– Чапр! – решила Алиса. – Мне бы дожить до чапра... И всё будет хорошо.

Что должно случиться в апреле – Алиса не знала. Почему именно в апреле – даже не задумывалась. «Вот придет чапр, и всё наладится». Вот только не второе даже, а третье или четвертое дыхание, чтобы хоть как-то просуществовать до весны, Алиса в себе открыть ну никак не могла.

После долгого перерыва она снова начала включать радио на любимой волне. И, как всегда, в программе по заявкам передали привет Виктору Соловьеву.

Сердце сжалось и медленно-медленно расправилось. Старенький иностранный хит бередил душу и сам же её лечил. Алиса опять подумала: «...Вербное воскресенье и Пасха в этом году будут очень рано». И, пропустив в воспоминаниях прошлогоднюю страстную неделю, опять заблудилась в родном городе в апреле почти двенадцать лет назад.

Тогда Алису мучило непонятное настроение. И, чтобы развеяться, девушка решила после занятий съездить в гости к тёте в другой конец города. Села не на тот троллейбус и, когда поняла, что уезжает в незнакомый район, слезла на пустынной остановке и пошла по мосту, чтобы вернуться на центральные улицы. Навстречу попалась женщина, одетая по-дачному. Женщина несла большую хозяйственную сумку, несколько веточек вербы и прижимала к себе маленькую лохматую собачку. Все четыре лапы собаки торчали строго вперед параллельно земле и перпендикулярно хозяйке, но волосатая особа чувствовала себя явно комфортно. Алиса посмотрела в удивительно умные и весёлые прозрачно-карие глаза-пуговки и влюбилась с первого взгляда. Жаль, не дали пообщаться. В высотных домах, в их слепых, каких-то невзаправдашних 
окнах, отражалось садившееся солнце. Во дворе благоустроенного, ухоженного дома, около новеньких баков, села в выброшенное тряпье старая бомжиха. Посидела, отдохнула, сгребла всё в бездонный мешок и пошла дальше.

Алиса ещё раз оглянулась на страшные, полыхавшие от заката дома, запомнила их, сделала ещё шагов десять и оказалась в центре города.

Темнело быстро, становилось всё прохладнее. Алиса перешла дорогу, села в троллейбус и поехала не к тёте, а к себе в общежитие.

На следующей остановке троллейбус заполонили студенты.

– Студвесна! – ахнула Алиса чуть было не вслух. – Интересно, у какого факультета?

Ещё одна остановка, и Алиса остолбенела, увидев Витю Соловьева. Его позвали с задней площадки и он метнулся туда вместе со своей гитарой.

Возле Алисы держался за поручень симпатичный элегантный старшекурсник и изредка поглядывал на неё с интересом.

«Замерзла! – думала девушка с ужасом. – Надо было носки теплые надеть! Наверное, у меня нос красный!»

Задняя площадка горланила дурацкую озорную песню. Песня смешила Алису и бесила всё больше и больше.

К тому же вся эта шумная компания вышла на остановке вслед за Алисой. Девушка спешила домой, и, отставая понемногу, голоса за её спиной звенели всё тише и тише, но проводили почти до самой двери.

– Ты чего? – удивилась Оля. – Не поехала к тёте?

– Нет! – ответила Алиса. – Расхотелось...

Поковырялась в приготовленной Танюшкой лапше и долго мыла посуду за всеми. Думала: всё заканчивается. Почти ничего и не осталось. Учеба, студенческая жизнь и этот глупый роман. Детский совсем. Первая любовь после второй. На лекциях – стихи вместо научной прозы, знакомое лицо вместо графиков... Ничего и не было. Но все пять лет больше ни на кого не смотрела, не видела. И когда становилось плохо, влезала с ногами в его душу. Сидела, отогревалась, набиралась сил. А потом – отводила взгляд, задирала нос и проходила мимо. Здоровалась иногда... Несколько лет одно и то же. А выражение его глаз не менялось. И всё так же впускал. И всё то же тепло. Если бы не он, Алисы, может быть, уже не было бы. Но вот чего-то не хватило. Какой-то мелочи...

– Больше никогда ни из-за кого не плакать! – напомнила себе свой принцип Алиса. И добавила: – Лучше бы плакала!

Она разбила любимую чашку, старательно за собой убралась и пошла спать.

Когда у девочек одно зеркало на троих, у самой слабой обычно всегда пропадает настроение идти куда бы то ни было.. Но билеты на концерт уже лежали в сумочке у Ольги, и Алиса машинально одевалась, волнуясь только о том, чтобы не выглядеть слишком толстой из-за теплой водолазки, поддетой под теплое платье. Мерзнуть ей больше не хотелось, но шапку она всё-таки не взяла – пожалела свеженакрученные локоны.

Первым делом, войдя в зал, Алиса ушибла колено о ручку кресла. Потом подняла взгляд и увидела улыбнувшегося ей Соловьева. Сидел, смотрел на девушку, а на дне глаз – слёзы.

«Всё закончилось не вчера, а гораздо раньше», – трезво и кисло подумала Алиса и прошла за Олей к указанным в билетах местам.

Девушки сели, Алиса оглянулась – Вити не было.

Из года в год Виктора Соловьева поздравляли с чем-то по радио, и Алисе становилось всё легче и проще слышать это имя. Она привыкла к тому, что у тоненького мальчика прибавляются лишние килограммы, расширяется семья, продвигается карьера. И к тому, что она, Алиса, не имеет ко всему этому никакого отношения... А музыка им всегда нравилась разная.

У неё самой не складывалось ничего.

В день, когда Алису направили в больницу на стационар, Соловьева всё так же поздравили с чем-то по радио. Алиса выдохнула и вычеркнула его из всех своих списков. За него она давно уже была спокойна, а за свою жизнь надо было бороться.

– Да! – смотрела Алиса ставшими огромными и совсем прозрачными глазами на всё ту же Олю. Правда, давно уже жену, маму и хозяйку дома. – У меня даже аппендикс на месте! Первая в жизни операция – на тебе – онкология! Мне 33 года! Я жить хочу!.. Я боюсь!

Алису минут на сорок отключили и «разминировали». Вырезали крошечную раковую опухоль, захватив побольше здоровой ткани, словно убрали небольшую атомную бомбу замедленного действия, уже начинавшую отравлять всё в Алисе. «Подкорректировали» часы её жизни – добавили ещё лет 45, а к ним – толстый том незаполненных планов. Проверили лимфоузлы, зашили рану. «Запустили» организм заново.

Молодая женщина лежала на операционном столе, слышала, как её голос отвечает на вопросы анестезиолога, ощущала, как дёргает грудь, доделывая последние стежки, хирург. И чувствовала каждой клеточкой – всё. Вот теперь – живая.

Всё прошло лучше, чем Алиса ожидала. Химия не понадобилась. Здоровье быстро восстанавливалось. Алиса чувствовала себя так хорошо, как никогда за последние лет 10-12. Она торопилась свернуть горы, мечтала быстрее выписаться. Но оказалась дома и вдруг панически начала бояться смерти.

Алиса думала, что ей так никто и не объяснил, откуда в ней «это» завелось. Почему? С чего? Точно больше болезнь не вернется? И что делать, чтобы не вернулась? И с чем Алиса до такой степени не справлялась в жизни, что чуть не умерла?.. Ответов не было. Одно дело – знать теоретически, что смерть есть. Можно бывать на похоронах и хоронить близких. Но другое дело – столкнуться со своей смертью лицом к лицу и выиграть у неё случайно.

Несколько месяцев всё было отлично. В конце лета Алиса снова начала уставать. Ни с того ни с сего простудилась. Простуда закончилась тяжелой аллергией. Алиса еле-еле выздоровела и побежала к врачу, в онкологию. А из больницы поехала прямиком к Ольге, злющая.

– А врач – чего? – сочувствовала Оля.

– Пустырник велел пить. Конечно! У меня на него тоже аллергия!

– А больше ни у кого нельзя проконсультироваться?

– Нет! – вздыхала Алиса. – Если только в Пензу ехать. В Москву, в Питер... Нет, я понимаю, что болячки могут быть не только онкологические. Но всё как в прошлый раз начиналось, так и теперь... Опять помучаюсь несколько лет и опять что-нибудь вырежут. Смотрят как на дуру. Ну, не умеют определять – и не надо... Анализы сдам и подумаю. Может, и поеду куда...

На свои заработки Алиса могла поехать только к маме в деревню. Оля это тоже знала.

Положа руку на сердце, Алиса понимала, что и простудиться она могла, и аллергия у неё каждый год в это время, и странно было бы, если бы она не уставала, стараясь сделать всё и сразу. И кофе надо пить намного меньше, и отдыхать больше, и питаться нормально. И не нервничать столько из-за своего здоровья. Но всё-таки она чувствовала, что где-то осталось в ней что-то ненадежное. И боялась – пойдет не так, и она опять сляжет.

Алиса вспомнила, как осторожно жил её отец, опасаясь очередного сердечного приступа. Поняла, откуда берутся дезертиры и предатели, сбежавшие с линии огня. Те, что так же, как она, заглянули в лицо своей смерти и почти так же испугались. Алисе такое не нравилось. Один раз она подумала, что если бы человек знал до минуты – когда умрет, и наизусть – от чего умрёт, у него тем более опускались бы руки от бессмысленности жизни и неизбежности конца.

Молодая женщина окончательно взбунтовалась.

– Я – не овощ! – заявила сама себе Алиса. – У меня есть душа! И надо её доставать из пяток, пока я совсем не сдохла. Это ж надо так скукожить свою собственную душу, словно её вовсе нет! Жизнь коротенькая, незачем её портить своим характером.

У неё появилась программа действий: работа по сердцу, собственный дом, два карапуза, собака породы ньюфаундленд и отдых в Сибири или на Дальнем Востоке. Алиса собралась с духом и старалась о плохом не думать.

Получалось. И всё-таки ей было очень страшно. Часто кружилась голова. Был высокий гемоглобин – Алисе не нравилось, снизился – испугалась. Опять начал прошибать пот при любой физической нагрузке. Аллергия мучила меньше, но почему-то разболелась печень.

– Вот и хорошо! – утешала себя Алиса. – Самое время начать здоровый образ жизни. А что ты хотела – о себе тоже заботиться надо! Нет, правильно написано в Библии – пока себя не полюбишь – остальных тоже не научишься любить.

Вот тогда и появился чапр.

– Обязательно будет! – повторяла Алиса. – Это зима просто. А весной будет больше света, зелени, солнца. Другая работа. Принц на белом динозавре. Ну, принц меня не волнует. Мне на белого динозавра посмотреть охота. Надо только дожить до чапра. Как-нибудь.

«Умираю!» – поняла Алиса как-то утром, когда ни с третьей, ни с пятой попытки не смогла подняться с постели. Сил не было, голова кружилась, тошнило.

«Какая-то странная опять аллергия», – подумала Алиса, уснула, проспала весь день и вечером включила радио. Тут же в программе по заявкам Виктора Соловьева поздравили с выходом на заслуженный отдых.

Алиса как сидела за столом, читая свежую газету, так и согнулась к столу, перестав дышать. Не могла ни смеяться, ни плакать. И уже не имело значения, что звучала любимейшая Алисой песня. Ну, не мог Витя уйти на пенсию по возрасту! Всё, что угодно, только не это!

Ей было так удобнее. Легче было спутать его с кем-то другим, чтобы не отвечать за него, не волноваться, не думать. Ждать чего-то идеальнее и не такого замороченного, как их отношения. Чего-то проще. Чтобы можно было всё начать заново, как-то правильнее. И когда-нибудь потом.

– А как же Витя?! – ахнула Алиса. Длинные ноги, длинные пальцы, кожа – кровь с молоком. Тот ещё характер. Подруги говорили: «Не связывайся, нехороший!» Конечно, она-то замечательная! Всё угробила, что смогла, даже здоровье.

И она снова пошла, теперь почти бежала, по тому же марш-
руту, снова и снова. Мост, глаза-бусинки мохнатой собаки, трогательные веточки вербы, слепые стекла домов, остановка, троллейбус, Витя с гитарой и со своей компанией.

А дорога в троллейбусе становилась всё длиннее и длиннее.

Алиса уже ненавидела этот местный «день сурка», но делала круг за кругом, не понимая, почему её зациклило именно в этом вечере, в этой ситуации. Что она не поняла тогда? Что сделала не так? А что она вообще понимала и что делала?

«Наверное, просто никогда ничего не заканчивается. Прошлое длится, длится и длится, – вылетела уставшая до беспамятства Алиса из замкнутого круга. – Ничего никуда не девается».

Через несколько дней Алиса прибежала к Оле.

– Буду чай! – с ходу обрадовалась гостья. – Знаешь, я больше не боюсь. Не могу больше... Всё, наплакалась... На днях быстро-быстро села и настрочила список. Ну, что мне нужно подготовить на свои похороны. Как старушки собирают: полотенца, тапочки, бельё...

Побледневшая Оля попыталась стукнуть подругу ложкой по лбу.

– Подожди! – увернулась Алиса. – «Вот, – думаю, – у отца гроб был обит красным ситцем, и черная такая каемка. Тоже ничего. Но я так себе не хочу!»

Алиса всё-таки получила ложкой по макушке, ойкнула и продолжила:

– И думаю: «Хочу, чтобы мой гроб был обит зеленой тканью, а в изголовье чтобы были белые ромашки. Вышитые, нарисованные – мне всё равно. Лишь бы смотрелось!»

– Правда, жизнеутверждающе? – спросила Алиса, споткнувшись в середине слова. Ольга в ответ покрутила пальцем у виска.

– Ага! – охотно согласилась Алиса. – Я так его ярко представила! Нет, на самом деле, должно получиться очень красиво!.. И вдруг думаю: «А! Успею ещё!» В конце концов, я ещё тот список не осуществила. Ну, где дом, собака, байдарки... Ты, если что, запомни: мне – зелененькое и с ромашками. А я – забуду!.. Незачем мне такое помнить. Ладно? А ты ведь меня покрасишь? Я стричься не буду. Я всё принесла...

– Давай! – вернулся к Оле дар речи. – Ты чай пей, пей. Ещё бутерброд сделать? С сыром? Ты любишь!

Алиса возвращалась домой от подруги поздно вечером, в полупустом автобусе выбрала лучшее место и села.

«И чего я так прицепилась к четвертому апреля? – принялась размышлять молодая женщина. – Только потому, что читаю бестолково, люблю апрель и цифру четыре... Чмарт – конечно, звучит отвратительно. Чфевраль – забавно. Чмай – жуть, как далеко. А чапр – здорово. Вот наступит четвертое апреля и у меня всё-всё-всё наладится. Само – собой. Даже если такого не бывает, у меня – будет. Пусть не четвертого, ладно. Пусть четырнадцатого... Но всё – наладится!»

Несколько минут Алиса не думала вообще ни о чём.

– Если бы он в том апреле догадался подарить мне цветы, – озарило Алису, – я бы сейчас о гробе с ромашками не мечтала. Это – точно...

Новенький автобус проскочил мост так легко и быстро, что Алиса его не заметила.

– Нечего ждать! – решила она, готовясь выходить на 
своей остановке. – Чапр придется устроить самой. Всё равно я толком не знаю, что это такое... Так что любой праздник сгодится. Что бы такое выдумать?

Но в конце концов она всё-таки решила сначала обследоваться как следует и выяснить, почему ей так нездоровится. И погрустнела. До чапра – далеко.