БАЛАКШИН Евгений Геннадьевич
Родился в 1962 году в Саранске. Рано остался без родителей. В 1981 – 1986 годах служил в Советской Армии. В 1981 году окончил Саранское художественное училище. С 1982 года – участник художественных выставок. С 1991 года – член Союза художников Российской Федерации.
Наиболее значительные выставки – «Молодость России» (Москва, 1989); Зональная выставка в г. Владимире; Выставка трех художников в ЦДХ (Москва, 1991); «Золотая кисть» (Москва, 1992); Выставка трех художников в ЦДХ (Москва, 1993) и другие. Женат, воспитывает дочь.
«Я» среди вчерашних лиц
Евгений Балакшин уже и не помнит, когда впервые проснулось в нем это любопытство к своей родословной, когда впервые влюбился он в эти старые фотографии, когда захватил его этот загадочный фотографический мир уже ушедшей эпохи.
Шло время, росла не только коллекция старых семейных фотографий, но и полнилась галерея лиц, характеров, судеб. Все это суммировалось, накапливалось, читалось сердцем. И просилось на полотно. Кисть нежно касалась холста, кисть думала, размышляла... Кто они, ее герои? Где носил их ветер судеб? Жили ли они в ладу с собой? Свободны ли были от корысти и расчета? Замечали ли цветущую ветвь яблони? Пел ли для них когда-нибудь соловей?
Так рождались первые полотна и лица далеких и близких родственников Жени, так складывалась серия его картин, которую он впоследствии без ложного пафоса назовет – «Моя родословная». Но постепенно ему становилось тесно в рамках семейного альбома. Россия, вчерашняя, ушедшая, позабытая, звала и звала. Так приходили к Жене его новые герои: Георгиевские кавалеры и первые председатели, командиры Великой Отечественной и комиссары гражданской... Женя писал их так же любовно как и своих близких. Он не отделял себя от них, вчерашних. Эгоизм его художнического «я» утонул в море новых мыслей и чувств. Они – тоже его родословная. Познавая их, он познает себя, поминая их, он спасает самого себя.
Мы боимся смотреть в зеркало своей судьбы – там тени прошлого. Женю кто-то пустил в Зазеркалье... Иначе откуда эта тихая грусть и легкая меланхолия его картин? Отчего его герои так откровенно, взыскующе-пытливо вглядываются в нас? Что они видят? Как получилось, что его герои смотрят на нас – и сквозь нас?! Что ждет их впереди? Что уготовила им и нам с вами судьба?
«Моя родословная»... Для случайных посетителей на выставке картин это – всего лишь ретро. Для живущих сегодняшним днем – вымысел. Для Жени серия картин «Моя родословная» – это сколки времени, перекрестки судеб. Его творческая программа, его авторское кредо выражены ясно и четко. Но его восприятие эпохи не бесстрастно как и у фотографа-художника. Фотодокументальный прием у Жени овеян духом романтики и героики, грустью потерь и несбывшихся надежд, радостью обретения и узнавания. Картины Жени влекут своей классической добротностью и сделанностью, продуманностью каждой детали, каждого мазка. Его авторское дыхание совсем рядом. Вот он лукаво улыбнулся, разглядывая фотопортрет деревенского щеголя «Новые ботинки» (1990).
На картине маленькая комнатка средней руки фотографа. Непритязательный профессиональный реквизит: плохо прописанный задник с обязательными березами и извилистой рекой, единственный венский стул и высокий столик, покрытый китайской скатертью с кистями. Венчает этот весьма «аристократический столик», ваза... с искусственными цветами. Остановись, мгновенье... В нарочито свободной позе перед нами сидит молодой симпатичный блондин, в модном костюме. Весело глядят на нас, блестя носами, новые стильные ботинки. Ну чем не денди?! Ну подумаешь, чуть-чуть выглядывает из-под брюк теплое мужское нижнее белье. Богато живем, ребята! Увидеть в портрете изюминку может только любящий человек, а Женя любит своих героев. Вот мы буквально чувствуем, как сжимается его сердце от чужой боли и тоски «Из блокнота офицера» (1992).
Вот она – роковая расплата,
Беспросветная боль и тоска,
Эмигранты поют, эмигранты
В никотинном чаду кабака…
Эти непритязательные строчки – стежки судьбы одного офицера – Сергея Костина. Это его рукой написаны горькие, нервно-бегущие строки. И сам он рядом. Красивое, с тонкими, трагическими чертами лицо, чисто выбритое, с щегольскими, аккуратными усиками. И вопрошающие, растерянные глаза…
В картине «С томиком Блока» (1993) Женя оставляет свою героиню наедине с самой собой. Нам трудно проникнуть в ее чуть тронутый грустью мир поэзии и молодости.
Почему мы так болезненно любопытно вглядываемся в лица нам незнакомые? Чего с такой надеждой ищем и интуитивно боимся найти? Когда-то мы все обречены на узнавание и горькое познание себя через них, ушедших. Любивших, мечтавших, страннически бредущих по тропинкам своих судеб...
«Ветеран войны 1914 года».
В овале умное, слегка усталое лицо с красивой бородой и ухоженными усами. Большой купол лба, колкий ежик упрямых волос. Вопрошающая требовательность взгляда. Это старший унтер-офицер из далекого четырнадцатого года…
«Челябинск, 1915 год».
Перед нами и перед фотографом позирует невысокий, крепкий, уверенный в себе казачий офицер. Блестят начищенные сапоги, победно звякают медали и Георгиевские кресты на груди. Рука покойно, привычно лежит на шашке. Только чуть-чуть, кажется, подрагивают лихо закрученные вверх усы…
«Командир» (1992) уверенно чувствует себя в богатой обстановке рабочего кабинета.
Крупная, статная фигура невольно привлекает к себе внимание. Бритое, властное лицо, жестко сжатые губы, холодные расчетливые глаза. Рука привычно сжимает стек...
«Дарю на память дорогой тетушке Евдокии Васильевне Чернышевой. Монахиня Агния. 1907. Октябрь, 22-го дня» – бегущим, взволнованным почерком надписана фотография. И рядом лицо. Молодое, божественно красивое. Своей чистотой, тишиной и голубиной нежностью поражающее. Жалеть ли нам Агнию, радоваться ли за нее, обретшую свой душевный покой. Образ жертвенной красоты и женственности льнет к сердцу, надолго оставляет печальный след.
Женя часто в своих работах воспроизводит обороты старых фотографий. Скурпулезно выписывает адреса известных в свое время фотографов, их рекламу. Женю немало интересуют и оставленные на фотографиях дарственные надписи. Красивый, зачастую, почерк, ничего, казалось бы, незначащие слова! А сколько в них заботы, желания утешить, разделить боль и радость. Милые послания сердца! Легкие небрежные взмахи пера, а за ними тень судьбы.
«На память дорогим родителям», «Дарю на память»... Да будут благословенны эти строки и руки, писавшие их.
Кто сказал, что детство – счастливая пора? Так ли уж он был прав?! Глядя на детские портреты Жени, находишь тому верное подтверждение. Мир детства у Жени совершенно особый, серьезный и мудрый. Дети у Жени напряженно смотрят в объектив, они напуганы и недоверчивы. Это взрослые смеются, когда фотограф «обещает птичку». Картинные дети Жени мудры настолько, что, кажется, знают, что их обманут. Птичка не вылетит, но навечно останутся их открытые губки, растерянные лица, сжатые в кулачки ручонки.
Серьезен мальчик на старинном велосипеде в аккуратной матросочке «Он погибнет в 41» (1993).
Сегодня мы знаем это. А он знал? Чувствовал ли? Откуда эта обреченность в его взгляде?
Наивный прием фотографа подать клиента как следует. Пусть даже маленького... А им не хватает росточка, вот и стоят они на венских стульях, сидят как фрукты на высоких круглых столиках, влиты в детские плетеные креслица. Какая отвага стоять на неокрепших ножках! Какая смелость поверить в обман! Они так и запомнятся вам. «Витя и Вова» (1991) – два крепыша в смешных тюбетейках и белых носочках. Почему-то даже маленькие детали запоминаются... Прижатый к груди кошелек («Витя и Вова», большой цветок на платье у «Анюты» (1990), короткие штанишки с большими пуговицами у героя картины «Плетеное кресло» (1991), трогательный малюсенький бантик «Веруси» (1991) и маленькие боты, и красный нагрудный бант с картины «Когда мой папа был маленьким» (1990).
Время жестоко. Оно затирает, сравнивает, заносит. Оно гуляет по лицам и судьбам, оставляет пятна на бумаге, заламывает уголки как на фотографиях.
Время – сильный соперник. Но его можно поймать, однажды вспомнив, что и у тебя есть корни. Женя взял кисть и вернул нам наши вчерашние лица из небытия. Они светят нам.
Лидия Гумбаравичуте
