и решили расслабиться.

Имеют право. В конце концов суббота.

Когда «уговорили» уже вторую, задребезжал телефон. Оперативный, чтоб ему сдохнуть.

Вася глубоко вздохнул, выдохнул, налаживая несколько сбитое от перепоя дыхание, и взял трубку.

– Товарищ капитан 2 ранга, вам срочно выйти в море на дежурном «Малахите». Приказ командира Лиепайской базы...

«Малахит» – это речной тральщик. Этакая пластмассовая посудина, именуемая в просторечии «мыльницей», тонн на 50 водоизмещением. К тому же почти плоскодонка – за борт плюнешь, уже качает балла на три.

Но сегодня море спокойно. Полный штиль, ни ветерка, как назло. А в душе штормит, душа требует продолжения банкета.

– Какое море, – хрипит Рыба в трубку, – там же штормяга дикая! Вы что, очумели, у меня же не крейсер, а «мыльница»...

– А у нас тут ни ветерка, – скрипит в ответ телефонная трубка.

– Так вы в штабе, а я в дивизионе. Тут такая ветрюга, так завывает, что тральщики от стенки отрывает. Я даже дал команду дополнительные швартовы завести.

Оперативный в недоумении. Он, конечно, не на причале базируется, но все равно не более чем в километре от воды. У него за окном деревья, он смотрит на кроны, листочки не шевелятся...

– Не верите? – возмущается Вася. – А я сейчас трубочку-то к форточке поднесу, сами убедитесь...

Он протягивает телефон к начштаба и тот тихонечко, вытянув пухлые губы трубочкой, с нарастающей громкостью свистит в мембрану, временами переходя на завывание.

Оперативный немеет. Минуту-другую он слушает этот вой, потом принимает решение:

– Хорошо, товарищ капитан 2 ранга. Я запрошу прогноз погоды и попрошу сразу дать отбой. Я вам перезвоню...

Вася с улыбкой кладет трубку:

– Наливай, Вовчик. Еще полчаса у нас в запасе есть.

Грамотоносец

Старпом «Букашки» Гена Столяров у начальства был на неплохом счету. И, как все офицеры, достойные награды за примерную службу, регулярно поощрялся грамотами. Вместо того, чтобы, как мы, дураки, закидывать их в самый нижний ящик стола, он приносил награды Родины домой. И говорил жене:

– Дорогая, тебе крупно повезло: ты вышла замуж за отличника боевой и политической подготовки. Наливай!

И жена наливала ему стопарик. А то и два. В зависимости от того, кто поощрял Гену. Командир лодки обходился супруге Столярова в один стопарик, комдив – в два, комбриг тянул уже на три рюмахи, а за грамоту от командира базы или кого повыше приходилось выставлять на стол уже бутылку.

В итоге за несколько лет непорочной службы у жены Гены скопилась порядочная стопка красочных листков с надписью «Грамота». И было это, как сказано в Библии, хорошо.

Но все хорошее, как известно, кончается. Особенно на флоте. Потому что в один из погожих весенних деньков «Букаха» вышла в море. Вместе с комбригом. Погрузилась, а потом всплыла. Комбриг приказал Гене бросить за борт гранату, чтобы работавшая в паре лодка тоже появилась на поверхности.

Гена бросил. Но из-за тесноты на мостике лодки при размахе он слегонца задел лысый череп комбрига. А так как здоровьем Гену Бог не обидел, это «слегонца» чуть не раскроило комбриговскую черепушку. Мозги, правда, не вылезли – да их там и не было никогда, но вид у комбрига товарным быть перестал...

После этого инцидента карьера Гены как-то пошла на убыль.

Пристебаться, как известно, можно и к телеграфному столбу, а уж к старпому, как говорится, сам Бог велел.

Сперва у Гены появились выговоры, потом строгачи, потом энэсэсы. Когда дело дошло до парткомиссии, жена Гены не выдержала.

Прорвалась на заседание. Там как раз на Гену «красную гильотину» точили. Чтобы легче башка отлетала. Тут супружница бросила на стол перед секретарем парткомиссии толстую стопку грамот:

– Вы что, гады, сожрать Гену моего хотите? Говорите, не офицер, а дерьмо? И не первый год плохо служит? А это кто выдавал?

Высокая комиссия склонилась над грамотами.

– Вы смотрите внимательнее, кто подписывал! – кричала Генина жена.

Посмотрели. Комдив, комбриг, комбазы и даже комфлотом...

Пришлось ограничиться постановкой на вид. А так хотелось чего-нибудь там с занесением впаять! Не получилось.

Обидно.

Астролог

Астрологические прогнозы нынче печатают практически все газеты. Что делать – журналисты, в конце концов, заложники своих читателей. Раз тем нравится планировать жизнь в соответствии с расположением планет – прессе деваться некуда. Благо, что и астрологов сегодня хватает. Даже с избытком.

Не избежала астрологического бума и газета Балтийского флота «Страж Балтики», в которой до недавнего времени служил автор этих строк. Гороскопы для знаков зодиака мы печатали ежедневно. Так что когда в редакцию заскочил наш бывший сотрудник Ефим Семенович Найшулер, чтобы поведать о постигшем его горе – неожиданном крахе АО «МММ», куда коллега вложил все свои нехитрые сбережения, – заместитель редактора капитан 2 ранга Вова Бриц среагировал мгновенно:

– Постой-ка, Ефим. Ты в нашей газете проработал без малого три десятка лет. И, надеюсь, даже сейчас ее почитываешь...

– Что значит «почитываешь»? – возмутился Найшулер. – Да я ежедневно ее от корки до корки...

– А тогда ты был должен, – опять остановил очередную жерт-
ву капитализации всей страны заместитель редактора, – и с нашими астрологическими прогнозами знакомиться. Давай проверим. Итак, ты вложил деньги в «МММ»...

– Четыре раза.

– Получил прибыль с акций только один раз. Этот день мы исключаем. А вот остальные... Называй нам числа, а я полистаю подшивку...

Стали листать. Удивительно, но звезды не врали! Во все перечисленные несчастным дни астролог категорически за-
прещал Овну (а именно под этим знаком родился майор запаса Найшулер) «заниматься денежными вкладами», «впутываться в коммерческие дела», и, наконец, «верить нереальным обещаниям». После прочтения этих строк Ефим вообще пал духом:

– Надо же, а я на гороскопы даже внимания не обращал.

И тихонько пошептывая: «вот старый дурак...», Ефим Семенович ушел. А я, проработавший тогда в редакции лишь пару месяцев, спросил заместителя редактора, что за астрологический салон поставляет нам эти прогнозы?

Мой собеседник только рассмеялся:

– Да откуда у нищей флотской газетки деньги на астрологов? Эти прогнозы я сам пишу.

И, увидев недоумение в моих глазах, добавил:

– Делается это так. К примеру, я по гороскопу – Козерог, а жена моя – Скорпион. В субботу я планирую смотаться с другом на рыбалку, причем друг по гороскопу – Телец. И я пишу в прогнозе: «Козерогу во избежание домашних сцен лучше всего провести субботу вдали от семьи, где-нибудь на лоне природы. Лучше будет, если компанию ему составит Телец». А далее для жены: «Скорпиону хорошо бы первый день выходных заняться домашними делами, в том числе стиркой. Если ваш партнер планирует провести этот день как-то иначе, не надо ему мешать. Все равно в этот день проку от него не будет». Потом я даю нашу газету жене. А какая женщина пропустит мимо своего внимания астрологический прогноз! Ну а далее в том же духе: при необходимости ремонта машины, при покупке запчастей для нее, а иногда и при необходимости отметить в мужском кругу ту или иную дату... Да я теперь без гороскопа как без рук! А ты говоришь – астрологический салон...

Ну что сказать? Разве что словами из рекламы того же АО «МММ»:

– Мудро, Юля!

Птица мира

Голубь, как известно, птица мира. Даже если он не очень белый, а просто почтовый. А когда ваш корабль стоит в Скагерраке, птички разные то и дело на палубу садятся. Они не то чтобы почту доставляют, но вечно курсируют между Данией и Швецией, а может, между Данией и Норвегией.

В общем, когда боцман принес мне в каюту очередного голубка, севшего на наш пароходик отдохнуть, я не удивился, а только спросил его:

– А на фига?

– Да так, Андрей Борисович, от нечего делать. Морячки поймали. Не съедать же его.

Голубя запустили в душевую. Надо сказать, что на «Линзе» в каюте зама есть душ. Жаль только, что воды в море нет. А зачем мне душ на берегу – я и сам не знаю. На берегу я предпочитаю в баньку ходить.

Через полчаса в каюту заглянул штурман. Лейтенант Родин. Из молодых, но ранних. Люблю я таких лейтенантов. Услышав глухое воркованье за дверью душа, Родин сунулся в душевую. Схватил пернатого:

– О! Да тут колечко.

Присмотрелись. И точно. Болтается на голубиной лапке пластмассовое колечко, а на нем номерок виднеется: DAN 01578409. Мол, вот вам подарок из Дании. От супостата, значит. А супостата мы, советские офицеры, не любили. Потому что готовились с ним, гадом, воевать. И потому что именно из-за проклятых западных милитаристов уже третий месяц болтались в этом самом Скагерраке. А если учесть, что Скагеррак представляет из себя нечто вроде аэродинамической трубы и штормит в нем изрядно, ненавидели мы вражин нерусских, нордов всяческих, очень даже сильно.

Но сказать об этом нам было некому. Разве что морякам на политзанятиях. Посему мы и решили написать письмо – голубок-то почтовый, – дабы суровым языком флотского офицерства выразить свою точку зрения на все это безобразие.

Штурман, как еще что-то помнивший из английского, согласился перевести текст на заморский язык. Текст составлялся совместно и после долгих споров был утвержден мной как заместителем по политчасти. Он был краток:

«Датский друг!

Империализм обманывает тебя!

Нет ядерной войне!

Нет нейтронной бомбе!

СССР желает мира!

Да здравствует мир, труд, любовь!

НАТО – преступная организация!

Да здравствует коммунизм!

Советские военные моряки».

После недолгих поисков в комплекте плакатов, подготовленных нашим доблестным политуправлением, был найден рисунок империалиста. Он был в смокинге, толстый, а вместо головы из плеч супостата росла атомная бомба. На груди у гада красовалось: «НАТО». Империалиста аккуратно вырезали и наклеили на писульку. Писульку столь же аккуратно свернули трубочкой, запаяли в целлофановую пленку и крепко привязали к голубиной ножке.

Вечером голубка выпустили на волю. Полетел он почему-то не в Данию. А в сторону Норвегии. Или Швеции. Разве сразу разберешь?

Жаль, что не указали обратного адреса.

День рождения

В море на боевой службе положено демонстрировать кинофильмы три раза в неделю – по средам, субботам и воскресеньям. Не знаю, где как, а в разведке существовало негласное правило: демонстрировать фильм еще и в честь именинников. Даже если день рождения приходился на будни.

В итоге кино «крутили» практически ежедневно.

В один из некиношных дней меня вызвал Михалыч:

– Замуля, что-то скучно у нас на пароходе. Давай киношку закрутим.

– Товарищ командир, так сегодня, как назло, постный день, ни у кого нет дня рождения...

– Списки смотрел?

– Естественно.

Михалыч задумался.

– А сколько, – говорит, – нашему Маркизу годочков-то?

– Кто его знает, но лет пять-то уже есть, полагаю.

– А когда у него день рождения?

– Так сегодня, – быстро сообразил я, – как раз пять лет и стукнуло!

– Вызывай киномеханика. И начпрода.

– Начпрода-то зачем?

– Пусть закусон приготовит.

Через полчаса по трансляции прозвучало мое объявление:

– Команде собраться в первом кубрике на просмотр художественного фильма. По просьбе именинника кота Маркиза, которому сегодня исполняется пять лет, будет демонстрироваться кинофильм «Белый Бим Черное ухо».

Команда собралась в кубрике, а мы – в каюте командира. Маркиз восседал на диване.

– Ну, – поднял стакан с «шилом» Михалыч, – Маркизушка, за твое здоровье!

Маркизу налили валерьянки...

Андрей МИХАЙЛОВ

Михайлов Андрей Владимирович, 39 лет, капитан 3 ранга запаса, после окончания Севастопольского высшего военно-морского училища служил на АПЛ в Северодвинске, Оленьей Губе, Гаджиево. Закончил службу в должности командира дивизиона живучести электромеханической боевой части АПЛ. С 1995 года – обозреватель северодвинской городской общественно-политической газеты «Северный рабочий», член Союза журналистов РФ. Стихи и рассказы публиковались в разные годы в журналах «Юность», «Смена», «Нева», «Советский воин», в центральных и флотских газетах.

От перископа!

Зубные мучения

Декабрь, выход в море. Пятый день «Андромеда» бороздила Белое море, экипаж и гражданская сдаточная команда выполняли программу ходовых испытаний. И тут у инженера по атомным реакторам Игорька заболел зуб. Чего только он не перепробовал – и таблетки глотал, какие подвернулись, и всякой гадостью рот полоскал, и «шилом» зуб протирал, и внутрь его принимал. Но в корабельную амбулаторию Игорек идти отказывался наотрез: мол, боюсь, да и военным докторам не доверяю. Они все болезни одной таблеткой лечат: разломят надвое, одна половинка от головы, другая от задницы.

А зуб-то болит! Игорек по седьмому реакторному отсеку ползает, воет громче, чем насосы и агрегаты, на переборки бросается. Моряки-спецтрюмные, что реакторный отсек обслуживают, устали инженера уговаривать и успокаивать. Кроме того, опасались, что от боли еще отломает в отсеке железку какую-нибудь. Решили брать Игорька силой, так он в другой отсек убежал, в трюме спрятался, там стонет.

Наконец решился он в амбулаторию сдаться, доконала боль зубная. Попросил кореша-спецтрюмного: пошли со мной, будешь морально поддерживать, а в случае чего глаза мне, покойному, закроешь. Корабельный врач зуб осмотрел, принял решение: рвать! Доктор наш, Саша Никишин, надо сказать, вызывал доверие: руки могучие, по толщине как у некоторых ноги... Пришлось спецтрюмному держать инженера за голову. Один укол обезболивающий, другой – не анестезируется десна, и все тут. Тут клинч на Игорька нашел: челюсти от страха сжались. Пришлось налить ему полстакана неразведенного спирта, он рот-то и открыл, кто ж от такой «анестезии» откажется? Разжал зубы, хлебнул. И пока Игорек открытым ртом воздух всасывал, доктор успел за больной зуб медицинскими клещами ухватиться. Держит клещи и спецтрюмному знаки подает: ты, ассистент, срочно ищи пинцет побольше, корень зуба надо подцепить. Побежал тот в соседнюю каюту, где сдаточники жили, схватил самый большой пинцетище (под полметра) и в амбулаторию вернулся, спиртом инструмент протер. Игорек при виде оглоблеобразного пинцета глаза выпучил, перепугался еще больше. Доктор чуть не целиком инструментарий ему в рот засунул, ухватился за корень зуба и дернул. Всего и делов-то – зуб со сложным корнем извлечен. А у Игорька другой клинч, рот теперь не закрывается. Так и сидит с открытым, перепуганный, с выпученными глазами. Что делать, шок у человека. Наливают еще полстакана неразведенного и заливают Игорьку в разинутую пасть. Живо захлопнул, как капканом лязгнул, чуть кусок стакана не отхватил! Открыл он рот только минут через десять, когда материл спецтрюмного десятиэтажно... А десна у Игорька на второй день прошла.

Но самое интересное и даже трагическое началось по приходе «Андромеды» в Северодвинск. Сашу Никишина задолбал флагманский доктор: «Как ты смел зубы рвать, то бишь серьезную хирургическую операцию проводить без согласования с базой? Надо было через командира по радио «добро» запросить! Хочешь под свои «левые» операции кучу медпрепаратов списать?» И заставил бедного Сашу предъявить... выдранные зубы страдальцев, в первую очередь гражданских с Севмаша. Пришлось тому в городскую стоматологию за «вещдоками» с коньяком и коробкой конфет бежать. Набрал он там чужих зубов на пару лет вперед.

«Харьков» против «Гринписа»

Этому случаю больше десятка лет. Возможно, некоторые мелочи я и подзабыл, но все-таки главное в памяти осталось. Самое время «рассекречивать» военно-морские тайны... Итак, лето девяностого года. Гласность, перестройка, Ельцин, последние потуги СССР сохранить сверхдержавность, первые упоминания о настырных парнях из экологической организации «Гринпис».

Гринписовский корабль прорывается к Новой земле, на наш ядерный полигон. Советское телевидение неустанно вещает о провокации злодеев цээрушников. «Андромеда», полгода назад пришедшая после модернизации из Северодвинска в заполярную Оленью Губу, третью неделю рассекает Баренцево море на глубине 150 метров, аккурат под этим самым «Гринписом». Подводникам такое сопровождение осточертело: хулиганы-экологи то стопорят ход, то резко меняют курс или вообще на месте крутятся. То есть явно издеваются над преследующей их советской лодкой. А атомная субмарина все-таки не мотоцикл, за маленьким «Гринписом» ей следовать трудно, у лодки радиус циркуляции огромный. Флотское начальство, хорошо памятуя, с какой легкостью слетели погоны с сухопутных коллег после прилета на Красную площадь хулигана-малолетки Руста, процесс сопровождения контролирует трепетно: командир «Андромеды» замучился на всплытиях сообщать требуемые подробности о телодвижениях «Гринписа». Тем более, что несколько надводных сторожевиков, облепивших «Гринпис», могут сообщить куда более подробные координаты. Обозленные подводники переводят «Гринпис» как «Зеленый пис», причем второе слово используют в самых интересных трактовках.

В один из дней тогдашний старпом Борис Иванович Дурцев заступил на вахту злющий, как морской черт. Командир Гузанов, доверяя опытному старпому, удалился в свою каюту. Мрачно взирая на приборы в центральном посту, Иваныч вдруг задумчиво спросил: у кого на борту электробритва «Харьков» есть? Бритва тут же нашлась у кого-то из мичманов...

Дальше было так: лодка начала классический выход в торпедную атаку, прямо как на учебном полигоне. На «Гринписе», видать, народ сидел грамотный, распознал пугающий маневр. Кораблик заметался. Старпом, держа «Харьков», как гранату, решительно зашел в рубку гидроакустиков. И «слухачи» «Гринписа» вдруг четко услышали шум приближающейся со стороны советской подлодки очень странной боевой торпеды...

Наш акустик, транслируя в Мировой океан «харьковское» жужжание, постарался на славу: «Гринпис» резко повернул на курс 270 (то есть точно на запад) и дал самый полный ход. По-видимому, на кораблике совершенно справедливо посчитали, что с русскими шутки плохи. Струхнули, убежали в сторону Норвегии и больше у нас в тот год не появлялись...

Как-то в Северодвинске побывала делегация из американского Портсмута. Я к тому времени уже уволился в запас, работал в «Северном рабочем». Был в составе американской делегации известный гринписовец Джошуа Хэндлер. Разговорились. Выяснилось: он как раз был тогда на кораблике! Вот это встреча... Вспомнил Джош и случай с «торпедированием». Действительно, на «Гринписе» тогда перепугались не на шутку. Запись шумов «торпеды» вроде бы отдали потом в военно-морское ведомство США. Там, по-видимому, до сих пор голову ломают над «секретным оружием» русских.

«Туманный» борщ

Редкий случай, когда серьезное навигационное происшествие предотвратила не мощная корабельная аппаратура, а человеческий нюх в прямом смысле слова. АПЛ «Андромеда» шла в надводном положении. Вспомогательное судно для измерения физических полей (СФП), обеспечивавшее очередной этап ходовых испытаний лодки, потерялось в тумане, похожем на молоко. Ни акустики не могут засечь, ни радисты связаться, ни вахтенный офицер (вахцер) ощутить всеми органами чувств.

Видимость жуткая – метров 40-50. На мостике чутко напрягали ушные раковины и барабанные перепонки: СФП должно вроде бы подавать противотуманные сигналы. Ни фига не слыхать. А погружаться без установления четкого контакта с СФП не положено, так и «висит» лодка в надводном положении...

Командир, капитан 1 ранга Валильщиков, известный буйным нравом, зверствует: напрягает и акустиков, и радистов, и вахцеров. Где СФП? Потеряли, балбесы, что теперь начальству в базу докладывать? Еще нюансик: накануне командир вдрызг переругался по радио с гражданской командой СФП. Ну не понимают гражданские подводницких команд – рулят куда попало, меряют не то, докладывают не так. Да и юмор военно-морской их не вдохновляет – подумаешь, на командирское выражение «зелень подкильная» обиделись... Теперь разыскивай обиженных в этом молоке.

Лодка на малых ходах бороздит полигон Белого моря, периодически издавая тифоном противотуманный рев. Командир спускается с мостика вниз, в центральный пост. И тут вахцер докладывает сверху:

«Тащ кап-пера... Тут это... Борщом пахнет!» Вахцер популярно объясняет: к запахам моря и тумана вдруг начал подмешиваться запах какого-то земного варева, напоминающего наваристый флотский борщ.

Взбешенный командир пулей выскакивает на мостик – ишь, шутничок, щас ка-ак... И вдруг в его гневно раздутые ноздри действительно попадает запах самого настоящего борща – с дымком, как от костра. Ветерок дует в нос лодки – значит, источник запаха прямо по курсу. В берег, что ли, сейчас врежемся?!

Командир дико орет вниз: «Обе турбины стоп!» В ответ из туманного молока явственно доносится лязг, словно ложкой о дно миски скребут. «Обе реверс!!!» Лодка потихоньку останавливается, боцман Саша Слюсарь на мостике отчаянно трубит тифоном, улюлюкает сиреной и попутно визжит в мегафон диким голосом что-то вроде: «Сгинь, нечистая!» И тут сквозь туман прорисовывается корма потерянного СФП. На корме – полевая кухня (почему-то на судне модно было готовить пищу в обычном сухопутном котле). Немая сцена: на мостике лодки, раскрыв рты, вылупив глаза и подняв руки вверх, застыли подводники, на корме СФП в таком же состоянии замерли бывалые гражданские морячки. У одного из них «зависла» у самого рта ложка с варевом. Всё, сейчас нос лодки «поцелует» задницу СФП. Суденышку от такой «ласки» мало не покажется. Разнесет к чертовой бабушке!

Лодка останавливается метрах в пяти от кормы СФП. Первым приходит в себя командир «Андромеды». Гулким командирским голосом капраз Валильщиков мрачно изрекает: «Ну что, зелень, наливай своего борща-то. Зажали?» Моряки СФП в восхищении: вот это подводники, вот это класс управления кораблем! В вахтенный журнал АПЛ маневр записали как «Отработка по плаванию в сложных условиях». Кстати, борщец был тогда на СФП знатный...

Верую!

Атомоход на ходовых испытаниях в Белом море. Уже две недели бороздит он морской полигон, обкатываются всевозможнейшие режимы, погружается-всплывает и так, и эдак. Все нормально, техника фурычит как положено. Гражданских сдаточников на борту больше, чем военных членов экипажа, в отсеках там и сям лежат прямо на проходах матрацы-«самолеты», в столовой и кают-компании питание организовано в пять смен. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде: сдаточная команда учит моряков «военному делу» куда лучше, чем преподаватели учебного центра в Обнинске.

Молодой старпом, только что получивший звание капитана 2 ранга, рвет и мечет, пытаясь наладить хоть какое-то подобие воинской дисциплины среди гражданских сдаточников. Те ни в какую не поддаются: на мостик выходят покурить когда вздумается, лежат на «самолетах» во время учебной тревоги и вообще ведут себя, как матросы-годки. Хотя, по сути, так оно и есть: каждый «дядька» из сдаточной команды провел в море побольше времени, чем молодой старпом.

Подошел момент одного из сложнейших элементов испытания: погружение подводной лодки без хода на ровном киле. Командир, чтобы суперактивный старпом не надоедал в центральном в напряженные минуты подготовки к сложному погружению, посылает его на мостик помочь вахцеру (вахтенному офицеру) прогнать вниз всех, кто еще курит или любуется морским пейзажем. Вскоре с мостика слышится от «Пройдите вниз, пожалуйста» до «Пошли все вон!». Наконец мостик «зачищен», старпом решает остаться в засаде, чтобы отловить и примерно обругать того, кто еще посмеет наверх высунуться. В ожидании первого нарушителя сам закурил и пейзажем залюбовался. И не заметил, как тихо спустился вниз вахцер, как боцман сделал свое дело, приготовив мостик к погружению. Грозного старпома тревожить боятся.

Вдруг старпом ощущает в душе странную тревогу. Вроде все спокойно, тишина, море тихое и гладкое, а все же что-то не то... Верхний рубочный люк задраен! Это открытие повергает старпома в шок. Выпучив глаза, он пытается открыть люк, скулит и сучит ножками. От неожиданности он даже позабыл, что на мостике есть «Каштан» прямой связи с центральным постом.

Люк закрыт на совесть, не открыть. За бортом слышен шум, из цистерн главного балласта средней группы выходит воздух. Старпом взвивается на мостик. Лодка погружается, корпус почти под водой, торчит одна рубка. Старпом, переходя на крик, начинает молиться, неумело, но проникновенно: так и сяк, о Боже, если ты есть, спаси и помоги! Минут пять длится молитва. И тут Господь отвечает голосом командира: «Старпом, придурок, как тебя туда занесло?! Наберут детей на флот...» Оказалось, старпом в пылу молитвы облокотился на рычажок «Каштана», и его молитва дошла-таки до центрального поста. Среднюю продули, лодка всплыла, в вахтенный журнал это событие записали как тренировку по погружению на ровном киле...

Эту историю мне рассказал сам бывший старпом, он уже много лет как командир, считается одним из опытнейших в Гаджиево. Только попросил: будешь писать – фамилию мою не упоминай. Засмеют...

Руки вверх!

Подходит к концу автономное плавание. Атомоход уже которую неделю четко держит глубину 120 метров, как привязанный. В отсеках подводной лодки – полная расслабуха. Уже выявлены экипажные чемпионы по шахматам, домино и нардам, уже по третьему кругу читается взятая с собой художественная литература. Народ идет на вахту за пульты и на боевые посты с радостью – хоть какое-то разнообразие. В каюте замполита двухголосый храп сменяется бряцаньем кубиков о фанеру – замполит и особист, прикомандированный в экипаж на автономку, режутся в нарды.

В одно из пробуждений мичман, техник ЗАС, штатный юморист и прикольщик, решает расшевелить экипаж. Мол, кто же, если не я? И направляется прямиком в каюту к командиру. По должности техник ЗАС – особа, приближенная к верхам, вход к командиру имеет свободный в любое время. То о нудной шифровке с базы доложить, то «добро» на передачу квитанции обратно получить. Командир долго слушает засовца, потом прыскает в рукав и благословляет того на подвиг.

Через полчаса техник подстерегает у гальюна замполита, закончившего ежесуточный обход боевых постов, и что-то шепчет тому на ухо. Глаза замполита медленно лезут на лоб. Срочная информация такова: особист, с которым он уже третий месяц живет в одной каюте, только что тронулся умом. Дело понятное, человек третий месяц без дела мается. Залез, мол, в шкаф в вашей каюте, пистолет достал и китайских диверсантов в засаде поджидает. Замполит, полчаса назад видевший особиста в добром здравии, бежит в командирскую каюту докладывать о происшествии. Технику ЗАС не верить нельзя – человек проверенный. К самым секретным секретам допущенный.

А техник тем временем тихо, по-стукачески скребется в замовскую каюту. Дверь тихонько открывается, тело «стукача» проскальзывает внутрь. В каюте техник с суровым и непреклонным лицом докладывает особисту о том, что у зама круто съехала крыша. Ходит с пистолетом по каютам и досматривает на предмет выявления китайских шпионов. Вот скоро должен и до вашей каюты добраться... Вы уж как-нибудь обезвредьте. Скажем, в каютный шкафчик залезьте (он как раз в рост человека) и оттуда нападайте. А я с вашего разрешения побегу командиру доложу.

Зам «добро» на обезвреживание тронувшегося особиста от ухмыляющегося командира получил. И пошел брать того со всей идейной убежденностью члена партии с двадцатилетним стажем. Возле каюты остановился, прислушался. Тишина. Тихонько открыл дверь. Та предательски скрипит. Сжимая в потной ладони рукоятку «Макарова», зам входит внутрь. Особиста на привычном месте, на койке второго яруса, нет. Ни спящего, ни бодрствующего. Зато в шкафе кто-то нервно сопит...

В это же время особист, вцепившись обеими руками в такой же незаряженный «Макаров», наблюдает из шкафа через вентиляционную сетку за сбрендившим замполитом, тихо крадущимся по каюте с пистолетом в руках. Особист уже примеряется, каким образом ухватить свой пистолет, чтобы шарахнуть искателя китайских шпионов по голове...

Дикий двухголосый крик «Руки вверх!» поднимает с коек всех, кто в этот час спит между вахтами в каютах жилого отсека. И добрый десяток минут подвахтенным приходится разнимать в каютной тесноте зама и особиста, переплетшихся в схватке и молотящих друг друга по голове рукоятками пистолетов...

Две недели до окончания автономки весь экипаж, изнемогая от хохота, перерассказывал эту историю каждый на свой лад. А потом еще месяца два после прихода из плавания весь экипаж, включая командира, таскали в особый отдел давать подписку о неразглашении...