* * *

Не пойму, что это значит:

Вот уже который день

Кто-то тонко-тонко плачет,

А неясно, кто и где.

Я – к старухе:

– Нету сладу! –

А она мне не спеша:

– Не пугайся, так и надо –

Это, милая, душа...

Я – легко и беспощадно:

– Нет причины плакать ей! –

А старуха:

– Ну и ладно!

А однако – ей видней...

* * *

Думал, что крепко связал,

А я ускользнула

Струйкой воды между пальцев,

Руки омывши.

Знаешь, а то, что осталось

(Свежесть осталась),

Лучше того, что хотелось:

Вода быстротечна;

Если ее остановишь –

Получишь болото...

* * *

Одиночество мое тихо чествую.

Закрома его полны светом прошлого.

Тишина его всегда – королевская,

Его зрение, как совесть, – дотошное.

Выливается количество в качество,

И утерянное памятью – вспомнится,

Плач далекий, как рубеж, обозначится,

Смех утихший, как соната, исполнится.

И является оно, как пророчество,

Снизошедшее на душу просителя,

И откроется сквозь имя и отчество

Свет Отечества – Отца и Спасителя.

* * *

Как все меняется!

Не узнаю страну...

Дороги искорежены, изрыты,

Мужчины то избиты, то испиты,

И в уголовной лексике тону.

Как все меняется! –

Не узнаю друзей...

Неужто с ними пройдено полвека?

Я этого не знала человека!

Не круг друзей – руины, Колизей.

Как все меняется!

Не узнаю себя...

Я так спокойна там, где раньше млела,

Я заболела тем, о чем не пела,

Былое безнадежно разлюбя.

И ко всему – не узнаю детей...

У них совсем не детские забавы:

Их игры бессознательно-кровавы,

И жуть берет от варварских затей.

Как все меняется! –

Другая даль и быль...

Иные дни – иные кривотолки,

Иные книги занимают полки.

Как много время сдуло, словно пыль!

Но неизменно то, что сокровенно,

Внутри меня разлито дерзновенно –

Вне этих стен, и сцен, и ран, и рам,

Оно осталось сладко и блаженно,

И чем-то светит тихо и смиренно, –

Как остужает страсти Божий храм.

В День Победы

До сих пор на местах былых боев находят
останки незахороненных советских солдат...

Цветами улицы полны,

Но вдовы безутешны.

Уж внуки выросли с войны,

Невиданной, нездешней.

И в небе голуби кружат,

И люди ходят в гости,

А по лесам еще лежат

Под синим небом кости.

Волками глоданы они,

Посечены дождями,

Что будут  т а к  погребены –

Они не знали сами.

Им тоже горек их приют –

Трясинная икота,

И привидения встают

Из топкого болота.

Ни рта у них, ни глаз, ни рук –

Без имени, без счета:

Солдат, разведчик, политрук –

Безликая пехота...

И кто мне этот страшный сон

В победный день приносит?

Мне всюду слышится их стон –

О погребеньи просят:

«Не доползти, не добежать

До кладбища...

Заройте!

Нам очень холодно лежать –

Родной землей укройте...

Пылают вечные огни

На площадях просторных,

Но не согреют нас они

В трясинах наших черных.

За голый холм среди равнин

Мы не жалели жизни.

Ужель погиб последний сын

В растерзанной Отчизне?»

В желаньи славы и побед,

Упившись новостями,

Мы все – невольно – столько лет

Хрустели их костями!

День красных роз и горьких снов.

Что ж, пейте, плачьте, пойте...

Но дальний голос просит вновь:

«Родимые, заройте...»

Ты в небо майское вглядись:

Не голуби – вороны...

Мой соплеменник, поднимись

На горе-похороны!

Ты песнь не пой, вина не пей,

Не выбирай невесты,

Покуда горестных костей

Не соберешь с родных полей

От Бреста до Одессы!

Не отвернись, не поленись

И не гляди со страхом,

А поклонись и повинись

Над этим горьким прахом.

И лишь когда найдет приют

Последний погребенный,

Закончится сыновний суд,

Самим тобой свершенный!

* * *

Циники нашего времени

вывели формулу счастья:

где хорошо – там и родина.

И уезжают.

С формулой этой согласна и я,

но чуть по-другому:

только на Родине мне хорошо,

даже если на Родине плохо.

А где хорошо – там и Родина.