(Из глубин детства)
Такое короткое и емкое слово! Ты стоишь у самой кромки прибоя, волны льнут к твоим ногам, а ты наивно пытаешься разглядеть там, вдали, хоть что-то и цепенеешь от величия и простора, осознавая каждой клеткой тела свою ничтожность.
Но вначале были сборы, вокзал и двое суток вагонной жизни. Диковинные супы в алюминиевых блюдцах-кастрюльках из вагона-ресторана и молодая вареная картошка с малосольными огурцами под укропом. Это уже от торговок с перрона. На каждой станции отец совершал вылазки, и мы ужасно боялись, что он отстанет от поезда. Иногда состав уже трогался, а отца все не было. Мы с тревогой льнули к окнам и всматривались в людей, оставшихся на платформе. Но отец всегда приходил. Веселый (его забавляли наши детские страхи), и обязательно с чем-нибудь вкусным. В дороге ели очень много. Это от безделья.
Но самое великое наслажденье в дороге – лежать на верхней полке у открытого окна. Поезд стремительно летит к югу, и перед тобой яркая, постоянно меняющаяся, бесконечная панорама. Длинный пейзажный фильм. То, что рядом, мелькает быстро, и рассмотреть не успеваешь, а то, что вдали – проплывает величественно, с чувством собственного достоинства демонстрируя свои прелести. Особенно здорово, когда пересекаешь широкую реку. От высоты моста захватывает дух. И в голову лезет шальная мысль: «А вот бы махнуть с такого моста в воду!»
Но ни с чем не сравнимо море. Когда в Туапсе железная дорога резко повернула и пошла вдоль берега, у многих возникло ощущение, что земля кончилась. Совсем рядом, в сотне метров от вагона. А в незримой дали море сливалось с небом. Это невозможно передать ни словами, ни рисунком, ни даже самой четкой фотографией. Это не просто образ, это ощущение.
Вторым ярким впечатлением для нас, жителей лесостепной зоны, явились тоннели. Когда ни с того ни с сего поезд нырнул в кромешную тьму, лампы зажглись не сразу, и с минуту мы сидели в кромешной тьме. Но так случилось лишь раз. И когда лампы на потолке тускло загорались, мы уже знали – сейчас начнется. Яркие краски за окнами гасли, и единственное, что удавалось разглядеть: будка и солдат с автоматом.
До этого горы я видел только на картинке. Они представлялись мне очень большими кочками, высотой с десятиэтажный дом. А тут... кепка падала с головы. Но, как потом выяснилось, это совсем еще не горы, а предгорье. Однако мне этого было достаточно. В моем мальчишеском языке не хватало слов, чтобы выразить восхищение. Больше всего в горах мне понравилась их лохматость. Снизу доверху они были покрыты густой дикой растительностью. Лишь кое-где, на самых крутых обрывах, виднелись проплешины светло-серого цвета да углами торчали редкие утесы.
Наш поезд шел только до Адлера. Здесь же заканчивалась и Россия. Далее начиналась Абхазия, входящая в состав Грузии. Выбравшись из поезда, мы пересели в электричку и еще часов пять мучились на неудобных деревянных скамьях, пока после очередного тоннеля не объявили Новый Афон. По сути, вокзала там не было, просто платформа и павильон с кассой. Где-то в сторонке находилась стоянка частного такси. (Уже тогда там были свои законы.) Какой-то жизнерадостный джигит с радостью, но не бесплатно, согласился подвезти нас на 21-ой «Волге». Пока петляли по городу, было еще ничего, но когда выехали на гору, стало жутковато. Поскольку дороги здесь для нас совершенно непривычные: справа – скала, слева – пропасть, да бесконечные крутые повороты. А водила, грузный такой мужичок, солидного возраста, взахлеб рассказывает, как они только что от души вина попили. Моя двоюродная сестра сделала большой «Ой!». Он обернулся (на такой дороге), внимательно посмотрел на нее и сказал: «Девочка, не бойся, ты со мной». Умереть с таким джигитом, должно быть, большая честь, но мы доехали.
В первый же вечер я был немало удивлен, когда заметил в темноте зеленые светящиеся точки. Оказывается, это самые настоящие светлячки. Как мне объяснили, они бывают двух типов: летающие (что-то вроде бабочки) и ползающие (а это типа гусеницы). Один это вид или нет, мне выяснить не удалось.
Наши родственники, к которым мы приехали, были очень «бедные», поэтому у них был скромный двухэтажный дом. Должно быть, самый скромный во всей округе. Он стоял посредине склона Иверской горы. По всей видимости, это был уже не город Новый Афон.
Из города в деревеньку ходил автобус. Но мы ездили на нем всего пару раз. Во-первых: тесно и душно, а во-вторых: действительно страшно. У папы было подозрение, что водила вечно пьян. А папе нельзя было не верить. Он сам шофер первого класса с многолетним стажем, и у него на такие вещи глаз наметан. А меня всегда удивляло совсем другое: как такой старенький и курносый автобусик может ездить по дорогам, предназначенным только для ишаков? И сейчас эта картина свежа в моей памяти. Зеленый склон, белая дорога и голубенький автобус, надрывно завывая, медленно ползет по круче.
Слово «деревня» приобрело здесь, в горах, совсем иное значение, поскольку дома были сильно разбросаны. Зато к каждому дому прилагался огромный земельный участок: может, с гектар, может, чуть меньше. Земля тут плодородная. Все растет. Кроме картошки. Посреди двора – хурма, около дома – огромный лавровый куст. Мы его в суп бросаем, а они им дома подметают. В буквальном смысле слова. Наломают веник и подметают. Листья плотные, крепко сидят, так что веник долго не изнашивается. На мой наивный взгляд это было высшей степенью расточительства. Вверх и вниз по склону раскинулась роскошная ореховая роща. Изредка в ней попадались кусты айвы и яблони. Только здесь, на юге, и понимаешь, какие должны быть яблоки, сливы, орехи. С дальним прицелом мы помогали хозяевам собирать орехи. Это фундук, что-то вроде наших лесных орехов. Но если о наши орехи можно сломать плоскогубцы, то эти колются совсем легко. Они вырастают намного крупнее наших, и когда окончательно созревают, то лопаются на самой макушке. Кожурка у них тонкая, так что разламываются они, как фисташки, при помощи ногтей. То же самое и с грецкими орехами. А яблоки... Величиной с антоновку и сплошной мед. Когда ешь, сироп течет по подбородку. А в самых спелых даже зерна видно. За помощь в уборке орехов хозяева отсыпали нам солидный мешочек, и мы всю зиму лакомились орехами и вспоминали южные приключения.
Поскольку участки здесь очень большие, то оградить их было практически невозможно. Поэтому здесь самым широчайшим образом внедрялись живые изгороди. Из шиповника, ежевики и кизила. Вся эта колючая смесь росла так плотно, что даже лихие местные поросята не пытались сквозь нее пробраться. Почему именно поросята? Да потому что поросята здесь гуляют как кошки, сами по себе. На шею поросенку надевают треугольник из прутьев и вперед. А зачем треугольник? Чтобы между прутьями изгороди пролезть не мог. Привычные нашему понятию изгороди здесь в небольшом количестве, но все-таки присутствовали. Ну, там, где обычно ходили люди. Калитка, ворота, немного привычного забора, а дальше – колючий коктейль. Да у них не только поросята сами по себе гуляют, но и коровки. Мне про них родители рассказывали, но я им не верил, пока не увидел собственными глазами. Именно коровки. Миниатюрные, чуть побольше ишака. Зато по горам замечательно лазают. Треугольники им на шею не одевают, а вешают колокольчики. Чтобы, значит, в кустах их по звону найти можно было. А звук в горах намного четче. Он долго не растекается, как на равнине. Вот на соседней горе, в пределах прямой видимости, стоит дом. Его хозяин орет во всю глотку: «Петро, приходи в гости». «Хорошо, приду», – орет в ответ наш хозяин, и мы всем скопом отправляемся в гости. Соседа хорошо слышно, и дом его видно, но дойти до него, оказывается, не совсем просто. Сначала надо спуститься с половины нашей горы, пересечь сухое речное русло, а потом подняться на склон соседней горы. На это уходит минут сорок. Расстояние в горах весьма обманчиво. Дороги просто издеваются над путниками, извиваясь чуть ли не на одном месте.
Подсобное хозяйство у наших родственников было небольшое. Ишак, вернее, ишачиха, собака, конечно, не кавказская овчарка, а простая дворняга с южной кличкой Пальма. Еще были куры и нутрии. Куры бродили сами по себе, а вот нутрии сидели в клетках и постоянно что-то грызли, включая и сами клетки. Это доставляло хозяину немало хлопот, потому что клетки то и дело приходилось латать. А чуть зазеваешься, то они, нутрии, пускались в бега. Тогда начиналась настоящая охота. Нутрии, как правило, селились у родника. Их долго выслеживали. Строили хитроумные ловушки, и в итоге все-таки ловили и водворяли в отремонтированную клетку.
Хозяйка работала на фабрике по выпечке вафельных стаканчиков для мороженого. Бракованные стаканчики она приносила домой. Ими кормили кур и собаку.
Нельзя не сказать нескольких слов об ишаках. Поистине удивительные животные! Маленькие, на тонких ножках. Нагрузят на него, как на племенного жеребца, аж из-под тюков самого не видно, а он везет себе, и в ус не дует. Но уж если заупрямится, то тут с ним сладу нет. Проще убить, чем заставить.
Помнится, мы уже уезжали. Навалили на ишака все наши чемоданы, сумки, кошелки, а сверху еще и меня, как самого маленького, посадили. От деревни до города не близко, особенно если чемоданы тяжелые. А сидеть на чемоданах тоже неудобно. И вот нога у меня соскользнула, и не сильно ударила ишака. Ему (ей) это показалось обидно. Он (она) встал(а) и ни с места. И как животину ни уговаривали, как ни понукали, пока я не слез, она не двинулась. Вот так.
А еще ишаки классно кричат. Один ишак заорет, второй ему отвечает. И так перекличка по всей деревне. А местные хлопцы, то есть джигиты молодого поколения, так ловко подражали реву ишаков, что запросто, от нечего делать, устраивали с ними переклички. Они и меня научили этому нелегкому искусству. И у меня, скажу без ложной скромности, неплохо получалось. Сейчас я вспоминаю об этом с улыбкой, но тогда было просто здорово поорать во всю глотку. Наверное, так происходил сброс отрицательной энергии, поскольку после каждого ора я чувствовал себя значительно лучше, веселее, по крайней мере.
Нельзя сказать, что наши родственники жили около моря. Надо было обойти полгоры, пересечь весь город, и... вот оно, море. (Уже много лет спустя, во сне, я часто проделывал этот путь.) В этом-то, должно быть, и заключалась самая прелесть. Пытка ожиданием, предвкушение наслаждения. Вот сейчас, за тем валуном, поворот дороги, горизонт распахнется необычайным простором голубизны и в лицо ударит влажный морской воздух. Именно так: влажный морской воздух, пахнущий водой, солью, йодом. Позже моя сестра ездила в Крым и была очень опечалена отсутствием именно такого воздуха. «Сижу я на берегу, ноги в воде, а морем не пахнет».
Путь к морю не казался нам долгим. Во-первых: мы выходили из дома утром, жара еще не набирала своих оборотов, мы были полны сил, да и сама дорога все время шла под гору. Мы беспечно болтали, любовались буйством растительности, лакомились ежевикой, реже кизилом (он слишком кислый). До самого ключевого поворота большая часть пути проходила в тени больших деревьев и соседней горы. А вот обратная дорога давалась с трудом. Досыта накупавшись, мы млели на жаре и еле брели в гору. Хотелось просто сесть на какой-нибудь теплый камешек, закрыть глаза и все... Кое-как, со скрипом, преодолев самую тяжелую половину пути до означенного поворота, мы облегченно вздыхали. За валуном пряталась спасительная расщелина. Неширокая такая, сантиметров пятьдесят. Через нее из глубины горы, словно родник, бил мощный поток ледяного (просто так казалось) воздуха. Мы по очереди вставали в эту расщелину и через минуту выскакивали из нее бодрые, как огурчики. За поворотом крутизна дороги значительно падала, было много тени, и мы уже так не страдали.
Первая встреча с морем и волнами... В понимании сухопутного человека еще не волны – уже волны. Щенячий восторг захватывал нас с сестрой. Плавать я не умел и плескался на мелководье под присмотром отца или двоюродной сестры, которая была вдвое старше меня. Она учила меня плавать. Соленая вода плотнее пресной, и я немного научился. Особенно хорошо получалось плыть от берега. А вот обратно... Казалось, стоишь на месте. Вот он, берег, совсем рядом. Ан – нет. Приходилось изрядно попотеть. Потом мы нашли место, где у берега под водой лежал большой бетонный блок. С того места, где мои ноги теряли дно, до блока было метра три. На блоке воды было по грудь. Здесь можно было перевести дыхание и рвануть обратно на берег. Этот маршрут стал моим любимым и очень помог мне закрепить слабое умение держаться на воде.
Подростки, с которыми мы подружились на пляже, научили нас нырять с открытыми глазами. Это было здорово. Так красиво и необычно! И самое главное – после того, как вынырнешь, вода глаза не ела, как мне объяснили, потому, что соленость моря и соленость слез примерно одинакова.
Вода в море была очень теплой, но мы умудрялись накупываться до зубовного лязга. Родители вытаскивали нас на берег и укладывали на раскаленную крупную гальку. Их основная задача была: как можно лучше прогреть детей под южным солнцем, чтобы зимой они не болели. Галька действительно была раскаленная. По ней ходить-то было невозможно, не то, что лежать. Было удивительно видеть, как намоченные камни высыхают в течение трех-пяти секунд. Стоило только прилечь, и ты уже согревался до самого мозга костей. Лежать мы долго не могли и нас отпускали в линию прибоя на поиски «янтаря». Так мы называли маленькие прозрачные камешки. Они были белые, зеленые, коричневые. Как мне популярно объяснили все те же старшие товарищи – это самое затрапезное бутылочное стекло. Нехорошие дяди бросали бутылки в море, они бились, а прибой зашлифовывал осколки о прибрежную гальку. За все время мы с сестрой набрали небольшой ворох этих камешков, но наш папа, человек практичный и отнюдь не сентиментальный, безжалостно выбросил их перед самым поездом.
Много интересного на юге, если не сказать – все! Даже дождь. Среди ночи я проснулся от того, что вся наша избушка дрожала, стекла в окне, под которым я спал, немилосердно дребезжали. Тогда я еще не имел представления о конце света. (И сейчас не имею. И не дай Бог кому-нибудь его поиметь.) Но тогда я сильно испугался. И не только я. Хозяева нас успокаивали, говорили, что это самый обыкновенный дождик. Вот так дождик! Для меня это был тропический ливень. Гром гремел не переставая, а вокруг все тряслось от его раскатов. Молнии сверкали вполнеба, одна за другой. Небо разверзлось, и сплошным потоком хлынула вода. Таких «дождиков» в наших краях мне видеть не приходилось. Наутро мы побежали смотреть на речку. В обычные дни она походила на дорогу из очень крупной гальки с редкими лужами. Но после дождя это был бешено ревущий поток, уничтожающий все на своем пути. Мост был бетонный, цельнолитой, включая перила. Просто его устали восстанавливать после каждого дождя.
Была там и другая река, настоящая. Однажды мы гуляли по пляжу в поисках удобного местечка, где народу поменьше, и набрели на ее устье. Вместе с другими ребятишками мы устроили необычную забаву. Мы забирались в реку, вода там была холодная, горная. Просидев с минуту, мы бегом бежали по волнорезу и прыгали в море с другой стороны. Длинный волнорез отсекал холодную воду, и море казалось горячим. Это такое блаженство! Словно из проруби попасть в парилку.
В сотый раз ловлю себя на мысли, что в прошлой жизни был моряком. Или пиратом. Пять рублей с носа за час мор-
ской прогулки. Наверное, папа сам решил нас побаловать. Тот миг, когда моя нога ступила на качающуюся палубу, был самым счастливым. Это настоящее блаженство, чувствовать, как палуба уходит из-под ног, а через мгновение стремительно возносит тебя вверх. Отдали швартовы, и катер пошел в открытое море. Мы ушли так далеко, что берегов не было видно. Папа мой заметно погрустнел, а сестра перевесилась через борт и почему-то кричала: «У-у-ура!», хотя майские праздники уже давно прошли, а до октябрьских было далеко. А я был счастлив. Я был счастлив! Мама, встречая нас на пирсе, была крайне озадачена видом своей семейки. Муж – хмурый, дочь – цвета молодого салата, зато сын сверкает, как новый золотой червонец. На мою просьбу прокатиться еще раз, папа ответил категорическим отказом.
Та гора, на которой мы жили, была не просто какая-нибудь там обычная гора, а Иверская. По самым древним преданиям, Матерь Божия сделала по ней три шага. И на самой вершине стояла крепость Анакопия. Давно стояла. Очень давно. В восьмом веке здесь абхазы рубились с арабами. Представляете? И не посетить такую достопримечательность было бы просто преступлением. И вот в одно прекрасное утро мы собрались и пошли. Дорога была крутая, но потраченные силы окупились с лихвой. Сначала мы наткнулись на кладку из огромных гранитных кирпичей. Остатки крепостной стены. Потом... Почти целая башня. Сильно порушенная, но все-таки... почти целая. Мы вошли внутрь. Там была колонна. Когда-то она стояла прямо, но время не щадит даже гранит. Она упала, уперевшись в стену. Сеструха моя, недолго думая, залезла на нее, обернулась, посмотрела вниз и обратно слезать отказалась. Мы еле-еле ее сманили. Все обошлось благополучно. Отправились дальше. Самая сохранившаяся часть крепости – Акрополь. Он на самой макушке горы. Там есть небольшая часовенка, по всей видимости, уже отреставрированная. И святой источник, на дне которого стоит горшок с серебром. Серебро ионизирует воду. Источник представляет собой небольшой крытый бассейн. В лицевой стене маленькая дверка. Около нее сидит дедушка-смотритель и всем желающим наливает святой воды. Для этого у него ковшик на длинной рукоятке. Еще у смотрителя были две огромные собаки. Одна, совсем черная, напоминала ньюфа, а вторая – зонарно-серая, и скорее всего, была кавказом.
Чуть-чуть подальше стояла еще одна большая башня. Она была обтянута бечевкой, на которой висело объявление: «Зона обрушения. Проход запрещен!» К той поре читать мы уже умели, тем более, что надпись была на русском. А вот делать выводы из прочитанного ума еще не хватало. Недолго думая, мы свернули за угол, там были непролазные заросли колючей ежевики и крепостная стена. Мы, словно белки, вскарабкались на эту стену и по ней вышли на эту большую башню. На самый верх. Открывшаяся панорама лишила нас дара речи. Море было как на ладони, и больше всего меня поразило количество кораблей. Ведь с пляжа их не было видно. Мы смотрели во все глаза и не могли насмотреться. Нас подхватило и повлекло чувство полета, ведь мы были выше всех и выше всего. Над нами только небо, под нами – целый мир. Нашу эйфорию прервал истошный крик смотрителя: «Чьи дети?!» Все, кто был в это время в Акрополе, обернулись на нас. Тут слово взял наш папа, и нам пришлось срочно спуститься.
Но больше всего в крепости меня поразил не размер огромных кирпичей, а (извините) туалет. Это шаткое сооружение на двух металлических уголках, торчащих из крепостной стены. Я вошел туда по зову природы, но тут же вышел обратно, а мои колени еще долго не могли приобрести былую крепость. А все дело в том, что там, в отверстии, далеко-далеко внизу... лес. Не то, чтобы я дико боялся высоты, но такой высоты не испугаться просто невозможно.
Со святым источником связана еще одна история. Папа у меня был невысок, но хорошо упитан. И вот ему понадобилась рубашка. Пришли мы к лоточку, а продавец и говорит: «Такого размера нет. На вершине той горы – святой источник. Каждое утро вставай пораньше и беги туда за водой. А когда будешь уезжать – приходи за рубашкой». Мой папа так и сделал. Каждое утро он брал трехлитровую банку и карабкался по горе к святому источнику. Когда мы просыпались, то умывались святой водой и пили ее натощак.
Возвращаясь с моря, мы частенько устраивали пикничок. Брали арбуз, полкаталки колбасы и полбуханки хлеба. А буханки там в четыре раза больше наших. На выходе из города была мандариновая роща. Мы перелезали через маленький заборчик, садились под эвкалипт в густую траву и на лоне райской природы принимались ужинать, любуясь окрестно-
стями. Море, небо, горы, мандариновая роща. Интересный получается вкус, когда бутерброд с колбасой заедаешь арбузом. К сожалению, мандаринами полакомиться нам не пришлось. Они были совсем маленькие и темно-темно зеленые. Зато удалось полазить по эвкалиптам. Удивительные огромные деревья без коры. Мы набрали эвкалиптовых листьев и настаивали их на спирту. Когда болели – делали ингаляции и полоскали горло.
Теперь надо сказать несколько слов и о самом городе. Хотя слово это никак не выражает сути того райского места. Один большой парк. Вдоль набережной растут пальмы, далее – аллеи из строгих кипарисов. И сам парк, просто парк, без аттракционов. Он весь пронизан сложной системой прудов и каналов. Посреди одного пруда стоит ресторан и называется «Лебедь». Ну и живых лебедей здесь тоже много. Как белых, так и черных. А суша вся усыпана яркими клумбочками, утыкана маленькими пальмочками и замысловато подстриженными кустами. Из невидимых динамиков льется вечная песня «Виновата ли я?». На каждом углу продавали развесное мороженое в вафельных стаканчиках. Хочешь – сто грамм, хочешь – сто пятьдесят в один стаканчик. Но самое яркое впечатление (они все самые яркие) – два клена: один клен в девять обхватов, второй – в одиннадцать. Представляете, какие это исполины?
В парке можно взять напрокат лодочку и поплавать по прудам и каналам. Мы катались. Вода очень чистая и хорошо видны водоросли и всякая рыбешка, мелкая и довольно солидная. Можно сколько угодно наблюдать подводный мир. Так затягивает!
Еще в парке были вольеры, где гуляли павлины и фазаны. А у входа вилась самая настоящая лиана. Толстенная! В ногу взрослого человека. На ней можно было немного покачаться. Попадались нам и банановые деревья с огромными листьями. С трудом верится, что это всего лишь трава. Да что там! Тут кукуруза по четыре метра растет. Увидев, я глазам своим не поверил. У нас-то до двух еле-еле дотягивает.
Гуляли мы как-то вечером по набережной и нашли на пустой лавочке книгу с названием «У стен Анакопии». (Она у меня по сей день сохранилась.) Несколько раз я принимался ее читать, но она мне не давалась. Но однажды я все-таки ее одолел. Удивительное чувство испытываешь, когда читаешь о местах, где бывать доводилось. Ко всем событиям относишься по-другому. И книга мне очень понравилась. В ней рассказывается об осаде крепости арабами. Той самой крепости, где мы были.
Все коренное население побережья жило за счет приезжих. Еще бы, шесть месяцев в году – столпотворенье. И кроме койко-места отдыхающему можно впарить на память какую-нибудь лакированную ракушку или целую пепельницу, склеенную из пяти таких же ракушек, а то и огромный аммонит. Я сам такие находил. Их там полно валяется. Можно накормить отдыхающих вареной кукурузой. Рубль – початок. А представляете, сколько их на четырехметровом стебле? И все это при минимуме затрат. А если постараться и вырезать из красного дерева какую-нибудь тарелку с замысловатым местным орнаментом. О-о-о! На этом можно сделать хорошие деньги. А фотографы! Вот у них работенка! Кто же не хочет сфотографироваться на фоне моря?
– Вас сфотографировать? Недорого, всего пять рублей. Так, встали. Щелк. Так, сели. Щелк. С вас десять рублей.
– Как десять? – удивляются отдыхающие.
– Так два же вида! – поясняет фотограф.
– Но мы просили один раз.
– Вах, дарагой! Зачем жадный такой? Будет что детям вспомнить.
Примерно так они работают. На пляже, в парке и просто в городе. Впрочем, там везде парк.
Но больше всего меня поразил один, очень своеобразный, промысел. Разведение шелковичного червя. Все комнаты в доме были завалены ветками туты. Сами хозяева спали на кухне, на сеновале, на веранде. И вот в один прекрасный момент из яиц вылупились червяки и начали жрать. Им регулярно подбрасывали свежие ветки, пока они не выросли до 7–8 сантиметров. И вот, нажравшись, червяки начали вить коконы. Когда все коконы были свиты, при помощи нехитрого приспособления, их начинали разматывать. Набранный шелк сдавали в колхоз. Я тоже принимал посильное участие в раскрутке. Коконы сами по себе белые и пушистые, а вот червяки – бр-р-р.
И еще о море. Когда волны были чуть побольше, мы любили прыгать в них с волнореза, и они выносили нас на берег. Но тут надо быть осторожным. С морем шутки плохи. Однажды волны оказались чуть побольше, и следующая волна накрыла меня и потащила обратно в море, да лицом по гальке. Я очень испугался и уже думал, что не выберусь. Но кое-как выбрался. Никому ничего не сказал, и в этот день больше не купался.
Километрах в пятнадцати от Афона есть станица Приморская. Она знаменита своими минеральными источниками. Как горячими, так и холодными. Ехать до нее минут десять на электричке. И прямо от перрона через поле идет тропинка. Заплутаться невозможно. То там, то сям по дороге попадаются холодные железистые источники. Почему железистые? Они богаты железом. С виду обыкновенный ручеек, правда, пахнет не так чтобы здорово, но все русло, все камни на дне и даже прибрежная трава покрыты толстым слоем ржавчины. Но все паломники стремятся к горячему источнику. От железной дороги до него идти с километр, может, чуть больше. Стоит посреди поля бетонный постамент с трубой и небольшим бассейном. Из трубы хлещет вонючий кипяток. Внизу бассейна – отверстие, через него вода сбегает в канавы, а через них уже в реку. Канав здесь целая сеть. Люди вырыли их вручную. Они выковыривают целебную глину и намазываются ею с ног до головы. Ходят так некоторое время, а потом все смывают. Грязь, разумеется, лечебная. Рядом стоит обыкновенная железная ванна. В нее наливают воду и просто купаются. Тоже с лечебными целями. Некоторые лезут прямо в бассейн, но поговаривали, что были случаи быстрой кончины. Сердце не выдерживает таких нагрузок. В бассейн мы не лазили, а вот по канавам – с превеликим удовольствием. Грязь такая приятная, теплая, одно удовольствие ею намазываться. Единственное неудобство – воняет тухлыми яйцами. Но минут через десять принюхиваешься, и уже, вроде, ничего. У моей сестры были проблемы с ногами и в станицу мы ездили частенько. Как я уже упоминал, рядом с источником была река. Местность здесь равнинная и река, соответственно, спокойная, а в ней нежатся... нет, не крокодилы, а самые настоящие буйволы. Серые такие и с огромными рогами. Из воды торчат только жующие морды иогромные рога. До чего это необычно!
Натешившись у источника, мы шли на море. Для этого надо было вернуться на станцию (условное название голого перрона, где даже кассы не наблюдалось), пересечь пути, табачное поле и... вот оно, море. Двухметровый уступ и галечный пляж. Места здесь были совсем дикие, и народу на пляже совсем мало.
Быть в Абхазии и не заехать в столицу – Сухуми, это просто преступление. И не только потому, что столица. Там просто много всего интересного. Прежде всего знаменитый ботанический сад и не менее знаменитый обезьяний питомник. Сухуми от Нового Афона всего в двадцати километрах. Пешком, конечно, далековато, и мы поехали на автобусе. Можно было на электричке, но электрички останавливаются около каждого столба и ехать получается намного дольше. Вот тут я целиком и полностью осознал, что значит «серпантин» горных дорог, поскольку витки чуть ли не соприкасались. Их разделяло всего-то метров 20–30.
В ботаническом саду без экскурсовода делать просто нечего, поскольку здесь собраны растения со всего света. Запомнить, что и как называется – напрасный труд. С иными растениями связаны интересные истории. Экскурсовод их рассказывает, и все внимательно слушают. Первое, что бросается в глаза северному жителю – толстенные слоновые пальмы. И еще две травки особо врезались мне в память: «Мимоза Стыдливая» и «Лилия Виктория». Лилия эта вроде нашей, что растет на прудах, только очень большая. Ее листья выдерживают вес ребенка. А мимоза названа стыдливой потому, что от прикосновения она съеживается. Ее огородили заборчиком, но народ все равно лезет потрогать.
В обезьяньем питомнике несравнимо интереснее. Там гамадрилы, павианы, орангутанги, шимпанзе и целая куча всяких макак. В основном, они сидят по клеткам, но есть и большой вольер, где гуляет целая стая макак. Для питья там краны с водой. Для того чтобы попить, они выстраиваются в очередь. После того, как все обезьянки напились, последняя заворачивает кран. Я бы не поверил, если бы сам не видел.
Самые красивые из обезьян павианы и гамадрилы. С голубыми мордами, львиными гривами, огромными клыками и... красными задами.
Как я узнал много лет спустя, здесь проводились опыты по скрещиванию человека с обезьяной. И наши ученые, как видите, пытались создать универсального солдата. Во время грузино-абхазского конфликта питомник разгромили, и все обезьяны разбежались по окрестным лесам.
Были мы еще и в краеведческом музее. Видели интересные камни.
Но вернемся в Новый Афон, поскольку там остались еще три достопримечательности, о которых я хочу рассказать.
Между Иверской горой и соседней есть горная река. Но как я уже говорил, горная река – величина переменная. В нормальную погоду это всего лишь широкая дорога из внушительных белых кругляшей. По краям изредка попадаются большие лужи с прозрачной отстоявшейся водой. В них плавают головастики и еще какие-то мелкие рыбешки. И вот однажды мы решили посмотреть, где же эта река начинается. Постепенно русло стало сужаться, берега стали круче и выше, и вскоре деревья над нашими головами сомкнули свои кроны. Мы оказались в природном тоннеле. Метров через сто берега сошлись совсем, и мы очутились у пятиметрового уступа. Тут же был удивительный овальный бассейн с чистой водой. Мы с удовольствием искупались в нем. Дальше пройти не смогли и вернулись. Нет, дальше мы все-таки прошли, но уже в другой день и по другой тропинке. Она была еле приметна и ныряла с основной дороги в непролазные кусты. Это были настоящие джунгли, густые, непроходимые, сплошная стена листьев, где в метре уже ничего не видно, а воздух густой-густой и влажный. Он наполнен под завязку всевозможными пряными ароматами. Метров через двести мы вышли в ущелье. Как я понял, это было продолжение все той же реки. Ровные гладкие стены уходили вверх на 20 – 25 метров. Деревья наверху сплелись, и лишь кое-где изредка проглядывало голубое небо. Здесь царил мягкий зеленый полумрак. Сердце закатывалось в предчувствии чего-то необычного, в носу щекотало... Мы чувствовали себя героями приключенческого романа. На пути нам попались несколько невысоких (метра по два) уступов. Мы героически преодолели их. Потом обнаружили огромную промоину в склоне, забрались в нее и чувствовали себя неандертальцами в пещере. В самом конце ущелье сильно сузилось и оказалось сплошь залито водой. Дальше мы не полезли. Здесь, очевидно, заканчивался маршрут и других первопроходцев, так как на скалах, на немыслимой высоте, были нацарапаны названия всевозможных городов. Наш папа посчитал святым долгом увековечить славное имя и нашего города.
Пещера. Она принесла Новому Афону поистине мировую известность.
Нам сказали: надо одеться потеплее. И мы добросовестно одели на себя почти все, что было: футболки, рубашки, ну и по свитеру. Больше у нас ничего не было. Нас провели в большой зал, куда тут же подъехал почти игрушечный поезд с открытыми вагонами. Мы сели и поехали. Приблизительно через километр подземного пути прибыли в пункт назначения. За дверью (весьма банально) начиналась пещера. В первозданном виде (это я про пещеру) ходить здесь невозможно, поэтому сделали специальные дорожки на сваях (мостики). Везде красивая подсветка и хорошая музыка. Экскурсовод все рассказывает. Название зала, основные размеры, и еще что-нибудь. А залы просто огромные. И вот в одном зале, прямо с потолка свисает тоже огромная глыба. Держится только на одном уголке. Папа мой так с недоверием посмотрел на нее и говорит: «Пойдемте-ка отсюда, а то еще хлопнется». Экскурсовод давай возмущаться: «Здесь миллион народу прошел, а на вас именно упадет». Всего в пещере девять залов, но нас водили только по шести. Остальные три еще не подготовлены для просмотра. Вся программа заняла около часа. Хорошо хоть потеплее оделись. Температура в пещере плюс одиннадцать градусов. Здорово, очень здорово. Природа – лучший скульптор, лучший архитектор, лучший художник. На выходе, около известкового водопада, мы сфотографировались. Я пишу и не вижу смысла писать. Есть вещи, которые словами не передать. Их надо видеть. Их видит моя память. Но она, к сожалению, сохранила немногое...
