Константин Смородин

 

* * *

Вдруг «накатило» и я покатил

по перекрёсткам в ночных лабиринтах

улиц уснувших, упавших без сил,

меж фонарей, снежной мутью повитых.

 

Бросилась с плачем в колёса зима,

жалуясь на разносольные грязи.

Как приведенья, столпились дома,

прячась в колючей и сумрачной вязи.

 

Мне даже совестно стало на миг

в собственной смуте пред смутой невнятной.

Город заснеженный словно поник.

Лишь фонарей обступившие пятна.

Что же? Куда же? Где нить Ариадны?..

 

 

* * *

Люблю огни ночного Ленинграда:

в каналах тёмных плещутся дома,

и первый снег кружит... Дворцов армада.

Как в латах рыцарских – сырая тьма.

В пыли алмазной сада Летнего ограда.

А в подворотне пан преследует наяду,

пытается обнять, но – взмах руки,

и, надо ж, экая досада,

на взмах руки вдруг тормозит такси.

Наяда радостно спешит:

– Не провожай, не надо! –

Но на прощание смягчается: – Прости!..

 

Пан раздосадован. Куда идти?

К тому ж – час тридцать. Развели мосты.

 

Снег падает, с дождём перемежаясь.

Кошчонка чёрная дорогу перешла.

Пан скачет, нецензурно выражаясь.

А улица белым становится бела.

 

* * *

Город юности моей –

Ленинград,

ты Москвы мне был милей

во сто крат.

 

Ты открыл мне сто дверей –

выбирай,

но борол меня Борей

через край.

 

Я покинул дивный град

Ленинград.

Дней прошедших дождь и град –

виноград.

 

Нынче вышел на парад

Петербург, –

Ленинграда старший брат.

Здравствуй, друг!

 

* * *

Дым плывёт над городом

сизокрылым голубем.

 

Солнца край на западе

тает алой заводью.

Звёзды пробиваются

на вечернем бархате.

Треск морозный ловит слух.

Снег лежит – лебяжий пух.

Ночь грядёт морозная,

ясная и звёздная.

Что с луною делают?

Смотрит старой девою.

И зовёт со всех сторон

зимней ночи светлый сон.

Никуда не денешься,

влюбишься и женишься.

Я уже, наверно, сплю?

Свет луны вслед кораблю...

 

* * *

Тихо движется река.

Берег неподвижен.

Но меняет берега

время. Видишь?.. Вижу!..

Сорок лет тому назад

здесь лежал на пляже, –

унесла его вода

с красноталом даже.

Там вон с удочкой сидел.

Да, на перекате.

Перекат тот вроде цел...

Только он ли, брате?..

Деревенька тут века

над рекой стояла.

Унесла её река

вместе с красноталом.

Вновь стою я над рекой –

движется, как время.

Небо. Тишина. Покой.

Вечер дышит в темя.

* * *

Слава Богу за всё, за всё

я иду по тропе, тропе

на крутом берегу, берегу

над зелёной водой, водой

 

Долгий день всё плывёт, плывёт

и от зноя пылит, пылит

я иду над рекой, рекой

над зелёной водой, водой

 

Слава Богу за всё, за всё

скоро солнце зайдёт, зайдёт

над рекою закат, закат

зной в себя соберёт, соберёт

 

и проникнет тогда река

в серебристую ночи стынь

и осядут росой века –

жемчугами ночных пустынь.

 

 

* * *

Редкая птица долетит до середины Днепра...

 

1

Не раздражайте пустоту,

она ответит тонким звоном

иль дребезжанием вагона

на оборвавшемся мосту.

 

Что прошлое? Пустой вокзал.

Ты опоздал, там просто пусто.

Пустой вагон продребезжал.

Мост оборвался, шпалой хрустнув.

 

2

А жизнь? Она горит огнём

и пеплом сыплется под ноги,

и исчезает вслед за днём

в вечернем сумраке дороги.

Одно утешит: красота.

Ты присмотрись – она повсюду,

она повсюду разлита

свидетельством, что жизнь есть чудо.

 

3

И оживёт пустой вокзал,

и поезд тронется на малой,

и мост, что в темноте пропал,

вновь через бездну бросит шпалы.

 

 

* * *

Живу своей жизнью в дремучих, нездешних лесах,

средь чувств непонятных и мыслей, бредущих без троп,

в душе иногда возникает неведомый страх,

как будто бы кто-то глядит на меня в микроскоп.

 

Я – что, незаметен? Я – гордый, я – сильный, большой.

В душе нарастает как хохот раскатистый страх.

Приходится нянчиться с нежной и робкой душой:

не бойся... ещё полетаешь... лишь тело рассыплется в прах...

 

Не бойся, душа, я найду в этих древних лесах

заветный обрыв, что позволит однажды взлететь,

парить над пространством, как ангел, парить в небесах.

А смерти-то – нет, говорят. Надо верить, и делать, и сметь...

 

 

* * *

Ты заглянул в чужую жизнь

и там уснул.

Издалека думал: вулкан,

в вулкане – гул,

когда же в кратер заглянул,

то понял – храп.

Хотел бежать, да клонит в сон.

Всё, брат, пропал.

Тебе приснилась твоя жизнь?

Вставай, пора...

* * *

Время движется с космической скоростью,

Господу надоело наше пустое времяпровождение,

и если гнев Его пока пролился кислотной моросью,

то невозможно не понять: это – предупреждение.

 

Стадо кочует от телеэкрана к экрану компьютера,

от гаджета к гаджету, от мобильника к мобильнику,

и если требуется перекусить (вечер там или утро),

то можно по навигатору пройти к холодильнику.

 

Мир виртуальный всё громче стучит и яростней

в двери и окна, в крыши и в наши головы, –

и исчезают леса, высыхают реки, тают снега полярные...

скоро опять мы предстанем пред Господом, голые.

 

 

Триптих

 

1

Всё это ремесло,

всё – вопреки тебя:

связалась пара слов

и вот живут, скорбя.

 

Готовы убежать

под именем чужим, –

пока ты их рожал,

ты был необходим.

 

Тебе сыграю туш! –

ты этого хотел?

Как много Тел и душ,

как мало Душ и тел.

 

2

Мысль изреченная – есть ложь.

Ф.  Т ю т ч е в

А сам-то не по лжи

живёшь и хлеб жуёшь?

Давай, пиши, пиши.

Всё сказанное – ложь.

А то, что не сказал –

другому передай.

Ночь. Улица. Вокзал.

А дальше – угадай.

 

3

Все те красивые слова –

к чему они?

Плотва, плотва.

А щука-то не дремлет.

И золотая булава

уже вонзилась в землю.

 

И нашим чувствам вопреки,

и нашим увереньям,

на берегу ночной реки

мы упускаем время.

 

 

* * *

Гляжу на томики поэтов,

слеза не вдруг щекочет глаз,

ведь это – жизнь!.. вот эта!.. эта!..

что так горела и рвалась

в страстях, в исканиях, в страданьях,

не сокрушивши мирозданья, –

в потёртый томик улеглась,

в обычный томик уместилась!

Какая боль!.. Какая милость...