на тему:
«ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ И КУЛЬТУРА СЕГОДНЯ»

Участвовали: критик К.А. Кокшенёва, социолог Т.В. Лыткина, историки В.А. Юрчёнков, В.В. Маресьев, И.В. Капитонов, физик и бизнесмен А.Е. Романов, писатель К.В. Смородин.

Смородин. Либералы и консерваторы, футбольные фанаты и любители пива, – кто определяет сегодня общественное сознание? Какие тенденции пре-обладают в обществе – разрушительные или созидательные? И каково место культуры сегодня? Ныне мы все имеем опыт перестройки – жуткого государственного слома, и все присутствующие здесь, каждый в своей сфере, наблюдают за происходящим и анализируют ситуацию. Нынешнее время называют эпохой «распада смыслов». Можно ли вообще сегодня говорить о таком понятии как «общественное сознание»? Или никакое единство уже немыслимо?

Кокшенёва. Что может у нас формировать общественное сознание? В Конституции написано, что у государства нет идеологии. Написано чёрным по белому. Это официальная позиция. Приветствуются все спектры всяких учений политических. После того как в 1991 году произошла революция сверху, все политические течения явили себя. Монархисты были? Были и есть. Но если в начале 90-х они звучали, проводили молебны в честь неканонизированного тогда еще царя и так далее, то сейчас не звучат никак. Издавали всех: и анархистов, и либералов. Чичерина, например. Вообще кажется, что государство чудом существует, что у нас удивительный народ и что наш народ – большой подарок нашей власти. Резерв народа власть способна оценить или нет?.. Какая сейчас ситуация в обществе? Сказать, что господствует либеральная идеология, в таком западном понимании, мы не можем. Ну какие признаки либерализма у нас есть? Частная собственность? Но монархисты тоже за частную собственность. Защита личности? Есть такое мнение, что личность нам подарил либерализм. Я лично считаю, что проблема личности интересовала скорее консервативные силы. В ХIХ веке славянофилы решали её и решили, как могли. Русского либерализма, по сути, и нет. Калька западная присутствует. На самом деле существует нечто, то, что можно назвать общественным духом, но его, наверное, не выражает ни одна партия. Присутствующие здесь государственные люди это подтвердят. Хотя мы, писатели, тоже государственные люди, в том смысле, что всегда были государственниками, даже когда это было опасно. Если какие-то волны общественные сегодня перетекают, как ни странно, то это ощущаешь в Интернете. Там присутствуют общественные стихийные массы. Там ты анонимен, ты говоришь всё, что думаешь. Существуют сайты, по которым можно об этих внутренних колебаниях общества судить. Понятно, что это, в основном, активная молодежь, но это и хорошо – наше будущее. Например, сайт АПН (Агентство Политических Новостей), который вообще мыслят как единственную площадку свободных интеллектуалов. Отчасти – верно. Ведь, например, «Российскую газету» нельзя считать свободной, это рупор «Единой России». Ни одна партия, по сути, ничего общественного не выражает.

Капитонов. Радзиховский яркие мысли высказывает в «Российской газете».

Лыткина. «Литературная газета» при Юрии Полякове начинала хорошо.

Кокшенёва. Журналист личностно яркий в газете может быть. Но сказать, что есть площадка, которая бы выражала некое общественное мнение, нельзя.

Лыткина. По поводу партий я совершенно согласна. Партия, по сути, должна веяния снизу подхватывать и выражать интересы конкретных слоёв населения. На сегодня объективно, казалось бы, единственная партия, имеющая стабильный электорат, коммунистическая. Но что это за электорат? Часто люди растерянные перед новыми реалиями, не вписавшиеся в экономическую ситуацию. Еще когда Примаков был премьером, создавалась специальная группа, дабы выявить модели перспективы какой-то – экономической, политической. Никто, как выявилось, не знает, куда идти дальше. Кто-то либеральную модель отстаивает, кто-то социалистическую... Профсоюзы сегодня никакой роли не играют. Если бы мне было двадцать пять лет, я бы организовала альтернативные профсоюзы и сделала бы блестящую карьеру. Сегодня огромные проблемы между работодателями и наемными работниками. Старый профсоюз – чисто формальная структура. Политический процесс структурированный. На этом фоне масса печатных изданий, которые, по сути, никому не нужны. Власти склонны по-прежнему рассматривать их как «ваших» и «наших», угодных и неугодных, поддерживаются «свои». Патриотические издания часто загнаны в угол. Самое ужасное, что высокие понятия, на которых всегда держался российский менталитет, сегодня не только отрицаются, но оплёвываются, осмеиваются. «Ящик» вообще ниже всякой критики...

Кокшенёва. Потом, конечно, либерализм – это вообще не наше. Неслучайно, все их представители – Касьянов, Каспаров – создали свою партию «Другая Россия». Неужели эти политики не понимают, что никогда ни Каспаров, ни Касьянов не будут нашими президентами? Это просто не тот тип личности. Зачем нам прозападные, чужие по духу?.. Голосовать будут за того, кто готов реально умереть за Россию. Вот тогда и выберут, и проголосуют. Это будет шанс нашего исторического выбора.

Лыткина. Ощущение, что «пипл хавает всё» и проголосует за кого угодно, ушло. Выборы – вообще единственное завоевание этих мучительных лет. И во многом сегодня оно оказывается перечеркнутым – ни выборов губернаторов, ни выборов в Думу... Правда, властью востребованы на нынешний момент социологические опросы, всё-таки показывающие настроения в обществе.

Юрчёнков. Опросы дают интересные результаты. Пишут, что 51% населения считает роль Сталина в советской истории положительной. На проекте «Имя России», по сути, за Сталина проголосовали.

Кокшенёва. У нас есть очень узкая прослойка сверхбогатых, их 3%, которые действительно очень далеки от народа. Остальные более-менее похожи. Я даже не пойму, есть ли у нас классовая ненависть? Потому что классового демократического общества мы не построили.

Романов. У нас нет класса пролетариата. Крестьянства нет, уничтожено. Поэтому говорить о классовой позиции в этом обществе нецелесообразно.

Юрчёнков. По поводу классовой ненависти пример позвольте. Пусть не ненависть, но некий антагонизм имеется... Издали мы книжку об одном из райцентров Мордовии. Книга получила хорошие отзывы, но всё-таки негативное мнение от власть предержащих донеслось. Зачем, говорят, бунт рабочих на местном заводе описали? Зачем печатали об этом? А дело в том, что требования рабочих ХIХ века не утратили актуальности сегодня: зарплату не выплачивают и зарплата маленькая.

Капитонов. О классовой ненависти продолжу... Я первый раз был в Троице-Сергиевой лавре в январе прошлого года, как раз на Крещение. Водосвятие. Народу в лавре – огромное количество. И все воду берут, несут баклажки пятилитровые. Люди все разные. Тут и хозяева жизни, одетые с иголочки, и беднота. У меня восторг такой эмоциональный был. Мы тут все вместе. А потом иду к выходу. Впереди, чувствуется, боссы какие-то идут, холёные, солидные. А сзади слуги их идут, по две баклажки тащат. И обгоняют все бабушку, которая корячится, свою емкость пятилитровую тащит... Святое дело – вода, праздник. Не знаю, есть классовая ненависть или нет, но различия сумасшедшие, конечно, есть. И эти настроения находят, конечно, место в словах, мыслях, поступках.

Смородин. Мне кажется, что у нас, русских, еще сохранился комплекс «большого народа». Но всему миру уже известен «русский крест», где кривая смертности пересекает кривую рождаемости и идет вверх. Нам нужно учиться ощущать себя малым, не в смысле, конечно, исторической роли, народом. Но на этот момент – катастрофически гибнущим. Надо учиться дорожить каждым соотечественником. Надо поддерживать. Надо понимать ситуацию. А чувство родственности, единения действительно возникает в церкви. Это ощущение способности любить ближнего пусть на какой-то миг.

Маресьев. Безусловно, для верного понимания того, что у нас есть общего, необходимо хотя бы попытаться описать нашу социальную структуру. Такие попытки предпринимались – и в смысле классового распределения, и по более сложным схемам. При желании можно вычленить тысячи различных страт, зачастую с очень разными поведенческими доминантами. Одна из главных проблем современной социокультурной динамики российского общества – превалирование фактора денег в позиционировании социальных статусов. Это наследие революции 80-х – 90-х годов, не преодоленное пока, хотя некоторые сдвиги в сторону усиления роли факторов образования и должностного положения наметились. В последнем случае, правда, чаще статус должности определяется опять-таки связанными с ней возможностями обогащения, а не ее официальным местом во властной иерархии. К сожалению, почти незаметны изменения по группе факторов, характеризующих личностные качества человека. На его статус по-прежнему слабо влияет (или влияет скорее отрицательно) порядочность, честность, принципиальность, доброта. А роль изворотливости, хитрости, жестокости по-прежнему очень высока. Даже такие общепризнанно необходимые факторы, обеспечивающие статусный рост, как ответственность, компетентность, смелость, у нас не относятся к определяющим. Наше общество пока в результате имеет упрощенную, слабо развитую социальную структуру с большими и совершенно аморальными разрывами между основными социальными группами. И в такой ситуации поиск общности чрезвычайно затруднен. На какой основе объединяться порядочным людям с подлецами, если подлость не осуждается, а пропагандируется? Или – честным и жуликам, если вор, вымогатель, коррупционер – «уважаемый обществом» человек (именно за эти свои качества в конечном счете и уважаемый)? Если социальный успех и в дальнейшем будет определяться степенью аморальности, бедность практически всегда будет неотъемлемой спутницей честности; если хитрость – важнее ума, а образованность подменяется в лучшем случае узкоспециализированной подготовленностью (а худшее – мы наблюдаем на примерах телевизионных «светских тусовок» с невероятной тупостью и ограниченностью гламурных звезд), то у нашего общества нет долгосрочной перспективы.

Кокшенёва. Что же является общим для всех? Живя в столице, наблюдаешь, как в родной филологической сфере всё разваливается. А приезжаешь куда-либо и тут же находишь с людьми понимание. И в одном культурном поле находишься, в одном смысловом, общественные симпатии одинаковые, исторические симпатии. Есть, значит, это общее нечто, что связывает нас всех помимо виртуального пространства телевидения.

Романов. Не забывайте, что аудитория подбирается целевая, подготовленная к восприятию тех или иных суждений. Поэтому есть иллюзия понимания.

Лыткина. В политических кругах то же самое происходит. Приезжает к нам лидер коммунистической партии, собирает свою аудиторию и уезжает в полной уверенности, что у него здесь «такая» база!

Романов. А здесь его сторонников полтора человека. Вопрос репрезентативности выборки очень важен.

Кокшенёва. Значит, мы приходим к выводу, что у нас нет никакого общественного сознания?

Маресьев. Оно, конечно, есть. Только меняется постоянно.

Романов. Давайте посмотрим, какие приоритеты сегодня выставлены? На чем происходит единение людей? Спорт. Потому что это единственное, что активно рекламировалось, активно продвигалось. Чуть ли не в качестве национальной идеи. Если всё время говорить о театре, то через несколько лет на этом и произойдет единение.

Юрчёнков. Часто чиновники, по должности занимающиеся культурой, плохо представляют себе, что такое написать статью, книгу. Недаром еще летописец сказал: «Мнится, писание – легкое дело. Пишут персты, а болит всё тело...»

Кокшенёва. Вы подтверждаете то, что я сегодня говорила. В области культуры у нас нет стратегии. Нет стратегии в области государственной идеологии. В области культуры государство худо-бедно поддерживает какие-то исторические памятники. Или, скажем, режиссеру Бортко профинансировали фильм «Тарас Бульба», могут себе в актив записать. Но это единично.

Маресьев. Параллельно с этим фильм «Сволочи» тоже финансировался государством.

Кокшенёва. У нас сегодня принцип лоббирования. Роют ходы к высоким чиновникам, а надо добиться от государства того, что оно делает в области спорта. Хотелось бы всё поставить на свои места. Телевидение вот тоже – чудовищное наследие перестройки, там ничего не меняется. Уже везде всё поменялось, а там ничего.

Капитонов. Дорогие друзья! Настаиваю – смотрите передачу «Такси» на канале ТНТ. Более яркого примера стремительной дебилизации нашего общества я просто не знаю. Сюжет передачи простой и даже миленький. В такси садятся люди, преимущественно молодежь. Как правило, либо уже имеющие высшее образование, либо получающие его, причем часто в престижных вузах. Им задают различные вопросы, они отвечают. При счастливом стечении обстоятельств можно заработать тысяч десять-пятнадцать. Молодежь, как правило, угадывает с «двух нот» песенку какой-либо иностранной группы, кто под чьим псевдонимом поёт и т.д. Караул! Подавляющая часть вопросов по культуре остаётся без ответа. Молодежь не знает, кто является автором басни «Демьянова уха», слов «служить бы рад, прислуживаться тошно», скульптуры «Мыслитель» (из двух предложенных вариантов – Роден и Церетели – выбор делается в пользу последнего). Филолог по образованию не знает, кто такие «инженеры человеческих душ». Помощник режиссера одного из московских театров не знает, чье имя носит театральный музей в Москве же (Бахрушина). Передача «Такси» очень милая, но предельно страшная по производимому впечатлению. Когда у меня хорошее настроение, то кажется, что культура временно отошла в тень. Когда я смотрю «Такси», кажется, что культуру заперли в погребе и ключи выбросили. И если государство еще лет десять будет отстраненно наблюдать за тем, как люди перестают читать, то мы потеряем то немногое, что еще имеем – блеск умных глаз своих сограждан.

Смородин. Встает вопрос: имеет ли литература сегодня общественное звучание? Литературно-художественные журналы, миллионники на начало перестройки, имеют жалкие тиражи. Их практически не читают ни в школах, ни в вузах. Самый тиражный «Наш современник» едва дотягивает до 9 тысяч.

Кокшенёва. И то дотягивает за счёт активности главного редактора, который ездит по регионам и напрямую просит губернаторов о подписке.

Смородин. Поэтому всё очень узко. Несколько лет назад Валентин Распутин опубликовал повесть «Мать Ивана, дочь Ивана», якобы широко прочтённую и обсуждённую. А реально два-три критика высказались... А ведь пишутся острые, проблемные вещи, их бы нужно читать, говорить о них. Как редактор провинциального журнала скажу прямо: без поддержки государства нам бы не выжить. Но тираж остается крайне маленьким, хотя и чуть-чуть растет по России.

Капитонов. Увеличить тираж сложно любому изданию, а уж серьезным литературным журналам – тем более. Мощнейшая конкуренция за «время и деньги» обывателей: интернет, телевиденье (на рабочей окраине города принимается сорок каналов), полки книжных ломятся от различного рода литературы, глянцевых и не очень журналов – без счёту. И всё обещает приятное времяпрепровождение. Качественный литературный журнал обещает другое – напряженную работу ума и души. Вообще исторический опыт учит, что литература «звучит» только тогда, когда её поддерживает государство. Нынешнее время в сравнении с советским не выдерживает никакой критики. Понятно, что любая власть «дружит» с литературой с корыстной целью. В конце концов, это правильно. Почему бы литературе не «обслуживать» государство, наводя чистоту и порядок на всех его этажах и в коридорах, формируя интеллектуальную, политическую элиту страны и просвещая народ? Но у государства существенно изменились приоритеты: в советское время оно занималось «идеологической работой», а сейчас «манипуляцией сознания». Для манипуляции сознанием литература не совсем подходит. Здесь более эффективны СМИ.

Романов. Уменьшение тиражей обусловлено всё-таки системой образования. Востребованность печатного слова крайне низка. Те, кто моложе тридцати лет, не читают вообще. Какие бы блестящие ни выходили произведения, какие бы острые темы ни поднимались – их не будут читать. Потому что в школе этому не учат. Если продолжится тестовая идеология ЕГЭ, сегодняшние школьники разучатся и устно свои мысли выражать.

Смородин. Мы в этом году в редакции взяли и выписали несколько тонких и потолще журналов, дабы познакомиться с тем, что выходит. Складывается впечатление случайности и необязательности самих журналов. Вот, например, «Отечество». Что собирает материалы под однуобложку, сформулировать невозможно. Произвольный подбор, зато всё та же Улицкая, которая везде и которая нынче работает с библиотеками, снабжая их толерантной литературой на свой вкус за счет некого фонда. А выходит – государство не занимается, ниша пуста, тут же фонды, готовые побороться за наших детей, за тех, кто еще читает, а значит, и способен мыслить. Вот тут и понимаешь, что следует сначала обозначить: что именно читать. Вот тут-то роль литературно-художественных журналов как задающих уровень – крайне важна. Если же люди будут читать коммерческий поток, то они еще дальше «продвинутся» в плане паталогии и всяческой свободы извращений. Надо понимать, что мы во многом потеряли нашего интеллигентного читателя – врачей и инженеров, которые с началом перестройки рухнули в нищету, проблемы, а кто-то ушел в мелкий бизнес и стал способен читать только «Антикиллера» или Донцову. Это потерянные категории читателей.

Кокшенёва. Нет государственной установки и всё. Я часто слышу, что это советская власть писателей разбаловала. Отнюдь! Культурное строительство у нас началось с восемнадцатого века. Екатерина платила из личных денег Баркову, которого мы знаем лишь как порно-поэта. Но за порно-стихи Баркову никто не платил, это было его личное дело, а вот за прекрасные переводы Вергилия Екатерина ему платила. При Екатерине вообще огромная переводческая деятельность поощрялась, при ней создана Академия художеств, открыта Академия наук. Это была мощная культурная программа. В своей статье, вывешенной на сайте АПН, на тему «Государство, кризис и культура» я пытаюсь показать, что культурное строительство всегда было государственным делом. Я считаю, что приватизация литературных изданий – гибельна. Считаю просто недопустимым приватизировать журнал, созданный слезами, кровью и потом писателей. Журнал – это писательское детище. Он создан именно тем, что у нас есть писатели. Что такое приватизированный «Новый мир» или «Москва»? Наследниками остаются приватизаторы, не имеющие никакого отношения к литературе. И это общая картина. Все центральные журналы приватизированы. Если бы не так, всем можно было бы объединяться. Неважно, что журнал «Москва» и журнал «Знамя» – эстетические оппоненты. Можно было бы подать в Правительство какую-нибудь общую записку о том, что пора наконец журналы объявить национальным достоянием. Предположим, пять ведущих центральных журналов.

Смородин. Добавить к этому проекту несколько провинциальных будет справедливо!

Кокшенёва. Государство вправе сказать: «Да, мы берем вас на свое содержание, но журнал «Москва» печатает 40% провинциальной литературы, дабы объединить литературное пространство страны, журнал «Новый мир» – 50%. Маргинальный журнал «Знамя» печатает только Москву и т.д.» Некоторым интеллигентам, из числа таких приватизаторов, особенно предъявляющим претензии государству, хочется сказать: «Начни с себя! Ответь – какое ты имел право приватизировать?» Многие озабочены лишь своим процветанием, своим карманом.

Романов. Есть и отрицательные примеры госпредприятий. Объявили первый канал государственным. Обещали, что не будет рекламы и будет замечательный канал. И что мы имеем сегодня? Самая массовая реклама и никакой ответственности.

Кокшенёва. Всё-таки наши перспективы в сторону социализации. При сохранении какой-то частной собственности всё-таки государство должно быть персонифицированным и ответственным.

Смородин. В мемуарах Константина Симонова, на тот момент  –  редактора «Нового мира», в подробностях описаны визиты в Кремль. При чтении возникает просто благоговейное чувство оттого, насколько Сталин входил во все подробности литературной и писательской жизни. Насколько он был в курсе...

Маресьев. Не надо забывать, что Сталин и сам писал неплохо. Это видно по его работам, по крайней мере, ранним. И потом он был идеолог, понимал важность труда писателей именно в сфере идеологии. Конечно, для него писатель был прежде всего бойцом идеологического фронта. Но, при условии талантливости, очень ценным.

Кокшенёва. Выскажу крамольную мысль: цензура в советское время никому не помешала осуществиться. Потому что художнику очень полезны напряжённые отношения со властью. Они плодотворны, даже если твоя лично судьба складывается сложно. У нас любят сказать: Булгаков, например, страдал. Страдал, но жил в прекрасном достатке, об этом многие театральные мемуары повествуют. Единственный, пожалуй, кто трудно жил, это Андрей Платонов. А напряженные отношения с властью колоссальное значение имеют. На этом диалоге вся «Таганка» была построена. И в этом диалоге, в этой борьбе зарождались открытия. Интеллигенция, таким образом, власть воспитывала.

Романов. Несколько капель воды на вашу мельницу. В свое время я страстно любил читать научную фантастику и сетовал, что так мало и урезанно публикуют Азимова. После того, как сняли цензуру, появилось всё в полном объеме. Прочтя собрание сочинений Азимова, я восхвалил цензуру – они выбирали лучшее. Это был великолепный фильтр, выдававший сливки. Я читал и облизывался.

Юрчёнков. Вспомним, кто были цензоры, какие люди. Тютчев Фёдор Иванович цензор был, умница, дипломат, считал своим долгом этой деятельностью заниматься.

Лыткина. Культура, получается, готова пойти на самоограничения и призывает к ответственности власть. Нерыночные зоны культуры необходимо сохранять, ведь аналогичная ситуация и с фундаментальной наукой, которая не дает мгновенного прикладного результата.

Смородин. Нельзя обойти вниманием тот факт, что за последние годы Церковь стала заметным общественным институтом. Сегодня в Церкви много активных людей. Скажем, архимандрит Тихон Шевкунов, снявший фильм «Гибель империи», фильм обсуждался, прозвучал, поставил вопросы исторического опыта и государственного пути России. Есть миссионеры, люди, активно работающие с молодежью.

Кокшенёва. Конечно, функция Церкви – другая, чем быть очагом культуры. В культуре – в центре человек, в Церкви – Бог. Там насущна мистическая сторона. Но Церковь у нас сегодня единственная, кто занимается демографической ситуацией реально. Масса приходов, где просто помногу рожают. Демографию у нас сегодня делают храмы. Церковь – единственный институт, где есть функция народосохраняющая. Может, какой-нибудь просто добрый батюшка у себя на приходе важнее Леонтьева и Пушкова на телевидении. Хотя проблема с кадрами и в Церкви, конечно, существует. В Москве, кстати, очень много пишущих, знающих священников. Но самое важное, что Церковь стала присутствовать, стала фактором общественного сознания. Есть часть молодёжи, которая гордится тем, что они – крещёные, православные. Неслучайно газеты, типа «Московского комсомольца», так вцепляются и раздувают каждый негативный факт о деятельности церкви. Сегодня писатель Виктор Николаев рассказал в своей книге о священниках, работающих в тюрьмах. Разве это не общественное служение?.. О таких внутренних ростках жизни мы, к сожалению, мало знаем. Надо вообще поставить целью создание сайтов положительной информации, реальных фактов добра в жизни общества. И это уже будет громадный положительный сдвиг общественного сознания.

Смородин. Наша беседа обнажила много острых углов и всё же главное можно сформулировать. В области культуры отсутствует какая-либо государственная стратегия, а она необходима, взвешенная, выверенная, ответственная. Только спорт не вытащит народ из ямы деградации. Необходимо сохранить журналы как национальное достояние, как эталон на книжном рынке. Взаимно и журналы, и писатели лично  должны признать свою ответственность за читателя и за слово в целом.

Материал подготовили

К.Смородин, А.Смородина