По такой жаре добрые люди зря не ходят. Вася сразу почувствовал тревогу, едва этот прилизанный, наглухо упакованный и затянутый узким черным галстуком тип прикрыл за собой калитку.

«Принесла тебя нелегкая», – ругнулся Вася, оторвался от кустов помидоров и подошел к крыльцу, чтобы встретить незваного гостя.

– Добрый день, – сказал недобрый гость, – не подскажете, как мне найти Васю Сушкина?

Вася кивнул в знак приветствия. Говорить с этим типом ему не хотелось, но не ответить тоже было нельзя.

– Я Вася Сушкин.

– Ну и отлично. Налоговая инспекция вас беспокоит. Вот повесточка. Завтра мы вас ждем в течение дня в удобное для вас время.

– Какое счастье свалилось на нашу голову, – всплеснул руками Вася. – А если у меня завтра не будет удобного времени?

Ему хотелось потрепать, взъерошить лоснящегося разносчика повесток, пусть хоть немного походит на людей.

– Постарайтесь найти его. Не стоит создавать себе лишние проблемы.

– Хорошо, – кивнул Вася, – тогда я непременно буду, – он взял повестку, кивнул еще раз: – Спасибо, что зашли. Было очень приятно познакомиться.

Гость слегка опешил от столь ласкового приема и растерянно пробормотал:

– Ничего, ничего. У нас служба такая.

 

2

 

На следующее утро Вася Сушкин бродил по коридору бывшей центральной гостиницы, выискивая обозначенный в повестке кабинет. Наконец-то нашел, остановился и в нерешительности потер подбородок. Солидная дверь темного дерева внушала уважение. Справа блестела золотом не менее солидная табличка: «Старший инспектор Петр Николаевич Крыскин».

– Сожрет он меня со всеми потрохами, – вздохнул Вася и толкнул дверь.

Петр Николаевич был ненамного старше Сушкина, но вид имел солидней, чем дверь и табличка вместе взятые. Он не стал долго рассусоливать, а ухватил быка за рога, сразу и крепко:

– У нас есть сведения, гражданин Василий Сушкин, что вы занимаетесь столярным производством. Делаете мебель на заказ.

– Шутить изволите, Петр Николаевич. Никогда я этим не занимался и не собираюсь.

– Нет, позвольте, позвольте, – со злорадством возразил старший инспектор. – А вот объявление в газете. Телефон ваш?

– Наш, и что?

– Как что? продается новая двухъярусная кровать. Как вы это объясните?

– Очень просто. Видите ли, все дело в том, что у меня два сына-близнеца. И вот, по окончании первого класса, я обещал им двухэтажную кровать. Ну и сделал. Месяц август на дворе, дело к школе, и тут наше правительство новый эксперимент над народом надумало. Надо же им там показать, что они работают. А дети тем не менее растут. Им ко второму классу новые портфели требуются, новые ботинки, новые учебники, и все в двойном экземпляре. Сели мы с женой, пригорюнились, а денег нету, вот и решили кровать-то продать. Авось потерпят дети до лучших времен. А без тетрадок в школу никак нельзя. Вот и вся сказочка про кровать.

– А вот другая газета с тем же объявлением, только дата месяца позже, – не сдавался Петр Николаевич.

– Ну, так мы ее сразу и не продали. С полгода она у нас стояла. Сами понимаете, основная масса населения нашей страны живут за чертой бедности. А кто выше черты, у тех на каждого по трехкомнатной квартире. Зачем им двухэтажные кровати?

Старший инспектор задумался.

– А может быть, вам все-таки лучше взять лицензию? – несмело предложил он. – И вам спокойнее, и нам удобно.

– Чтобы сделать себе под задницу табуретку, я должен покупать у государства лицензию за великие тыщи? – удивился Вася Сушкин. – Да вы опять шутите?!

– Хорошо, – скрипя зубами, процедил Крыскин, – тогда на какие средства вы существуете? Насколько мне известно, вы уже пятый год нигде не работаете. На бирже не стоите.

– А что это вас забеспокоили мои средства? Пять лет никто не вспоминал, а тут вдруг «средства».

– Но все же вспомнили, – с ехидной улыбкой заметил инспектор и строже добавил: – Знаете что, я вам не мальчик, и нечего передо мной комедию ломать. Если нигде не работаете, стало быть, воруете. Я передам вас в соответствующие органы для проверки.

Вася почувствовал, что пришло время «колоться».

– Одиннадцать лет я был слесарем на заводе, а теперь вот, – Сушкин вздохнул, – сборщик кидатей.

– Кидатей?! – удивился инспектор, повторив непонятное слово.

– Да, – подтвердил Вася. – На Руси были такие люди: сборщики податей. Они собирали то, что подавали люди. А теперь есть сборщики кидатей. Они собирают то, что люди кидают.

– Я посмотрю, ты умный слишком, – сорвался инспектор, перескочив на «ты».

– Был бы умный – сидел бы в кресле вашего начальника, а так – вот, на стульчике перед тобой.

Петр Николаевич подергал ноздрями, понимая, что безосновательно вспылил.

– Ну, и как бизнес? – спросил он более миролюбиво.

– Да ничего. В удачный день по пятнадцать бутылок выходит. Ну, мне что, лицензию на сбор пустых пивных бутылок брать или декларацию к первому апреля заполнять?

Инспектор засопел:

– Я проконсультируюсь с руководством по этому вопросу. А пока… больше вас не задерживаю.

 

3

 

Он стоял и в растерянности таращился на голубое небо, зеленый лес, сверкающую ленту петляющей реки, далекие домики поселка, подрагивающие в мареве июльского пекла. Впервые за десять лет небо было не в клетку, лес не за колючей проволокой. Можно было побродить по нему, поваляться на полянке, а лучше искупаться в реке, потом дойти до поселка и купить что-нибудь пожрать. Ведь теперь он свободен, и никто не обязан о нем заботиться. Как же он теперь? Он впервые испугался того, о чем мечтал все десять лет.

Скорее домой, в город. Там он что-нибудь придумает. Там остались друзья, знакомые. Невольно всплыла в памяти жена, бывшая. Сразу, дрянь, к другому сбежала. А ведь жила – как сыр в масле каталась. Ни в чем отказа не было, на всем готовеньком. А как замели… Да ведь дело-то верное было. И кусок приличный, ох, приличный. Мечтал домик на берегу тихого пруда поставить. Но вместо этого его самого подставили. Начальник, как гусь из воды, сухой вышел. Всю вину на старшего инспектора Крыскина свалили. Получение взятки в особо крупных размерах, подделка документов. И пошло, и поехало. Из самой Москвы следователей по особо важным делам пять человек прикатили. На полную катушку зарядили. Десять лет с конфискацией.

Но возвращение в город не принесло радости. Все друзья за десять лет выросли. В мягких креслах сидят. Ни один даже разговаривать не захотел. Кому нужен знакомый с такой репутацией? Из всей родни только сестра, да и та за тридевять земель. Впрочем, что от нее толку? Всю жизнь жили как кошка с собакой. Только рада будет поиздеваться. Нет, про сестру он даже не думал. Сам как-нибудь выберется. Вот как получилось. Вот как обернулось. Один в большом городе. И заночевать негде. Хорошо лето еще, а что зимой будет?

Хуже стало, когда деньги совсем кончились. Как глупо человек устроен: есть, есть, есть. А если нечего? Тут только он в полной мере и оценил плачевность своего состояния. Тогда-то он впервые и подобрал в кустах три пустые пивные бутылки. На буханку хлеба хватило. Задремал он на скамеечке в беседке детского садика с приятной тяжестью в желудке. А на следующее утро, бродя вокруг магазина, уже специально высматривал, не оставит ли кто бутылочку.

 

4

 

Проснулся он от того, что его довольно бесцеремонно трясли за плечо. Два дюжих хлопца, нет, не в форме, такие же, как он – потрепанные, небритые – без церемоний заявили:

– Вставай, с нами пойдешь.

– Куда? – испугался Петр Николаевич.

– Не бойся, – усмехнулись нежданные гости, – это не смертельно.

Они немножко попетляли по микрорайону, затем нырнули в подвал старого четырехэтажного дома. Под лампочкой – синяя обшарпанная дверь с табличкой «Комитет городской нищеты».

За дверью маленькая каморка, двухтумбовый рассыпающийся стол, кое-как стянутый здоровенными гвоздями. Чья-то лысая голова, склоненная над бумагами.

– Готов, огурчик, – доложили дюжие хлопцы и толкнули Крыскина к столу.

Человек за столом поднялся…

– Я рад приветствовать вас в нашем офисе, – он на секунду запнулся, хитрая улыбка скользнула по его губам. – Я старший инспектор по делам налогообложения Василий Иванович Сушкин. И мне поручено вести ваше дело.

– Какое дело? – испугался Крыскин. – Я честно отсидел десять лет. За все дела.

– Не пугайтесь, Петр Николаевич. Присаживайтесь вот сюда, на ящичек, – успокоил его Сушкин. – Вот, заполните пока анкету, а я расскажу вам, что и как.

Крыскин не стал возражать и принял желтоватый лист бумаги.

– Видите ли, – начал Василий Иванович Сушкин свою лекцию, – со времени нашего последнего свидания кое-что изменилось. И теперь по решению Комитета городской нищеты все сборщики пустых пивных бутылок обязаны платить подоходный налог. В свою очередь, Комитет предоставляет вам место в ночлежке и посильную медицинскую помощь в случае болезни, плюс бесплатная кормежка на момент нетрудоспособности. Так вот, у меня есть сведения, что вы причастны к столь прибыльному бизнесу, так что заполняйте анкеточку и со следующего месяца будьте добры платить налоги. Не стоит создавать нам лишние неудобства и себе большие неприятности.

Петр Николаевич находился в состоянии, близком к шоку.

– У вас какие-нибудь вопросы? Не стесняйтесь.

– Никогда не думал, что так получится, – наконец-то выдохнул Крыскин.

– Что поделаешь, дорогой Петр Николаевич (это я вас на правах старого знакомого), все течет, все меняется. И не всегда и не для всех в лучшую сторону. Когда-то я перед вами на стульчике, теперь вы передо мной на ящичке.

– Да, да, – вздохнул Крыскин и в графе «Профессия, род занятий» написал: СБОРЩИК КИДАТЕЙ.

 

ГОСТЬ И ГОСТИ

 

Невидимая веселая девушка зажигательно пела о «бодрящей чашке кофею». Должно быть, это какая-то особо таинственная штучка, если она воспламеняет такую страсть. Люди энергично дрыгались, взбрыкивали, трясли руками и головами, стараясь попасть в такт. Не у всех получалось, но все улыбались и были довольны.

Потом пела другая девушка более низким и полным трагичности голосом. Про лед и про душу. Она собиралась что-то растопить… или кого-то утопить. Слова переплетались в непонятный узор, и создавалось впечатление, будто она уже сделала это и теперь заметает следы, а заодно и скорбит безгранично.

И вновь та же веселая девушка не менее зажигательно пела, теперь уже о «стаканчике бренди», пределе всех ее желаний, оставляя слушателей решать, так что же для нее лучше: «кофий» или «бренди». Да, много еще в этом мире непонятного.

Но всегда наступал такой момент, когда музыка, словно поддаваясь внезапно нахлынувшей дреме, медленно заполняла полутемный зал, лениво вспыхивали разноцветные фонари, и тени уже не метались по стенам. Теперь пары, обнявшись, топтались на одном месте. Многие женщины клали головы на плечи мужчин, а те, пользуясь полумраком, осторожно гладили их по выпуклым полушариям ниже спины. Тихий голос шептал совсем неразборчивые слова, но теперь это было неважно. Здесь, безусловно, доминировала чарующая мелодия, трогающая что-то глубоко спрятанное в груди, отчего становилось тепло и чуть тревожно. Изредка бухало шампанское, звенели бокалы, искрами вспыхивал и гас высокий женский смех, оставляя в груди мелкую дрожь.

Он любил эту музыку. Любил этот полумрак и… ту девчонку за соседним столиком. Она была не такая, как все. Она не смеялась. Лишь изредка сочные губы трогала легкая улыбка. Темные глаза были печальны. Она смотрела сквозь танцующих отсутствующим взглядом и находилась где-то в другом мире.

Он наблюдал за ней несколько дней. он хотел потанцевать с ней, ощутить ее дыхание, утонуть в черных глазах, попробовать на вкус эти манящие губы.

– Слышь, пацан, базар имеется. Гульнем на свежий воздух.

В народе их называют гоблинами. За широкие плечи, толстые шеи, здоровые кулаки. Нет, скорее всего, за тупой взгляд. Но он не знал этого.

Они встали с двух сторон, придерживая его за руки.

– Слушай сюда, лох сопливый. Мы все просекли. Девочку нашу приметил? Ладно, гони бабки и отваливай. На первый раз прощаем.

Он не знал, что такое «бабки». И потому сказал просто:

– У меня их нет.

– Ты что, над нами издеваешься? Мы тебя сделаем, засранец! – сказал белобрысый, с бледно-голубыми, почти бесцветными глазами, поднеся к его носу крепкий кулак.

Он понял, что сейчас будут бить. За что? за девушку? Но он же не танцевал с ней, не целовал. Все это было только в мыслях.

Старый добрый нож, испытанный в сотне схваток, приятно холодил голень. Только протяни руку. Он мог вспороть им животы, прежде чем они успеют понять, как прекрасна смерть. Но он знал, что не сделает этого. Он наступил на ногу темноволосому, съездил по носу светлому и бросился бежать. Он еще ни разу не убивал человека, хотя это так просто.

Бежать было легко. Преследователи отстали, но сдаваться не спешили. Они бежали, стараясь изо всех сил, и зачем-то громко кричали:

– Падла! Все! Ты покойник! Мы тебя достанем!

Он не понимал смысла этих слов, и они его не пугали. Он торопился домой. Мигая красной лампой, на руке пикал браслет. Пришло время кормить собачек.

Широкая бетонная дорожка стремилась вниз, к уснувшим деревянным домикам. Преследователи торопились, понимая, что в тени садов, сараев, переулков трудно будет поймать лоха. А если он еще и местный…

Так оно и получилось. Бетонка вдруг оборвалась, и сразу три темные улочки пошли от нее в разные стороны. Они остановились в надежде услышать шаги убегающей жертвы, но выпитая водка шумела в голове, сердце бухало в груди и – больше ничего.

– Ну, че, Диман, в натуре, куда двинем? – спросил белобрысый.

– А че, братан, в натуре, думать? Прямо и двинем.

Братану тоже больше понравилась широкая светлая и прямая улица, и он не стал спорить.

– Козлы, хоть бы фонарь повесили, – ворчал Диман.

Теперь они шли не торопясь, уже не надеясь поймать наглеца. И надо было вернуться, но злоба и жажда мести гнали их вперед.

В полной тишине они брели минут десять.

– Слушай, Колян, а как эта улица называется?

– Пешков-стрит, – сострил братан.

– Да уж вижу, что не Полежаева, – буркнул Диман, – я на полном серьезе спрашиваю.

– Нашел чего спросить. Я на Низах три раза за всю жизнь был. Стукни в окно и спроси.

Диман покрутил головой, но ни одного дома поблизости не обнаружил.

– В какое окно? – переспросил он.

– В любое, – ответил Колян и тут же удивленно добавил: – Мы куда запороли? Здесь ни одного дома. Пустырь какой-то.

Диман остановился, посмотрел под ноги.

– А где трасса?

– Вот-вот, – подтвердил Колян, – и я про то же. Заплутали мы.

– Врубай заднюю скорость,– скомандовал Диман, – щас вырулим на…– он запнулся на полуслове.

Вокруг них высились черные исполинские деревья и нигде ни огонька, ни намека на город.

– Похоже, приплыли, – выдохнул он, чувствуя, как неприятно забилась в голове скользкая, противная мыслишка, гадкая, похожая на слизняка. – А это еще что?

Перед самым его носом, извиваясь, раскачивалась толстая кишка, усыпанная белыми кружочками. Они то сжимались, то расширялись.

Диман остолбенел, зачарованно глядя на необычное явление. И впервые в жизни он отчетливо понял, что не будет больше стрелок, разборок, бабок, косячков и телок. Если бы в детстве он не прогуливал уроки зоологии и вместо порнушки смотрел «В мире животных», тогда бы он понял, что над ним висит летающий восьминог. Но у братка была своя жизненная школа, где шаг за шагом оттачивалось чувство опасности. И неважно, кто был перед ним: летающий восьминог или браток из враждебной группировки, суть одна – опасность. Но если братка можно было посадить на перо, грохнуть из «пушки», то что делать с «кишкой» – Диман не знал. В таком случае было еще одно средство, самое простое и верное. Но Диман был крут. Что про него братки скажут? Привяжется кликуха: «Диман Канявый». Да плевать, что братки скажут: жизнь-то одна. Развернувшись, он быстро-быстро заработал ногами, но в спину тут же ударило что-то тяжелое и мягкое, в нескольких местах обожгло, и он повис в воздухе, беспомощно размахивая руками. Его несло вверх, все выше и выше.

– Колян! – завопил братан.

Белобрысый стоял, выпучив глаза, и лишь беззвучно раскрывал рот. Он был не в состоянии чем-либо помочь товарищу.

– Падлы! Твари! Убью всех! Пустите! – вопил Диман, решив перед смертью хоть душу отвести. Вдруг «кишка» отпустила его, и, пролетев метров пять, он плюхнулся к ногам Коляна, чуть не прибив его.

– Братан, – шепотом спросил белобрысый, тронув его за плечо, – ты жив что ли?

Диман открыл глаза и так же тихо ответил:

– Жив вроде. Где она?

– Не знаю, – признался Колян, опасливо всматриваясь в небо, и вдруг похолодел от увиденного. Тучи разошлись, и в черном безмолвии космоса плыла огромная розовая луна, а вокруг нее парил голубой спутник поменьше. Ничего подобного Колян отродясь не видел. Казалось, вот, протяни руку и ощутишь тепло розового бока. И он уже поднялся на цыпочки, всем телом ощущая зов ночного светила, и уже почувствовал, как земля уходит из-под ног, а сам он становится невесомым и устремляется вверх, в безбрежную тишину, в бескрайние дали, но… прозаический стон вернул его на прежнее место.

– Диман, – еле ворочая пересохшим языком, пролепетал он, – мы ведь не бухие?

– Теперь уже нет, – согласился братан. После полета и падения он действительно протрезвел.

– Глянь-ка на небо.

– Что? – не понял Диман.

– Разуй гляделки.

– Круто! – выдохнул Диман, пораженный необычным зрелищем. – Так какая же это улица?

– Какая улица?! – возмутился Колян. – Ты посмотри, куда нас занесло! Это вообще другая планета!

– Не гони порожняк, – одернул его Диман.

– Разуй гляделки, – не сдавался Колян. – Ты видел раньше на небе две луны, да такие огромные?

– Во влипли! – ужаснулся Диман, начиная понемногу воспринимать происходящее. – Как же мы сюда запороли?

– Братан, нас же здесь пожрут.

– Так как же мы сюда запороли? – продолжал повторять Диман. – Нам же домой надо, в город.

– Смотри, смотри, братан, – дрожащим голосом прошептал Колян, – смотри, вон еще кто-то ползет. Дай мне перо, дай. Пожрут нас.

Что-то продолговатое и полосатое, величиной с корыто, двигалось в их сторону. С появлением двух лун стало намного светлее. Они осмотрелись и поняли, что находятся на небольшой полянке, а вокруг них черные джунгли, тихие, настороженные, словно готовый к броску тигр.

Полосатое корыто остановилось, будто рассматривая странных гостей, помахало усами и, повернув, двинулось прочь.

– Диман, ты, в натуре, колорадского жука видел?

– Видел несколько раз у тетки в огороде.

– Так это он пошел, – кивнул Колян, вытирая со лба холодный пот. – Хорошо, что мы не картошки.

– Дурак, – выдохнул Диман. В голосе его не было злобы, скорее обреченность. – Прости меня на всякий случай, если чем обидел.

– Не понял? – не понял Колян.

– Ну, если меня вдруг сожрут раньше, чем тебя.

Колян поморщился и вздохнул:

– Жаль, пушку не прихватили.

– Здесь танк нужен. Сожрут нас к утру.

– Что ты заладил: «Сожрут, сожрут»!

Диман и сам не знал, с чего это вдруг на него напала печаль-тоска такая. Что-то здесь не так.

Но к утру их не сожрали. Они явственно слышали, что кто-то ходил невдалеке, очевидно, присматриваясь, принюхиваясь к ним. В темноте что-то потрескивало, то с одной, то с другой стороны.

– Это кишка трещит, – заявил Колян.

– С чего ты взял?

– Когда она тебя схватила, такой же треск был.

– Подбирается, падла, – сквозь зубы цедил Диман, сжимая рукоять финки, – живым я не сдамся.

– Они, наверное, людей не едят, – вдруг заявил Колян.

– Гони, – недоверчиво возразил Диман.

– А почему же она тебя отпустила?

– Не знаю, – признался братан.

– Только не говори, что испугалась. Дерьма в тебе много, – съязвил Колян.

– На себя посмотри, засранец, – огрызнулся братан.

– Ладно, – махнул рукой Колян, – нельзя нам собачиться. Как засветает, пойдем обратную дорогу искать.

А вот когда наступил день, они поняли, что дожить до следующей ночи им не удастся. С восходом солнца из кустов на поляну полезли всевозможные букашки, козявки и ящерки. Только величиной они были с большую собаку. Некоторые букашки, по-видимому, хищные, нападали на других, более миролюбивых, и ели их. Тут же прибегали третьи и ели вторых, а третьих сжирала какая-нибудь ящерка, величиной с крокодила. Зрелище было впечатляющим.

Коротко стриженые волосики братков уже давно стояли дыбом и ложиться не собирались. А сами они старательно запоминали хищных жучков и ящерок и держались от них подальше.

– Слушай, братан, – вдруг заявил Колян. – А если мы просто съежились?

– А конкретно? – не понял Диман, тупо посматривая на друга.

– Ну, видишь, жучки какие вокруг большие? Может, ничего вокруг не изменилось, просто мы стали маленькими?

– С чего это вдруг? – не сдавался Диман.

– Не знаю, – пожал плечами Колян, – а вот стали, и все.

– Не свисти,– Диман подобрал из травы желудь и сунул братану под нос,– тогда бы желуди с тебя были, а они такие же.

Это очень озадачило Коляна, и он вновь погрузился в раздумье, стараясь отыскать в светлой и твердой голове свое объяснение случившемуся.

Теперь, при свете дня, они осмотрелись основательно. От поляны широкая просека уходила вниз, пересекала овраг, поднималась в гору, где белели голые скалы.

– Те скалы тебе ничего не напоминают? – спросил Диман.

Колян с минуту смотрел на далекие камни и вдруг радостно воскликнул:

– В натуре! Это же наша кафешка! Театр! А вон та, самая высокая, ментовский дом!

– Так чего же мы стоим?

– Подожди, – одернул его Колян, – сам видишь, какие здесь жучки бегают, а у нас одно перо на двоих. Давай хоть по дубинке срежем, так спокойнее.

Вздрагивая при каждом шорохе, словно мышки, они подкрались к кустам, и тут вновь послышался негромкий треск, как будто в глубине леса работал сварочный аппарат.

– Кишка, – выдохнул Колян.

– Не дергайся, – поддержал его братан, хотя сам боялся не меньше. Но все обошлось. И теперь Диман был вооружен здоровенной дубиной, а Колян соорудил себе копье, ремнем прикрутив финку к концу длинной жерди. Они заметно воспрянули духом.

– Мы еще посмотрим, кто кого, – воинственно потрясая дубиной, заявил Диман.

Однако Колян мыслил потрезвее:

– Хорошо, если один жучок попадется. А если десять?

– Не дрейфь, – самоуверенно заявил Диман, – и покруче было.

– Что-то не припомню, – засомневался Колян.

Дорогу до скал, так напоминающих строения их города, они прошли на удивление гладко. Только «кишка» потрескивала в кустах, но на открытое пространство показываться не решалась.

– Она, наверное, по ночам нападает – чтобы уж наверняка.

Они так спешили, так бежали в гору, желая быстрее оказаться на шумных улицах родного города, попасть в крепкие объятия братков, но… белесые скалы лишь напоминали дома по улице Советской. Диман тупо смотрел на безмолвные глыбы песчаника, не в силах поверить… не в силах осознать всю трагичность момента. Только теперь он понял, как любит тот мир, что оставил в родном грязном городишке. Многое бы он отдал, чтоб оказаться на одной из знакомых улиц. Советская, Коммунистическая, Пролетарская, Рабочая – какие красивые названия, сильные, гордые, но… скалы, не подозревая о своем сходстве, уже не одну сотню тысяч лет хранили молчание. Им «до фонаря» переживания братка Димана. Они стояли здесь до него и будут стоять после. А его просто сожрет какая-нибудь ящерка величиной с диван, и хана тогда его крутой карьере. Будет он удобрением, питающим вековые деревья, стремящиеся в голубое небо.

Диман сам не знал, с чего это вдруг на него напало такое поэтическое настроение. Браткам, живущим суровой реальной жизнью, была несвойственна слюнявая лирика.

– Так что же случилось? – уже в который раз спросил он кого-то, незримо присутствующего, сыгравшего над ними такую злую шутку.

В реальный нереальный мир его вернул Колян, заорав в самое ухо:

– Кишка!!!

Диман обернулся. Нет, это была не «кишка». Огромный паук, перебирая восемью похожими на телеграфные столбы ногами, довольно быстро поднимался по просеке в гору. Весь он был пятнистый, словно боец ОМОНа, а впереди, как хобот у слона, болталась та самая «кишка», усыпанная белыми кружочками. Против такого монстра – не копье, не дубинка – только танк. Но танка у Димана с Коляном не было.

– Рвем когти! – взвизгнул Колян. Но куда? На горе совсем не было деревьев, лишь кусты до пояса и голые гладкие скалы.

Заметив людей, монстр оживился, и расстояние до братков стало таять, как снег на углях.

– Диман, – захныкал Колян, тряся братка за руку, – хана нам.

Диман не отвечал. Он стоял и смотрел на монстра, мысленно прощаясь с жизнью. И вдруг паук остановился и в нерешительности отступил. Навстречу ему из кустов выскочили два чешуйчатых медведя. Разинув огромные пасти, снабженные четырьмя челюстями, они принялись трясти шкурами, отчего роговые пластины на их боках и спинах затрещали, словно сварочный аппарат. Так, значит, это не «кишка» трещала. Медведи все наседали и наседали, и паук, хоть и был во много раз больше их, отступил. Но на смену ему в небе возникли две точки. Грозно жужжа, они стремительно приближались.

– Осы! – ужаснулся Колян.

Не сбавляя скорости, полосатые разбойницы бросились на братков. Единственное, что успели сделать жертвы, – упасть на землю. Над их головами, навстречу осам, взметнулся огненный шар. Обгорелые хищницы плюхнулись рядом с несостоявшимися жертвами. Все еще не веря в чудесное избавление, Диман поднял голову и узрел перед самым своим носом чешуйчатый сапог грубой корявой работы. Чуть выше голубой язычок пламени танцевал над раструбом огнемета.

– Мне кажется, вы меня искали? – долетел голос сверху.

Братки поднялись и остолбенели. Перед ними стоял тот самый паренек из кафешки, за которым они так бесшабашно ударились в ночь.

– Я покинул вас не по своей воле. Пришло время кормить собачек, – он махнул в сторону чешуйчатых медведей, которые, отогнав паука, сидели чуть поодаль и внимательно следили за братками. – Если желаете, можем продолжить разговор. Так на чем мы остановились?

Какой разговор?! Парень вооружен, как Шварценеггер в «Коммандос». На нем с десяток ножей любой длины, три или четыре пистолета, автоматическая винтовка с подствольным гранатометом и огнемет за спиной. Какой тут может быть разговор?

Диман так и сказал:

– Какой тут может быть разговор? Ну, погорячились мы немного, с кем не бывает? Без обиды, братан. Все нормально.

Парень усмехнулся:

– Всякий фикус крут в своей кадке.

Он не был уверен в уместности этих слов, но больно уж фраза красивая.

Диману ничего не оставалось, как проглотить эту пилюлю. Слишком красив был голубой лепесток пламени, всего в полуметре от лица, глаз не оторвать. На что хочешь согласишься.

– Мои собачки всю ночь вас охраняли. А то бы… – он осекся на полуслове, глядя за спину Димана, и, вздохнув, печально добавил: – Лучше бы вас восьминог крапчатый съел, хоть не так страшно. А теперь вам не позавидуешь.

Братки в испуге обернулись. К ним приближалась высокая длинноногая женщина, чуть-чуть прикрытая скудными лоскутками материи.

– Кто это? – настороженно спросил Диман. В широкой груди его шевельнулись страсть и страх.

– А это Лютиха, моя жена.

– Она что, лютая такая?

– Да вообще нет. Она лютиков разводит.

– Лютики?

– Нет, лютиков. Жить как-то надо. А лютики – товар хороший. За них все, что хочешь просить можно.

– Это типа цветочков, что ли? – уточнил Диман.

– Нет, это такие небольшие твари, они ядом в глаза плюют. За двадцать шагов попадают. Их в лесу все боятся. Потому называют так. Главное – наседку с гнезда выманить, яйца забрать, но не все, тогда она в погоню не пойдет. Не может она далеко от гнезда уходить. Очень опасное дело. только самые опытные и отчаянные охотники на такое решаются.

Братки остолбенели.

– Так они и в нас плюнуть могут?

– Конечно, – не моргнув глазом, заверил парень, – а чем вы хуже других? Если Лютиха прикажет…

– Слушай, она же твоя жена. Ну, ты ей скажи…

Парень поморщился:

– Я уже два года от нее бегаю.

– Алименты платить не хочешь? – поинтересовался Колян.

– Алименты – это что?

– Ну, бабки отстегивать.

– Отстегивать? – парень осмотрел себя. Что с него можно отстегнуть? Ничего, кроме оружия. – Я же вам говорил, что у меня нет бабок.

– Деньги, деньги. Железные, круглые. Бумажные, разноцветные, – пояснил Диман.

– А-а-а, нет, – качнул головой парень. – Денег ей не надо.

– Так чего ж тогда?

Парень потер переносицу, подбирая нужные слова:

– Ревнивая она у меня очень. Ревнует ко всем подряд. Так что вам не позавидуешь. Лучше бы вас восьминог крапчатый съел.

– Э-э-э, подожди, – спохватились братаны, – мы же мужики.

– Ей без разницы. Она только собакам позволяет около меня быть. а я человек вольный. Вот так и бегаем: я от нее, она за мной.

– Может, рванем? – неуверенно предложил Диман.

– Как у вас говорят: «Поздняк метаться». Она нас заметила. Сейчас главное – не злить ее и делать все, что она захочет, – вздохнув, он добавил: – Она у меня совсем дикая: ни манер, ни воспитания.

Девушка была очень красивая. Высокая стройная мулатка. Молодое сильное тело, не прикрытое изысканными костюмами от кутюр, не взволновало бы своими плавными изгибами лишь окончательного покойника. Братки пустили слюнки и облизнулись.

– Привет, Мей, – крикнула женщина, махнула рукой и перешла на бег. За ней следовали две большие круглоголовые ящерицы с длинными, тонкими носами.

Когда она приблизилась, братки онемели. Рост – за два метра. Все смуглое тело дышало мощью, а черные огромные глаза горели диким восторженным огнем. Сейчас она более походила на черную пантеру, нашедшую трех заплутавших барашков, чем на женщину. Ревнивая жена ухватила парня за грудки, приподняла и впилась в его губы своим ртом. Поцелуй длился так долго, что братки забеспокоились, как бы она не вытянула из их спасителя все внутренности. Бедняга лишь мычал и мотал ногами в воздухе. С явной неохотой она оторвалась от бывшего мужа, поставила его на землю, глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась. Глаза ее немного подобрели.

– Я так рада, Мей, что мы вновь встретились. Я так по тебе скучала.

– Я тоже, – обреченно вздохнув, ответил Мей.

Когда первая радость от встречи немного утихла, женщина-исполин посмотрела на братков:

– А это что за черви? Что они делают около тебя? неужели ты опять ходил в Дыру и приволок их оттуда?

– Нет, – мотнул головой Мей, – они сами за мной увязались.

– И ты не смог выпустить им кишки?! – в удивлении воскликнула великанша. – Попадающий ножом в сердце летящей осы, голым кулаком убивающий шипящего медведя, лучший охотник Бескрайней Долины, и ты не смог их разделать?! Я не верю, Мей.

Охотник развел руками:

– Не смог.

Женщина сморщила нос.

– Как в старые добрые времена, Мей. Опять ты перекладываешь на меня самую грязную работу. Но ради тебя я сделаю это.

Она вынула из ножен, висевших на поясе, кинжал, свое единственное оружие, подошла к браткам, внимательно осмотрела их и, повернувшись к бывшему мужу, спросила:

– С кого начать, Мей? Кто тебе больше не нравится?

– Братан, – засуетился Диман, – как же так? Мы же все уладили. Братан, как же так? Скажи ей…

– Подожди, Люта, – остановил ее Мей, – у них там другие законы.

– Какие могут быть законы в Дыре?! – возмутилась великанша. – Теперь они подчиняются законам Бескрайней Долины.

Братки переглянулись.

– Нет, нет, – замотал головой Диман, – нам надо домой. Не убивайте нас. Мы вам все бабки отдадим. У меня дома десять тысяч баксов заныкано.

– И машину, – добавил Колян, – машину впридачу дадим. «Десятка» нулевая. А убьете нас – никакой выгоды.

Лютиха о чем-то задумалась, пристально рассматривая братков, потом обратилась к бывшему мужу:

– Хорошо, Мей, я не буду их убивать. Я вот что решила. Ты был хорошим мужем, Мей, пока не убежал от меня. Но ты хороший охотник, Мей, и мне трудно преследовать тебя. Ты знаешь долину лучше меня, ты не боишься зверей, но ты не хочешь быть моим мужем. Но я молодая женщина, потому мне нужен свой мужчина. Я решила так: пусть эти слизняки из Дыры будут моими мужьями. Они не убегут от меня, а если осмелятся, то найдут смерть  за ближайшим кустом.

Она повернулась к браткам и, ткнув кинжалом в Димана, спросила:

– Что ты можешь делать, слизняк, выползший из Дыры?

За двадцать пять лет жизни ему впервые задали такой вопрос. И он впервые растерялся, не зная, что ответить. Чему же научила его жизнь? ведь он уже совсем взрослый «крутой» парень. Что он может? Забить косячок, съездить на стрелку, пальнуть из «пушки», тряхнуть лоха. Не так уж и мало. Но понадобятся ли здесь все его таланты? Этого Диман не знал и потому скромно молчал.

– Ты не желаешь разговаривать со мной? – переспросила она, понизив голос до зловещей нотки.

Мей толкнул братка в спину:

– Я бы не советовал тебе сердить мою бывшую жену. Когда Лютиха в гневе, все восьминоги в панике разбегаются.

– Ну, кое-что могу, – промямлил Диман.

– А поточнее? – не унималась женщина. – Я должна знать, что можно поручить будущему мужу.

При этих словах в широкой груди братка остановилось сердце, он надеялся, что девушка шутит. Нет, она, конечно, роскошна, сексапильна. Он бы с удовольствием провел с ней время, но… мужем! Здесь, среди дикого леса, огромных ос, пауков, чешуйчатых медведей и плюющихся ящериц… До детской робости ему захотелось в кусты.

– Братан, – взмолился он, обращаясь к человеку, которого несколько часов назад готов был убить, – братан, «десятка» нулевая, десять штук зелеными сверху кладу, только вытащи нас отсюда.

Мей развел руками:

– Я к вам не приставал.

– Братан… – Колян метнулся к спасителю в надежде, но холодный клинок лег на горло.

– Еще слово – голову отрежу,– прошипела над ухом Лютиха,– забудьте про Мея.

В самом кошмарном сне Колян не мог себе представить, что какая-то баба отрежет ему голову. Ну, если совсем честно, он и бабу такую не мог себе представить. Так что же с ними теперь будет?

Лютиха приставила кинжал к груди Димана:

– Скажи, слизняк, ты можешь выследить и убить косую хотапуру?

– Нет, – растерянно ответил Диман. Он не знал, что такое хотапура и с чего это она вдруг окосела, зато знал наверняка, что в этом лесу его выследят и убьют в мгновение ока. Несколько часов пребывания здесь бесповоротно убедили его в этом.

– А завалить слюкую зудасю?

– Нет, – мотнул головой Диман, чувствуя, как с каждым отказом тает и без того хрупкая надежда на благополучный исход приключения.

Лютиха кивнула.

– А соврачусы собирать можешь?

– Не знаю, – развел руками братан, – может, и смогу.

Ему почему-то показалось, что собирать соврачусы легче, чем убивать косую хотапуру.

– Глупец, – с усмешкой выдохнула женщина, – ты не знаешь законов Долины, и потому запомни мои слова: ты жив, пока я рядом. Но если ты будешь плохим мужем, я скормлю тебя слюкой зудасе. А ты, – она направила кинжал в сторону Коляна, – будешь ему помогать. Но даже если вам посчастливится сбежать в Дыру, я найду вас и там. А теперь идем в мою пещеру. Мне не терпится убедиться, что вы на самом деле можете.

– Братан, – умоляюще прошептал Диман, обращаюсь к Мею, но тот лишь развел руками:

– Я всю ночь оборонял вас от восьминогов, слюндиков и клопов, но против Лютихи я бессилен.

Братки приуныли.

– Мей, – обратилась женщина к бывшему мужу, – теперь тебе незачем от меня бегать.

Охотник улыбнулся и согласно кивнул.

– Ты их не очень обижай, – попросил он за братков.

– Это уж мое дело, – своенравно ответила Лютиха, – до встречи.

Она повернулась и, толкая перед собой унылую добычу, заспешила вниз по склону…

 

 

– А с этими что? – строго спросил майор, рассматривая двух притихших, захудалых братков. – Кого-то мне эти рожи напоминают?

– Диман и Колян, – доложил старший лейтенант Семин. – Взяли на Красноармейской. Три часа за ними следили. Ходят туда-сюда, чего-то высматривают. Неспроста. Кое-кто их и вчера там видел. Решили пощупать. Так они не простые оказались. Две «пушки» и пять гранат. Вот.

Старлей выложил на стол перечисленный арсенал.

Майор качнул головой:

– Мать вашу, народные ополченцы. С кем воевать собрались?

Братки молчали, затравленно озираясь по сторонам.

– Так, значит, разговор будет серьезный, – заключил майор, – организуй, Витя, чайку, а то я позавтракать не успел.

– Хорошо, – кивнул Семин, взял чайник и отправился за водой.

Едва за ним закрылась, зазвонил телефон:

– Товарищ майор, к вам женщина. Говорит, по делу Димана и Коляна.

– Вот как?! – удивился майор. – Пропусти.

Когда дверь открылась, братки скованные одними наручниками, бросились в угол и спрятались за сейф. Нет, ошибиться было невозможно. С высоты двух метров она обвела всех присутствующих пристальным взглядом огромных черных глаз.

– Я очень по вам скучала.

Она положила на стол большой чемодан и открыла его. три круглоголовые ящерки с забавными длинными носами сидели в нем.

– Лучше бы меня восьминог крапчатый съел, – прошептал побледневший майор.

– Начальник, и ты тоже?! – на секунду забыв про страх, изумились братки.

 

 

Вернувшись с чайником, старлей Семин никого не застал в кабинете. Все поиски майора и двух братков не дали положительных результатов.

 

 

ИСКУШЕНИЕ СРЕДНЕГО КОЛДУНА

 

 

В тот вечер я не пил, не пел,

Я на нее вовсю глядел,

Как смотрят дети,

Как смотрят дети.

В. Высоцкий.

 

1

 

Они все были колдунами. Разница лишь в степени. А еще их называли инженерами человеческих душ», но втайне каждый считал себя творцом. Каждый творил свой мир, от «Маленьких кухонь» до «Далеких галактик» и был там безраздельным хозяином. Им нравилась магия слова, эта великая сила подчинялась им и творила чудеса. Но и сами творцы уже не были свободны: они подчинялись законам тайного ордена, они поклонялись божеству вдохновения. Оно отнимало у них покой и время, которое можно было потратить с друзьями на веселой пирушке, оно лишало сна, а иной раз обрекало на муки…

Верховный колдун, краснолицый, однорукий, неторопливо расхаживал по комнате, посматривая на учеников и заговаривая то с одним, то с другим. Он не видел их более года, с прошлого шабаша. У каждого что-то случилось за это время, и возникла потребность поделиться с братьями по ордену своими творениями.

– Еще минут пять подождем и будем начинать, – возвестил магистр словесной магии. – Вечно у нас кто-нибудь опаздывает.

– Да, пора бы уж, – долетело с разных концов зала. Им не терпелось… хотя в глубине души каждый боялся.

Средний колдун всегда садился около двери. Это давало преимущество в обзоре. Он мог получше рассмотреть входящих, поскольку был близорук. За тринадцать лет он узнал многих, хотя контингент отчасти менялся, но пять-шесть самых достойных учеников составляли костяк шабаша. Еще пять-шесть новичков сидели, словно пришибленные, боясь шевельнуться.

Средний колдун любил шабаши. Сначала ему было скучно, грустно, но потом… Он любил додумывать, доделывать чужие творения на свой лад, получалось очень забавно, правда, это было не совсем честно, но сегодня шабаш, сегодня разрешалось все. Еще он любил атмосферу спора, где рождалась истина или что-то вроде того. Но все это будет чуть позже. А сейчас… нет, не зря он садился у двери, он вслушивался, стараясь уловить приближающийся звук легких шагов. Сердце вздрагивало. Он ждал.

 

2

 

Потом был разговор, тяжелый, с частыми паузами. По своей природе Алексей – человек замкнутый, немногословный. Он любил наблюдать, слушать, размышлять. Разговор метался из угла в угол и никак не мог найти благодатное русло, пока не натолкнулся на собачью тему. Алексей любил собак и мог говорить о них долго, вспоминая те или иные случаи, связанные с братьями нашими меньшими. Но когда и о собаках было сказано все, заговорили о работе.

– Так где вы трудитесь? – спросила Ирина.

– Четвертый год болтаюсь между небом и землей, – признался Алексей.

– Как? А живете на что?

– Делаю кровати.

– Кровати?! – в удивлении переспросила девушка, словно речь шла о летающем корабле.

– Да, – подтвердил Алексей, – за творения моего разума не платят деньги. На хлеб я зарабатываю руками, – он посмотрел на свои сбитые, грубые руки.

– А какие?

– Любые. Но в основном двухъярусные. Квартиры у нас маленькие, так что они пользуются большим спросом.

– А мне можете сделать?

– Двухъярусную?

– Нет, зачем? Мне и обычной хватит.

Алексей подумал и нехотя согласился.

– Хочу сразу предупредить, что это довольно дорогая идея.

– Дороже, чем в магазине? – насторожилась Ирина. – У вас же брать никто не будет.

– Нет, конечно. В магазине совсем безумные цены.

– Разумеется. Там же вся мебель импортная, – согласилась девушка. – Ну, если цена не больше, чем в магазине, я найду деньги.

– Хорошо, – кивнул Алексей, – когда будет готово, я позвоню.

 

3

 

Огромная розовая луна плыла над лесом, заливая весь мир ломким, настороженным светом. Исполинские сосны щекотали круглые бока, а хрустальная тишь озер дарила кокетливой красавице восхитительное отражение.

Он стоял на скале, слушая черное море. Оно плескалось у самых ног. Это был его мир. Его родина. Дикий лес, первозданный мир. Где-то там его учитель, старый Арктус, обходит свои владения. Где-то там одно-единственное дерево…

– Здравствуй, учитель. Тысячу лет назад ты учил меня любить лес. Научи меня любить людей.

В свете розовой луны его седая шерсть казалась золотой.

– А ты пришел не за этим, человек.

– Нет, Арктус, там я чужой. Я, как и прежде, живу здесь, лишь тело мое там.

– Так ты пришел поздравить меня с полнолунием?

Его нельзя обмануть. Громко кряхтя, он уселся, привалившись спиной к валуну, и, скрестив на груди огромные лапы, с насмешкой посмотрел на человека.

– Я слишком стар. Мне стало тяжело следить за порядком. Что ты скажешь на это?

Человек тяжело вздохнул:

– Отдай мне мое дерево.

– Берегись, сынок, люди погубят тебя.

Человек промолчал. Ему было больно.

Хозяин леса подождал немного, тяжело поднялся и, не прощаясь, ушел.

Внизу среди непроглядной черноты леса, засветилось то, единственное дерево…

 

4

 

Алексей осторожно коснулся розовой древесины раскрытой ладонью, закрыл глаза и замер, собирая воедино желание, знание и силу.

Ему нравилось творить. Это волшебство, когда из шершавой неприглядной доски выстраивается ровная светлая кровать. Конечно, это не сравнить с сотворением мира, но все же он получал удовольствие, а в душе уютным огоньком пела скромная радость: хоть что-то ты можешь. А запахи? Какие запахи! Резкий, сильный запах смолистой сосны, тонкий, свежий – березовый, сладковатый – еловый. Каждое дерево имеет свой неповторимый аромат, который будит в человеке память предков, увлекает воображение в тот мир, где правит седой Арктус.

Алексей подолгу сидел, закрыв глаза, и в полудреме видел то, что не дано простому человеку. Волшебство дерева имело над ним свою власть. Наверное, именно поэтому, оставшись без работы, имея техническое образование, он, кроха по крохе, сам взялся постигать сложное дело столяра, не имея учителя или хотя бы дельного советчика, сам постигал непредсказуемую поэзию дерева.

А еще Алексей любил слушать, как поет станок. Этот страшный мощный зверь, не знающий пощады. Он не прощает ошибок, он наказывает очень жестоко. Но без ужасной машины человек не смог бы делать красивую мебель. Главное – полюбить его, суметь почувствовать друга, а не врага.

Еще ни разу в жизни он не творил с таким упоением. Он не мог думать ни о чем постороннем. Машинально готовил пищу, машинально глотал ее, недоваренную, недосоленную. Засыпал на куче золотистых стружек далеко за полночь и во сне видел то, что ему предстоит сделать.

И вот настал тот день, когда Алексей позволил себе выспаться до обеда, не спеша смыл под душем мелкую древесную пыль, сбрил месячную щетину, со вкусом приготовил солидный поздний завтрак и с удовольствием съел его.

Млея от вдруг нахлынувшего безделия, он с полчаса просидел в кресле просто так. Нет, это был всего лишь фарс, всего лишь обман. Он пытался обмануть себя, обмануть свое волнение. Наконец-то, решившись, он поглубже вздохнул и взялся за телефон.

Ирина долго ходила вокруг кровати. Любовалась. Это очень приятно, когда любуются твоим творением. Он и сам любовался. Ничего подобного ему еще не удавалось сделать.

Роскошная кровать получилась. Широкая, с высоким изголовьем, украшенным сложным орнаментом, смысл которого люди уже давно забыли и ценили лишь изящество линий. Матовая древесина цвета спелой вишни была теплой на ощупь и… мягкой, упругой. Так показалось Марине.

– А лаком? Вы не будете покрывать ее лаком? – спросила она.

– Обычно я это делаю. Но эту кровать нельзя покрывать лаком. Он убьет дерево.

– Но со временем она станет грязной.

– Нет. поверьте мне. Пусть такая мелочь не беспокоит вас.

Ирина провела рукой по спинке. Нежное, необычайно приятное прикосновение. За свои двадцать два года она достаточно сталкивалась с деревяшками, но ничего подобного видеть ей не приходилось.

– А что это за дерево?

– Оно не растет в наших лесах и называется длинно и замысловато.

– И его привезли сюда ради моей кровати?

– Да.

Ирина покачала головой.

– Впечатляет. Какой интересный узор. То ли цветы, то ли птица.

– Это оберег. Он будет охранять ваш сон, снимать усталость и приносить удачу.

Ирина постаралась сдержать улыбку. Странный парень этот Леша. Несет иногда такую небывальщину, аж смешно делается. Писатели, они все с «приветом», но этот утверждает, что в прошлой жизни был колдуном. Чтобы не обидеть парня, она сказала:

– Спасибо.

 

5

 

Ради такого случая она решила лечь спать пораньше. Застелила свежее белье, приняла душ и с наслаждением вытянулась на новой кровати, длинной и широкой, раскинула руки, ноги и облегченно вздохнула от мысли, что бежать больше никуда не надо. Можно просто лежать и даже ни о чем не думать. Чуть гудели уставшие ноги, но это скоро пройдет. В этом есть своя прелесть, в усталости. Она заснула мгновенно, не успев уловить грань перехода, словно провалилась куда-то. Ее несло то вверх, то вниз. Она кувыркалась, кружилась, потом откуда-то взялся лес, светлый и добрый. В нем было много больших полян и прозрачных озер. Она бродила между исполинских деревьев, наслаждаясь густым влажным воздухом, сотканным из сотен тончайших ароматов и тысяч звуков, легких, радующих слух гениальной симфонией летнего леса. Где-то в глубине души возникла, росла и крепла вера. Что все в этом мире прекрасно, и… Ирина чувствовала себя неотъемлемой частью огромного организма, живущего по законам добра и разума, глубину которого человеку еще не дано понять, и лишь она как-то случайно прикоснулась к тайне бытия природы, еще не отравленной человеком.

Легкость и радость заполнили все ее тело. Она не шла, она парила, чуть касаясь земли ногами, встречая непуганых зверей: оленей, кабанов и маленьких потешных медвежат. Она до оскомины вкусила лесной малины, орехов, а сколько было земляники на полянах! Глаза разбегались. Одна ягода больше, спелее другой.

Она проснулась со вкусом земляники на губах. Бодрая, отдохнувшая, полная сил. Правда, минут десять она еще лежала в кровати, пытаясь понять: вот она вроде бы проснулась, но в комнате еще витает лесная свежесть и… тут она удивилась еще больше. Ее кровать была не темно-вишневая, как вчера вечером, а цвета солнечного персика. Ирина даже чуть-чуть испугалась. Но набравшись смелости, потрогала светлое дерево. Оно действительно походило на персик: бархатистое и… живое.

Девушка улыбнулась, отогнала глупые мысли, вскочила с постели и, приподнявшись на цыпочки, потянулась, смачно, словно пантера, напрягая каждую мышцу своего прекрасного тела. Только шесть часов, а спать уже не хочется. Хорошо, что она встала так рано: сегодня трудный насыщенный день. Многое надо успеть. Ирина чувствовала в себе силы и была уверена, что справится с любым заданием.

На работу она шла, как после отпуска. Солнце светило, небо голубело, и родной город казался зеленее и чище, чем обычно. Да и люди чуточку подобрели, или это ей просто показалось?

Опять весь день пролетел в беготне, суете, поездках в разные концы города. Такая уж у нее работа. А вечером, вернувшись домой, она обнаружила в спальне темно-вишневую кровать.

В эту ночь ей снились лесные озера. Чистые, тихие, затененные у берегов кронами деревьев. Вода, легкая, нежная, чуть-чуть прохладная, щекотала все тело и манила, манила в свои недра.

Ирина плавала, как дельфин. Наслаждаясь невесомостью, часто ныряя с открытыми глазами, любовалась подводной жизнью. Перед носом проплывали всевозможные рыбешки, большие и маленькие, названий которых Ирина не знала. Да это и не важно. Все они не боялись девушки, бросали на нее быстрый оценивающий взгляд круглых холодных глаз и плыли дальше по своим делам. И она тоже плыла, но без дела.

Утром она опять проснулась в шесть часов. Кровать опять из вишни превратилась в персик. Ирина усмехнулась, положила руку на затылок – волосы были влажными.

– Очень интересно, – сказала она сама себе и решила сегодня же позвонить мастеру.

Она еле дождалась девяти часов.

– Да, – послышался на другом конце провода тихий мужской голос.

– Здравствуйте. Алексея можно?

– Здравствуйте. Я слушаю.

– Это Ирина.

– Что случилось?

– Я вот у вас кровать брала.

– Помню, помню. Какие-нибудь претензии?

– Она какая-то странная, – понизив голос, сообщила Ирина и вдруг поняла, что сделала большую глупость. Если уж кто и странный, так это она. С таким вопросом к человеку звонить! Что он подумает?

– Вам плохо спится? – спросил Алексей.

– Нет. Спится мне как раз очень хорошо.

– А в чем же дело?

– Она цвет меняет. Утром – желтая, вечером – бордовая.

– Ничего страшного. Днем дерево впитывает солнечную энергию, а ночью создает благоприятный для сна микроклимат.

– Но разве это возможно?! – изумилась Ирина.

– Ну, если вы мне не верите, то хоть себе поверьте, – возразил Алексей.

Девушка немного помолчала.

– А еще мне приснился сон, что я плавала в лесных озерах, совсем как рыба.

– Да, иногда приснится такое, – перебил Алексей, – просто диву даешься.

– Нет, – резко оборвала его Ирина, – я проснулась с мокрой головой.

– Загадка снов по-прежнему остается загадкой, – невозмутимо пояснил Алексей, и девушка поняла, что он недоговаривает. – Возможно, у вас очень развито чувство самовнушения. Такие случаи известны науке.

– А если во сне на меня нападет волк, то я проснусь без головы?! – ужаснулась Ирина.

– Спите спокойно, – успокоил ее Алексей, – оберег на изголовье вашей кровати не пропустит дурного сна.

Все творцы немного свихнутые. Они, как правило, переоценивают свои создания, но… Ирина была в растерянности. Она скептически относилась ко всем его байкам, но… теперь…

– Я обещаю вам только приятные сны, – голос в трубке прервал ее размышления.

– Спасибо, – поблагодарила Ирина и чуть не добавила: «Да кто ты такой, чтобы обещать мне приятные сны?», но сдержалась, вздохнула и добавила: – До свидания.

А ночью было море. Именно то, чистое, первозданное море, бывшее тысячу, две или три тысячи лет назад. Лазурное, с широкими песчаными пляжами, нежным бризом и шепчущими волнами. Ирина бродила по линии прибоя, плескалась в море, валялась в песке и вновь брела вперед. Одна во всем чудесном мире, принадлежавшем лишь ей.

С тех пор каждую ночь она отправлялась в путешествие. Близкое или далекое, но всегда увлекательное и приятное.

Она неизменно просыпалась в шесть. Полная энергии и жажды деятельности. И все проблемы решались шутя, и жизнь стала стремительной, легкой и приятной.

 

6

 

А потом был гость. Высокий широкоплечий блондин с горящими синим пламенем глазами. Чуть кривоватой ироничной улыбкой на губах: начитанный самоуверенный красавчик. Покоритель всего, что можно и особенно – нельзя. Число рыдающих о нем девчушек и сохнущих молодок давно уже стало, шести, семи, восьмизначным.

И была ночь. Сладкая, длинная, бессонная. И было много ласковых слов и удивительных фантазий, которые незамедлительно претворялись в жизнь. Полная луна билась в окно, заливая своим отражением молодые прекрасные тела, сплетающиеся в мыслимых и немыслимых позах. И была в холодном серебре жгучая тоска, заставляющая волков выть, задрав морды к небу. Может быть, в тот момент им не хочется жить. Но те двое были далеки от таких мыслей. Неистовый танец любви вырывал из ее опухших губ крики и стоны. В них тонул тихий плач потревоженного дерева. Все-таки мастер чего-то не рассчитал: кровать скрипела тоненько и жалобно.

Густая, сочная тень выглядывала из коридора, пугала, сбивала девушку, не давая избавиться от ощущения присутствия кого-то еще.

Утром она проснулась поздно. Уставшая, впервые за полгода. Еще бы, после таких скачек… Но в глубине души цвело маленькое разочарование. Нет, с телом было все в порядке, даже вспомнить страшно, а вот в душе… она ожидала немного не то.

За ночь луна спалила все листья. И теперь сады были залиты золотом. Впервые, перед самым пробуждением, ей снилась выжженная земля, черная, в глубоких трещинах, и даже во рту горчило от дыма.

Уходя на работу, она не заметила… Нежное дерево не светилось спелым персиком. Оно было холодным и серым.

 

7

 

Она долго стояла, смотрела и не верила своим глазам. На какое-то мгновение ей показалось, что она зашла в чужую квартиру. Но нет, остальные-то вещи не изменились. Ее любимая кровать уже не была спело-вишневой, как обычно по вечерам. Черная, потрескавшаяся, трухлявая древесина. Отогнав самые дурные и абсурдные мысли, Ирина взялась за телефон, но длинные гудки тянулись бесконечно. Тогда она развернулась, захлопнула дверь и поехала к Алексею. Надо же выяснить, что случилось с ее мебелью. Но дома его не оказалось. Ирина долго бродила по тихой, почти деревенской улочке, пока ее не окликнули:

– Эй, красотка!

Она обернулась. Неряшливая пьяная бабенка стояла рядом, слега покачивалась и для верности держалась за забор.

– Тебе письмо.

Ирина округлила глаза.

– Мне?!

– Тебе, тебе. Чаво боишься? Оно не кусается, – усмехнулась пьянчужка, протягивая конверт. – Уехал он. Вот, просил передать.

Невероятно, но там действительно был ее адрес. Наваждение какое-то.

Бабенка между тем подмигнула Ирине и продолжила разговор:

– Слышь, подруга, одолжи пять рублей до завтрего. Трубы горят, удержу нет, хоть в гроб ложись. А я отдам, за мной не пропадет.

Как «подругу» не выручить? Ошарашенная Ирина достала из кошелька червонец и протянула ей.

– Ну спасибо, подруга, спасительница ты моя. Ты меня здесь подожди. Я мигом слетаю, самогоночки возьму. Посидим, как люди.

– Уж не схожу ли я с ума? – ужаснулась девушка.

– Чаво ты там лепечешь? Говори громче, у меня в голове шумит, – заметила пьянчужка.

– Ну, ну, – кивнула бабенка, – ты не беспокойся, я отдам деньги. А то, может… А?

– Нет, нет, – не оборачиваясь ответила девушка, ускоряя шаг.

Сегодня она решила переночевать у матери.

 

8

 

«Я не знаю, как, зачем и почему это получается. Мысли, словно дикие твари из дикого леса, разбегаются. Хоть бы одну ухватить за хвост, глядишь, вывела бы меня на потаенную тропочку, где остальные шастают.

Слов много. Они роятся, кружатся над головой, будто пчелы, и так же неуловимы. И я стою, как трехлетний пацан, глупо улыбаюсь и хлопаю глазами. Наконец-то ухватил с десяток словечек, но не тех, что надо, ни к селу, ни к городу. И хочется закричать себе: «Чего мелешь, дурак? Не то говорить надо. Ты же все испортишь. Не то». А я и сам знаю, что не то. Да забыл все на свете. Стою, смотрю на тебя и молчу. Грустно мне.

Почему тысячи женщин ходят вокруг, всякие разные, симпатичные и не очень, красивые и не очень, стройные и не очень… Почему?.. Сам знаю, что по земле. Почему только одна… почему только эта… По каким таинственным понятиям и законам природы отнимает покой и рассудок?

Когда ты вошла, я забыл обо всем. Какой семинар? Какие читки? Какое обсуждение? Я видел только тебя. слышал лишь твой голос. Долгое «с» в самое ухо и теплое дыхание, щекочущее шею. Это было уже потом, когда мы вроде бы познакомились, а пока… а пока я долго не решался с тобой заговорить. Называл тебя по имени-отчеству. А ты изредка появлялась, строгая, неприступная, вся в делах, и стремительно исчезала на полуслове в свой мир: к подругам, друзьям. Я завидовал им. Они могут разговаривать с тобой сколько угодно, быть рядом и… А я вижу тебя два раза в год на этих прикольных шабашах. Остальное время я говорю с тобой обо всем, и ты отвечаешь мне. И диалог у нас идет легко и просто. А ваше разрешение поцеловать в щечку так и утонуло в телефонной трубке. Так, наверное, сходят с ума.

Тогда была весна. Ты сидела рядом в короткой юбочке, закинув ногу на ногу. Я понимаю, что это не специально, но… более тонкой и жестокой пытки невозможно придумать. И смотреть нельзя, и не смотреть невозможно. Я пожирал тебя глазами, сотню раз накрывал твои говорящие губы своими… Еще ни одну женщину в жизни я не хотел так, как тебя. ты мое искушение, мое желание, мое безумство. Я не знаю, сможет ли воспринять сердце то, что видят глаза. Сможешь ли ты прочесть между строк…

Даже сейчас, когда я пишу это письмо, ты путаешь мои мысли, но что я могу поделать? В какое-то мгновение сердце радостно затрепетало, и мне показалось, что ты из моего мира. Показалось… Твой мир совсем иной, и я не властен над ним.

Прости меня за глупую выходку. Это выше моих сил. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Что еще сказать? Дай Бог тебе здоровья и хорошего мужа. Я буду молиться за вас.

Привет сестренке».

 

9

 

Седой Арктус обиженно ворчал:

– Я тебя предупреждал…

Вода лилась на пень и журчала, как бы возражая хозяину леса:

– Не попробуешь – не узнаешь…

Средний колдун опустился на колени, осторожно коснулся зеленых побегов, сладко щекочущих ладонь.

– У меня будет новое дерево.

– До новой глупости, – возразил Арктус.

– Не ругайся, учитель. Я вернулся в свой мир.