Цена советского счастья

Мы (наше и несколько других поколений) – «продукты» советской эпохи, и нам волей-неволей приходится сравнивать жизнь в прошлых условиях с жизнью в нынешних. Зачастую результаты сравнения не в пользу сегодняшнего дня. Так почему же в Советском Союзе народ жил намного лучше (радостней), чем сейчас? Особенно в шестидесятые – семидесятые годы прошлого века, в так называемые «времена застоя»? Для меня важны не столько материальные условия (бесплатное образование, медицина, жилье, переполненные курорты и т.д.), сколько душевно-психологическое состояние народа. Люди могли позволить себе быть наивными, простоватыми, могли жить в свое удовольствие. Людям позволительно было грешить (в христианском понимании, а не юридическо-государственном), не неся зачастую за это какую-либо серьезную ответственность. Именно последнее обстоятельство и навело меня на объяснение нашего тогдашнего благополучия.

Мы жили в атеистической стране, под прессом мощной идеологической системы, где Бог трактовался «опиумом для народа», нам доказывали и внушали, что Бога нет. Государство, совсем как Великий Инквизитор у Достоевского, брало на себя ответственность за граждан, ограничивая свободу в духовной области, предоставляло за это материальные блага. Как сказано в Евангелии от Иоанна: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха...» Вот советского человека, по сути, и лишили возможности «слышать» Бога. Потому в определенной мере сняли с него ответственность за совершение грехов. Между прочим, самое благополучное время советской эпохи выпало на поколения, выросшие уже без церкви. А тем, кто шел в церковь, сразу «перекрывали кислород» и в образовании, и в карьерном росте. Не случайно многие из них выглядят настоящими титанами на нашем фоне. В те времена, можно сказать, за спасение души советского человека с христианской стороны открыто боролась одна русская классическая литература. И то наиболее яркие адепты православия были либо недоступны (Шмелев, Зайцев, Никифоров-Волгин и т. д.), либо ограничены менее «вредоносными» произведениями (Достоевский) и облечены в искажающие комментарии (поздний Пушкин – исписался и пр.), а особо почетное место в литературной иерархии отдавалось Льву Толстому (гению, однако же, несомненно, важную роль здесь играли его «сложные» отношения с Церковью).

Вот и вывод: подноготной нашего благополучия было наше атеистическое воспитание и ответственность государства перед Богом за оное. А цена этого благополучия – разрушение империи, захват ее богатств отпрысками советской номенклатуры, для которых христианское понимание чести и совести условно-относительно. И вся нынешняя деградация государства и общества – тоже плоды нашего «счастливого» прошлого.

Но – теперь мы живем в свободном мире, и Господь снова среди нас. Нам доступны Библия и Церковь. По крайней мере, в данный период. Конечно, и дьявол откровенно проповедует с телеэкранов и страниц СМИ, совращая потерявшего православный иммунитет человека насилием, сексом и жаждой обогащения. Нам трудно принять Господа после стольких лет атеистического воспитания, однако это уже не является нашим оправданием. Наступило время индивидуальной ответственности за собственную душу и дарованную свободу выбора. Необходимо понимать это.

Ветхий человек 

Ты пришел в церковь, и если это действительно был не эмоцио-
нальный порыв, а поступок, появляется понимание – необходимо расстаться не только с греховными привычками, но и с самим собой прошлым, со своей сложившейся индивидуальностью. Расстаться с так называемым «ветхим человеком».

Кто не потеряет душу ради Меня – не спасется, а кто потеряет – получит сторицею, – сказал Господь. Но «ветхий человек» не так прост и безобиден. Он «свой» в этой жизни, он к ней приспособился, ему в этом мире довольно-таки уютно, он – индивидуальность среди себе подобных, он занял положение, причем – не последнее. Он необычен, талантлив, особен... –  и т. д., и т. п. Каждому будет нетрудно подобрать эпитеты во хвалу своего собственного «ветхого человека». А вот когда ты отказываешься от него, пытаешься вы-
рваться из объятий привычно-греховного внутреннего состояния, то оказываешься жалким и ничтожным, не особенным, а обычным и даже – последним. Последним среди последних. Среда, в которую ты попадаешь – непривычная, пожалуй, даже тяжкая. Думаю, правомерно будет сравнить себя в такой ситуации с неким водным существом, выброшенным на сушу. Ты постепенно приучаешься дышать нерастворенным воздухом, и пока не приучился – воздух мучительно обдирает легкие. Сейчас тебе не до красот вокруг, хочется в привычную «воду». Но раз ты решился – терпи. Заманчиво остаться и там, и тут. А может быть, это и самое правильное? Как сочетаются душа и плоть... А?.. Пусть даже здесь ты останешься последним, зато там... можно пошалить, а здесь – погреться...

Однако рано или поздно придется сделать окончательный выбор, ибо этого требует истинное положение вещей. Нам предоставлена свобода, и в нашей воле ею распорядиться по собственному усмотрению. Тем не менее, свобода эта ограничена временем и ты, хочешь того или нет, выбираешь свою посмертную судьбу. Всего-навсего здесь и сейчас определяешь среду своего обитания – в «воде» останешься или на «сушу» будешь выбираться. И вот теперь у тех, кто хочет воспользоваться шансом, который предоставил нам Бог жертвой собственного Сына на кресте, начинаются попытки укрепиться на «суше» – освободиться от «ветхого человека». А «ветхий человек» плачет и не желает расстаться с тобой. Он приводит серьезные аргументы в свою пользу и главный из них: ты готов отказаться от радостей «настоящего» мира, а будут ли иные радости где-то т а м, большой вопрос. Верно. Нам брезжит лишь луч надежды, как солнечный луч сквозь толщу воды. Но если уцепишься в «берег обетованный» изо всех сил и тебе удастся адаптироваться, то увидишь иные перспективы. Порукой тому свидетельства святых.

...Как трудно выдержать обжигающие лучи солнца! Как страшно чувствовать себя новым человеком на голой земле!..

 "Воды злобы..."

«И пока ты стараешься выкарабкаться, можно как шахта – выработаться...» Поэтическая строчка дала образ: душа – это гранитная скала, а грех пробивает, выедает в ней шахты, пустоты. Гудит в этих гулких колодцах ветер повседневности, вздымая и подхватывая шелуху мелких грехов. Но проблема в том, что эти колодцы могут быть в любой миг заполнены.

«Воды злобы стоят в душе...» – написал святой праведный Иоанн Кронштадтский. Святой предупреждал об опасности, ведь каждый из нас знает эти беспричинные приступы ярости, гнева, злобы. Когда малейший ничтожный толчок, и – обрушивается водопадом, поднимается мутным илом со дна, заполняет пустоты доверху, подступает к горлу... Воды злобы пропитали душу. «Злобою душезлобного мира озлобленную...» – слова из канона на исход души.

Есть такое светское, расхожее утверждение: нужно все познать, чтоб иметь возможность осознанного выбора между добром и злом. И грех всякий нужно познать, чтоб после отказаться – сознательно. Оно, конечно, отказываться зная – труднее и хватит ли сил отказаться – большой вопрос. Грех же, не теряя времени, проест в душе дыру, червоточину, гулкий колодец. Страшные эти прорехи будут свободно заливать «воды злобы». А значит, и человек в эти минуты на всякое зло способен окажется. А была б душа – цельная скала или (скажу иначе) не испорченный червями плод, злобе было б некуда войти. Целомудрие, выходит, безопасней и спасительней греховного опыта.

Отцы церкви считают, что покаяние следует осуществлять не только в слезах, но и в добродетелях, противоположных совершенным грехам. Пустил в душу зависть, ненависть, вражду, осуждение – собирай теперь крохотные песчинки добрых дел любви к ближнему, засыпай колодец. Хорошо, если дно успеешь засыпать за жизнь-то!.. А чем заполнишь черные дыры убийства, блуда? Как с этой изъеденной душой сосуществовать, не зная – на что она способна. Удивляясь потом внутренне: да это не я сделал, я не мог! Вызывая удивление близких: не мог он – мы его хорошо знаем. Он – не мог! Бесы, свободно вошедшие в душевные пустоты с «водами злобы», могли. Изнутри они нас побеждают – через наши же грехи.

О, бесценное и потому так мало ценимое целомудрие! О, чистая целостность души и тела! Ты – крепость, которую покидаем второпях и без сожаления и о которой плачем, вечно побиваемые жестоким противником... А крепости нет и укрыться негде, ибо вместо мощных, надежных стен – жалкие развалины...

 Потерять, чтобы найти

Святки. Идем с дочкой на праздничный Рождественский концерт в театр. Под ногами – месиво снега, здесь, в центре, под многоцветьем новогодних огней повсюду гуляют люди. Уже подходя к нарядно освещенному зданию театра, чувствую, что пола дубленки отпахивается слишком свободно. Наклоняюсь – точно: пуговица отлетела и, конечно, безнадежно потеряна неизвестно где. Вроде и невелика беда, но всё равно огорченье: пуговицы такой не подберешь, менять придется все. Сегодня это сделать не успею, а завтра с утра – на работу, пойду неряхой.

Концерт (духовная и классическая музыка) получился хороший. На фоне концерта вручались премии за литературно-художественный конкурс «Рождествен-
ская звезда». Неожиданно и мне пришлось выйти на сцену, дабы получить почетный диплом и огромную коробку, как позже обнаружилось, с парадным чайным сервизом за книгу эссе и рассказов «Заснеженная Палестина», которую мы написали в соавторстве с мужем и которая особенна дорога нам обоим, может быть, именно своей обнаженной откровенностью.

Приятно удивленные, с подарком возвращались мы с дочерью после концерта. Совсем стемнело. Лишь свет фонарей да праздничных, мерцающих гирлянд бросал цветные пятна на снег. То, что вечер этот – благодатный, ощущалось в самом воздухе. Рождество – после поста, тихий снег – после долгих дней оттепельной слякоти... Какая-то полнота жизни, мира, чувствования... И надо же, чтоб в такой-то день, ничтожная моя, потерявшаяся пуговица сидела занозой где-то в подсознании. Невозможно это было – долгожданную радость пустяком отравлять, потому я и взмолилась про себя: «Господи, благослови нам эту пуговицу найти!»

Идем, коробку тащим по очереди, всматриваемся в снежную кашу под ногами, больше так, для проформы, и вдруг... дочка носком сапога что-то поддела: «Мама, вот она!» Моя коричневая пуговица от дубленки. Это на центральной-то городской площади, в темноте, среди стольких людей!.. Я обрадовалась, как хозяйка, нашедшая драхму. А поскольку читатели – это друзья, я – как та женщина, созвавшая товарок, делюсь радостью, конечно, не о пуговице, а об этом благодатном снисхождении и к самым малым нашим прошениям...

А коль уж зашел об этом разговор, не могу не рассказать и о другом случае, которому про себя даже название дала: «Звездочка». Торжественно встречали в те дни в нашем городе икону великого чудотворца и подвижника земли Русской – преподобного Серафима Саровского. Я захворала и прийти на поклонение иконе не могла. Но все время как-то подспудно помнила, что именно сегодня чудесный образ пребывает в храме Николы Чудотворца, который виден прямо из нашего окна. А «звездочками» я называю крохотные золотые сережки с красными камушками, подаренные мне мужем по случаю рождения дочери. Иногда их одевает и дочка. И вот в тот день сережки лежали довольно небрежно положенные на полочку в ее детской комнате. Готовя ко сну постель, дочка так тряхнула одеяло, что одна золотая звездочка улетела в неизвестном направлении. Обыскали всё: перетряхнули постель, лазили под стол, под батареи... Бесполезно. И так мне это обидно показалось, что единственные золотые сережки, да еще по такому случаю подаренные, и так бесследно канули. Дочку за неаккуратность отругала, да ведь не вернешь, хоть плачь! Вышла в другую комнату, откуда храм из окна виден, вся киплю внутренне, про икону вспомнила и взмолилась: «Преподобне отче Серафиме, помоги!» И в ту же секунду дочка крикнула: «Нашлась!» Там нашлась, где тщательнейшим образом всё уже пересмотрели... Вот так-то!

А вот обручальное кольцо свое я теряла вообще бесчисленное количество раз. Смывала с мыльной водой в душевой институтского общежития; после мытья пола – выплеснула в раковину (муж извлекал проволочным крючком); с бумагой выбросила в мусорное ведро и так далее... Но самый поразительный случай произошел, уже когда мы жили в нынешней нашей квартире. Стояла зима. Я вышла погулять с собакой, тогда был жив наш красавец-боксер Герман. Разыгравшись, он сдернул с моей руки замшевую, грубую рукавицу, которую я всегда одевала на прогулку с ним, чтоб удержать намотанный на руку поводок. Вернувшись домой, занялась хозяйственными делами и вдруг резко чувствую – чего-то недостает. Смотрю – кольца нет. Бегом во двор – да где найти в снегу-то... Вечером пришел с работы муж, взяли фонарик, спички, пошли искать, чуть не носами перепахали всю площадку перед домом. Нет кольца! А ведь кольцо-то – не просто вещица, ведь это же – символ, а тут еще и песня некстати вспомнилась: «Потеряла я колечко, потеряла я любовь...» Огорчились оба ужасно...

Люди мы тогда были вполне светские, и чтоб там молитвы какие – и речи не могло быть. А все ж таки через пять (!) дней возвратился с очередной «собачьей» прогулки муж и вижу – сияет весь, ладонь мне раскрыл, а на ней – колечко мое!.. Нашел его втоптанным в снег, прямо на тропе, где десятки людей днем ходят, только бочок чуть виднелся.

Ну вот и скажут: при чем здесь чудо? Молитвы-то не было. Случайность!.. Нет, не случайность. Было чудо. Просто колечку тому суждено было стать венчальным. Иного объяснения не вижу...

Родные храмы
 

В этом храме я не часто бываю, но иногда захожу, он находится как раз неподалеку от нашего дома. Красивый, из красного кирпича, конца ХIХ века, самый большой сейчас в городе. Стою в нем как-то, служба еще не началась, смотрю по сторонам. Пол новый, иконостас новый, роспись новая, весьма непритязательная. От девятнадцатого века стены остались да своды. Задумался вот о чем: а ведь сюда собирались все жители пригородного поселка, наверняка здесь бывала и моя прабабка, не говоря уж о ее родителях, моих пра-пра... Сколько здесь родни молилось!.. Невольно холодок пробежал по спине.

Деда моего крестили уже в городе, но не в храме возле дома, где обосновалась семья и родился дед, а в храме возле земской больницы, в которой акушеркой работала прабабка. Кстати, более полугода сразу после революции у родителей деда жил кто-то из семьи в будущем знаменитого окулиста В.Филатова. Недавно в комментариях к воспоминаниям другого знаменитого врача и православного подвижника епископа Луки (Войно-Ясенецкого) прочитал, что, оказывается, и В.Филатов был глубоко верующим человеком. Так вот, храм, в котором крестили деда, сохранился. Маленький, уютный, постройки ХVII века, единственный оставленный в городе (как исторический памятник) для богослужения в годы советской власти. Тесно в нем было, жарко, народу собиралось особенно на церковные праздники – не продохнуть. Зато всё «родное»: иконы, роспись, иконостас... Намоленное всё. Я тоже еще некрещенным школьником заходил в этот храм из любопытства. Мне и в голову тогда не приходило, что храм этот как-то связан с нашим родом.

А крестился я в Москве, на Новокузнецкой, в семнадцать лет, под влиянием поразивших мое воображение своим интеллектом и внутренней красотой, людей. В этом же храме десять лет спустя крестили нашу дочку. И жена крещена в Москве, правда, в другом храме, на Новослободской. Как будто породнились со столицей. Не раз, между прочим, ловил себя на том, что выходя из храма на Новокузнецкой вновь и вновь переживаю состояние новокрещеного – смотрю вокруг глазами семнадцатилетнего юноши, для которого только что умыли мир и каждый дом точно улыбается... Увы, не смог я воспринять бесценный дар чистоты и принять советы и знания от своего крестного (настоятеля того храма). Теперь вот думаю, что хоть и вывалялся по уши в грязи, но от еще большей грязи уберегла меня благодать крещения, принятая в том храме. Да уж! «Если свет ваш тьма, то какова же тьма?» Не так давно узнал, что в середине девяностых годов в храме на Новокузнецкой (в котором бываю хорошо если раз в два года, так как живу в другом городе) мироточили многие иконы.

С каждым храмом, куда приводит жизнь, складываются свои личные взаимоотношения. Один восхищает, другой радует, третий удивляет, четвертый умиляет... И только в одном из них чувствуешь себя как дома, необходимым. В том, в котором ты – прихожанин.