Жанна ТУНДАВИНА, 16 лет

Рассказы

ПРОИСШЕСТВИЕ В РАБОЧИЙ ДЕНЬ

Слесарь Виктор Елфутин в ярости схватил стоявшую на зеленой травке пустую бутылку, быстро оглянулся по сторонам, дабы убедиться, что вокруг нет ни одного прохожего, и, сотрясая ею, словно гранатой, бросился туда, где стояли в ожидании неминуемой мести его товарищи по работе. Те, едва завидя, что он сдвинулся с места, трусливо переглянулись, и в ту же секунду обратились в бегство. Елфутин не отступал. Он несся за ними с бутылкой в руке, спотыкаясь и без конца крича:

— Ах вы, гады такие! Я вам сейчас покажу! Ну, погодите у меня, я вам устрою веселую жизнь! А ну, стоять! Руки вверх! Все равно не уйдете!

Но догнать их было невозможно, и тогда Елфутин запустил в них бутылкой издалека. Однако торжествовал он, глядя, как они с воплями пытаются увернуться, совсем недолго, потому что из-за угла неожиданно вышел бригадир Виталий Петрович, а стеклянный снаряд, пущенный мстительной рукой Елфутина, летел прямо в черноволосую голову бригадира. Тот с воплем кинулся наземь и только чудом избежал удара. Когда Виталий Петрович, немного придя в себя, встал на ноги, грозно оглядывая по очереди всех своих подчиненных, у Елфутина затряслись колени.

— Это что за хулиганство? Кто бросил бутылку? — спросил бригадир страшным голосом.

Тотчас же три указательных пальца взметнулись в направлении Елфутина:

— Это Елфутин! Он кинул бутылку! Погубить нас он хотел, да и вас заодно, Виталий Петрович!

Строгий бригадир быстро повернулся в сторону несчастного Елфутина и голосом еще более страшным, чем в первый раз, произнес:

— Елфутин, это что такое? Ты совсем с ума сошел, что ли? Или как тебя понимать прикажешь?

— Так я ж не нарочно...

— Оправдываться будешь? — спросил бригадир.

— Буду,— подтвердил подчиненный, так как ничего другого ему не оставалось, и отчаянно завопил: — Не виноват я! Это вон они все подстроили, гады! Господи, с какими же извергами я работаю, а?! Они ведь, Виталий Петрович, хотите верьте, хотите нет,— они, эти фашисты, в землю меня живьем закопали!

Бригадир разинул от удивления рот, и волосы у него встали дыбом под кепкой.

— Как в землю? — промямлил он, не отрываясь глядя на Елфутина.

Тут трое других подчиненных вновь разразились криками:

— Елфутин сам виноват! Это не мы! Мы ничего не знали!

— Да объясните мне наконец, что у вас такое стряслось! — взорвался бригадир.

— А пойдемте на место происшествия,— сказал Елфутин, беря Виталия Петровича под руку и быстро увлекая вперед.— Пошли туда, где мы трубу меняли, там я расскажу о том, что эти изверги со мной проделали, да заодно и покажу!

Остальные тихо двинулись за ними. На месте происшествия стоял трактор, валялась старая широченная труба, и возвышалась гора свежей земли.

— Вот здесь все и случилось,— сказал Елфутин.— Пока трактор не приехал, мы, сами знаете, лопатами три дня тут махали, вот эту прохудившуюся трубу выкапывали. Как трактор приехал сегодня, Мишка сразу сказал: «Кончаем, пусть теперь он повозится!», и мы лопаты тут же побросали. Ну вот, выкопал трактор, значит, эту трубу, потом подъехал кран, вытащил ее, а новую туда опустил. Тут глядим, время уж обед, разошлись все по домам: Ну, а я утром с женой сильно поругался, вот и решил: не пойду обедать ей назло. Так вот, делать было нечего, потому спустился я в яму, лег в ту самую трубу да и заснул крепко-крепко. Не заметил даже, как с обеда все вернулись.

— И в рабочее время спал? — зашипел Виталий Петрович.

Тут трое слушателей, стараясь хоть как-то оправдаться, вновь закричали, перебивая друг друга:

— Да, да, он спал! А знаете почему сон у него такой крепкий был? Он с утра пришел пьяный в дымину!

Елфутин подпрыгнул от досады и тут же стал оправдываться:

— Да я ж, ей-богу, не виноват, Виталий Петрович! Ну, выпил сто грамм, с кем не бывает! Я ведь слышал, что с обеда все вернулись, но вылезти не смог, я слабость просто какую-то почувствовал страшную! И голова у меня закружи­лась, и глаза видеть перестали, и уши мне заложило, и сердце заболело, и кашель мучить начал, и в поясницу вступило, и ногу свело. А полежал-то я там после обеда не больше одной минуточки!

— Врет он, врет! — вмешались остальные.— И никуда у него не вступало и ничего не свело! Он пьяный сегодня! А в трубе он не минуточку лежал, он там полчаса дрых!

— Врете, гады! — в ярости заорал Елфутин.— Не полчаса, а пятнадцать минут только!

— И про меня он неправду сказал,— выступил вперед Мишка.— Когда трактор приехал, я вообще не говорил «кончаем, пусть теперь он повозится», а сказал: «Не лени­тесь, ребята, копайте тоже!» А он по пьянке забыл!

— Кто? Ты сказал? — с вызовом спросил Елфутин.

— Я сказал.

— Ты?

— Я!

— Врешь!

— Сам ты врешь!

— Замолчите! — завопил бригадир.— Расскажешь ты мне наконец все толком, Елфутин, или нет?

— Так я и рассказываю, Виталий Петрович,— продолжал Елфутин.— Ну вот, решил я, значит, полежать в этой трубе еще минуточку. Думаю, как отъедет сварка, разбудят меня! Разбудили, думаете? Тридцать минут сплю, сорок, час, а обо мне никто и не вспомнил! Стали трубу в землю закапывать – и тут не вспомнили, изверги! Так и похоронили заживо! Ну, тут я проснулся, глядь, а я уже в могиле лежу. Как начал там ползать, выход искать! Чуть не задохнулся. Тут слышу – трактором сверху копают, вспомнили-таки, гады, звери, лешие! А у меня там под землей и баки все поседели даже, видите? Ну вот, откопали они меня, а потом пришлось всю работу заново делать. Я тоже работаю, а сам думаю: «Погодите, изверги, вы еще поплатитесь!» Лишь только работать кончили, схватил я бутылку – и бегом за ними. Жалко вот, не попал!

Но бригадир уже не слушал последних слов – он не знал, плакать ему или смеяться.

ПИСЬМО УЧЕНИКА

«Большой тебе от меня приветик, Коля! Пишу это письмо, потому что не терпится рассказать тебе еще одну историю, случившуюся в нашем чертовски изобретательном, известном на всю школу девятом классе «А». Ты точно будешь хохотать до упаду, когда все узнаешь! Ну ладно, не буду тебя томить, начну описывать это событие.

Знаешь, с чего все началось? В среду на уроке физики, когда наш учитель Юрий Аркадьевич стал вызывать ребят и девчонок к доске решать задачи, выяснилось, что никто не знает формул. Ну, Юрий подсказывал-подсказывал, ставил всем тройки с минусами, приговаривал: «Еле-еле душа в теле!» А потом ему, видно, все это надоело, поднялся он в полный рост и как рявкнет: «Беспардонные лентяи! Завтра же проведу письменный зачет по формулам и выставлю в журнал все полученные вами двойки!» Когда прозвенел зво­нок с урока, мы еще пытались его уломать, чтобы он перенес зачет хотя бы на послезавтра, но Аркадьевич был непреклонен как гора.

На следующий день, Коля, пришли мы все, как обычно, неготовые – все, кроме нашей отличницы Надьки Дипановой, которая, уж не знаю как, умудряется готовиться каждый день к каждому уроку. Как только так можно! Ну ладно, вообще не о Надьке сейчас речь, а обо всех остальных. Принялись мы, значит, думать, как бы нам сделать так, чтобы зачета не было, или хотя бы чтоб можно было незаметно списать. Ведь наш Юрий, если увидит у кого-то шпаргалку, сразу ставит двойку в журнал без всяких разговоров, и дело с концом. Думали мы думали, и тут Сашка Ефимов вот что придумал:

— Надо,— говорит,— сделать одну большую шпаргалку на всех и повесить ее в такое место, где мы будем ее видеть, а Юрий не увидит. Написать там все формулы, а потом спокойненько списывать оттуда!

Идейка была, конечно, хорошая, и наши девчонки тут же кинулись делать эту шпаргалку. Сделали-то они ее быстро, ни одной формулы не забыли, и вообще классная она у нас получилась, но только вот мы никак не могли придумать, куда же все-таки ее повесить. Вот если бы Юрий весь урок сидел за своим столом, мы примостили бы ее над доской, у него за спиной, и дело с концом. Но только у него дурная привычка, как почти у всех учителей — вечно он во время урока ходит по классу между рядами. Положение казалось нам безвыходным. И все-таки, знаешь, Колька, мы нашли выход! Только представь себе, какое место мы придумали для этой бумажки с формулами — спину нашего Юрия! Честное слово, не вру! Мы решили повесить эту шпаргалку на его спину! Во идейка, да? Когда прозвенел звонок на урок. Борька, который сидит на первой парте, вытащил булавку, прицепил к ней шпаргалку, и все мы стали ждать. Через минуту наш Юрий Аркадьевич вошел в класс, остановился чуть позади Борькиной парты к нему спиной и попросил, чтобы мы его поприветствовали, как он делает каждый урок. Когда все встали, Юрия окликнула одна девчонка с последней парты. Она стала спрашивать, сколько вариантов будет в зачете, сколько формул надо написать, чтобы получить четыре, ну и прочую дребедень, а Борька улучил момент, и пока та отвлекала учителя, приколол сзади к воротнику его костюма нашу шпаргалку. Потом Аркадьевич сказал нам: «Садитесь!» Мы сели и вздохнули с облегчением. И начался зачет!

— У кого увижу шпаргалку,— грозно предупредил Юрий Аркадьевич,— тотчас же заберу тетрадь и выставлю двойку в журнал!

Потом он ходил между рядами, зорко наблюдал за всеми учениками и очень удивлялся, почему это никто сегодня не пытается списывать. А между тем весь класс спокойно списывал с его спины. Все были очень довольны, но тут произошло большое несчастье. Дверь открылась, и директор школы позвал:

— Юрий Аркадьевич, можно вас на минуточку? Юрий Аркадьевич вышел за дверь, поговорил о чем-то с директором, потом опять вошел в класс. Так как он повернулся спиной к директору, тот увидел нашу бумажку на спине физика. Мы все сразу замерли от страха.

Ой, если бы ты видел, что стало с директором! Глаза у него сделались по ложке, челюсть быстро отвалилась до самой середины шеи; он влетел в класс, подскочил к Юрию, сорвал нашу шпаргалку с его спины и показал ее ему. Тот застыл, как парализованный, минуты на полторы. Потом в ярости изодрал бумажку в клочья и зашипел, не находя, наверное, слов для того, чтобы выразить свои чувства. Поэтому и решил выразить их на змеином языке. Зато у директора слова нашлись. Да еще какие! Размахивая руками, он заголосил:

— Лентяи! Хамы! Вы переходите все границы, оскорбляете учителей, как вам заблагорассудится! Нахальные двоечники! Спросить вас, зачем пришли в школу, вы все скажете: «учиться», но никто из вас, за редкими исключениями, не занимается ничем, кроме выматывания нервов учителя. И вы еще хотите идти в десятый класс? После такой выходки не думайте об этом! Получите аттестаты за девятый класс и устраивайтесь куда хотите! Идите вон в училища! Это надо же додуматься до такой наглости!

Аркадьевич во время этой гневно-обличительной речи бегал по привычке между рядами, пыхтел, как сломанный паровоз, да изредка вставлял словечко.

Что сказал нам Юрий Аркадьевич после ухода директора, уж даже неудобно пересказывать. Этот зачет пришлось переписывать на следующем уроке, да еще оценки ставили на балл ниже. После того дня, проводя в нашем классе зачет или контрольную, физик всякий раз ощупывал руками спину. Ну вот и все. Пиши ответ!

Твой друг Денис».

ОБЪЯСНЕНИЕ

— Значит, так,— говорил однажды вечером Эдик Учватов, прохаживаясь по комнате и время от времени поглядывая на диван, где сидел его немолодой друг Геннадий Назарович.— Раз уж ты решил обратиться ко мне за помощью, вот что я тебе скажу, дорогой Геночка. Объяснение в любви – дело пресерьезное. Тут нужны ум, тонкость. А главное, необходимо свою пассию заранее подготовить к этому объяснению. А то бывают, знаете, такие неженки – им скажи «я вас люблю», они сразу: «ох!», «ах!» – и хлоп в обморок! В результате обе стороны разочарованы, недовольны – он из-за того, что его возлюбленная оказалась столь слабовольной, что в наши дни отнюдь не привлекает мужчин, ну а она из-за того, что так опозорила себя перед своим рыцарем. Кстати, как, ты сказал, зовут твоего ангела из дома напротив?

— Цецилия,— промямлил тот.

— Очень хорошо, Гена. Красивое, необычное имя, из которого можно придумать множество ласкательных кличек, например: Цаца, Цыпочка и тому подобное. Впрочем, я забегаю вперед. Ведь в данный момент ты хочешь всего лишь познакомиться с ней, не правда ли? О'кей. Обещаю помочь тебе набраться решимости и сделать первый шаг к райскому счастью.

— О нет, я никогда не решусь! – простонал в ответ Геннадий и повалился на подушку.— Понимаешь, Эдик, год уже ее люблю, каждый день в пять вечера она проходит мимо моего дома в детский сад за дочкой, триста раз я собирался подкараулить ее и начать разговор, да все никак не могу! Каждый раз думаю: неужто нужен ей такой как я, старый, робкий, лысый? Ведь красивей ее никого на свете нет!

Не придавая никакого значения причитаниям Геннадия, Эдик весело спросил:

— Слушай, ты читал «Красное и черное» Стендаля?

— Нет, не читал.

— А зря, Геночка! Если бы ты читал, ты сейчас знал бы, что чересчур уверенных в себе красоток надо укрощать, больно уязвляя их самолюбие своим пренебрежением. Знаешь, как добиться любви этой твоей... опять имя забыл, черт возьми! Ладно, неважно. Ты, дорогой Геночка, должен держать ее в страхе.

— В каком там страхе! Это она на меня наводит ужас своей небесной красотой!

— А со дня вашего знакомства, то есть с сегодняшнего, вы поменяетесь ролями, понятно?

— Как это?

— А вот так. Где у тебя печатная машинка? Сейчас будем писать сценарий знакомства. Кстати, я принес тебе парик, надень его и не стыдись больше своей лысины. Ну, я начинаю. Итак, начало знакомства... Значит, твоя цыпа проходит мимо этого дома. Ты в это время прячешься в подъезде. Потом выходишь, и тут я сбрасываю тебе свой красивенький кошелек с деньгами. Не открывай рот, слушай дальше. Ты быстренько подбираешь кошелек, догоняешь ее, только ни в коем случае не несись за ней как угорелый, не забегай вперед, а просто спокойно иди себе, как и подобает степенному джентльмену твоих лет. Догнав эту цыпу, ты должен обаятельно улыбнуться и вежливо спросить: «Скажите, милая девушка, не вы ли потеряли этот кошелек? Я только что поднял его вон там, на дороге, и судя по аромату, исходящему от него, решил, что обладателем его, видимо, является какая-то молодая дама». Тогда в ее глазах вспыхнет оживление и она воскликнет: «Ой, спасибо вам большое, он действительно мой. Как только я умудрилась его потерять!» — и возьмет кошелек из твоих рук.

— Но ведь это же не ее деньги, Эдик!

— Послушай, наивный мой приятель, твоя кисочка ведь не такая дура, чтобы отказываться от лишних денег, так легко ей доставшихся! Подожди, сейчас напечатаю все, что придумал, и приступим к разработке дальнейшей тактики.

Эдик сел за стол и принялся стучать на машинке, а Геннадий Назарович в парике вскочил с дивана и начал бегать по комнате из угла в угол и без конца причитал:

— Обаятельная улыбка! Степенность! Вежливость! Разве я смогу? Разве у меня получится? Да ведь я при виде ее вновь с ума сойду! Нет, я непременно допущу какую-нибудь оплошность в разговоре с ней и тогда — конец! После этого она ни за что не станет со мной разговаривать! Я же противнее — полное ничтожество! Ох, несчастный я, несчастный! Ни на что я не способен, никуда не гожусь! Эдик кончил печатать и сказал:

— Так. Теперь явление второе. Послушай, Гена, сколько минут ходьбы до детского сада?

— Минут десять – двенадцать. Эдик, не придумывай ничего сложного, мне это не под силу!

— Только без паники! Когда она возьмет у тебя кошелек, ты должен будешь еще некоторое время идти рядом с ней; причем пристально в нее вглядываясь. Через минуту ты с интересом спросишь ее: «Скажите, мое лицо не кажется вам знакомым?» «Нет, а что?» — удивится она. Тогда ты пояснишь: «В нашем Доме моделей год назад работала манекенщицей одна очаровательная девушка, чрезвычайно похожая на вас». Тут она изумленно воскликнет: «Вы работаете в Доме моделей?» И ты интеллигентным тоном ответишь: «Совершенно верно, я модельер». После этого ее интерес к тебе обеспечен! Кстати, после сказанного не забудь представиться.

— Эдик, ты, наверное, рехнулся! Какой Дом моделей, какой модельер! Я же никогда в жизни им не был! Я не смогу лгать Цецилии! Она по глазам поймет, что я вру!

— А ты надень темные очки,— посоветовал Эдик.— Женщины любят загадочных незнакомцев, у которых взгляд спрятан за очками. С такими людьми они непременно желают встретиться еще раз, так как им очень хочется увидеть глаза того мужчины и взгляд.

Теперь печатаю тебе слова, которые ты должен будешь сказать ей в оставшееся время: «Простите, милая девушка, что я принял вас за другую. Теперь я ясно вижу — вы ничуть не похожи на ту манекенщицу — у вас совершенно другая походка, манера поворачивать голову, взгляд, и даже одеваетесь вы по-иному». Тут ты должен игриво рассмеяться и промолвить вслед за этим: «У вас больше вкуса, чем у нее, хотя она работала манекенщицей».

Потом ты замолкаешь. Не открывай рта до тех пор, пока эта девица сама не заговорит. Отвечай ей остроумно, с улыбкой, вежливо, оставайся в рамках приличий. Если она начнет о чем-то рассказывать тебе, притворись рассеянным, но сам, не отрываясь смотри ей в лицо так, чтобы она этого не заметила. А когда увидишь на ее лице тревожное выражение, скажи с теплотой в голосе: «Вы прекрасно говорите, в первый раз слышу такую изящную красивую речь. Вы, случаем, не писательница?»

Тут она расплывется в улыбке и выложит все о себе. Кстати, не забудь спросить, как ее зовут и называй обязательно по имени-отчеству.

Вот,  прочти,— сказал Эдик,  протягивая Геннадию листок.— А сейчас я позабочусь о том, чтобы твоя пассия в самое ближайшее время пригласила тебя в гости. И позволь мне взять какой-нибудь твой пиджак постарее.

— Ох, делай что хочешь, но я тебя заранее предупреждаю — ничего у меня не выйдет! У меня даже сердце покалывает от страха!

— Ну, знаешь ли, дорогой Геночка, ты можешь еще отказаться. Насильно я тебя знакомить ни с кем не собираюсь. Да ты читай, читай.

— Прочел уже! Никак я не пойму, Эдик, зачем мне нужно разыгрывать перед ней эту комедию! Для чего требуется дурацкая роль модельера?

— А для того, Геночка, что женщины вроде этой цыпочки не любят простых смертных! Им по душе только шикарные властители с карманами, полными купюр. А ты, позволь тебе напомнить, простой токарь с завода, милый друг! Ты думаешь, эта красотка смотрит на мелкую сошку вроде тебя? Нет уж, держу пари, она считает достойным себя только человека, которого всюду знают, перед которым все преклоняются!.. Теперь понял?

— Погоди, Эдик, я ведь на ней жениться хочу! А как? Не могу же я всю жизнь потом скрывать, что я не модельер?!

— И не будешь. Все равно у вас до свадьбы дело не дойдет – через месяц – другой ты ее разлюбишь.

— Не понимаю!

— Видишь ли, я прекрасно знаю женщин такого сорта — им грош цена; и у тебя через некоторое время тоже глаза откроются. Она будет говорить, что любит тебя, и, возможно, даже поверит в это, но на самом деле она влюбится исключительно в твои несуществующие славу и доходы. Впрочем, сейчас не думай об этом. Скажи себе: «Будь что будет» и живи сегодняшним днем, стараясь взять от жизни все, что можно. А сейчас выучи наизусть монолог, что я тебе сочинил. У нас еще целых два часа в запасе. Да, забыл сказать: этот старый костюм мне придется испортить. Ухожу накладывать грим, который мне потребуется.

Когда через некоторое время Геннадий Назарович затвердил в памяти предложенный ему монолог и заглянул в кухню, у него сам собой вырвался крик ужаса. Эдик облачился в старый серый пиджак Геннадия, к которому теперь были белыми нитками пришиты две черные заплаты, причем на самых видных местах. Под глазом у Эдика красовался искусно нарисованный синяк. Шнурки ботинок были развязаны, волосы ужасно взлохмачены, а кепка надета наизнанку и козырьком набок.

— Явление третье,— заговорил он, увидев Геннадия.— Вы с цыпой доходите до детсада. Прежде чем она входит туда, чтобы забрать ребенка, из-за угла вдруг появляется пьяный и начинает нахально приставать к ней. Она, естественно, пугается, но за нее вступаешься ты, храбрый рыцарь, только, прошу, без побоев. После двух — трех фраз ты читаешь ему лекцию о вреде алкоголя, которую читал на заводе. Тут происходит чудо: пьяный раскаивается, клянется стать человеком, просит прощения у тебя и у дамочки.

— А если он не раскается!

— Обязательно раскается! Пьяный-то этот буду я. Потом ты проводишь ее домой, а то как бы этот пьяный не нарушил свою клятву и не вернулся. Она соглашается. По дороге будь очень внимателен к ее ребенку. Дай ей номер своего телефона. Все. Знакомство началось.

— Нет! Не смогу! Боюсь!

— Поздно, Геночка, дело начато. А сейчас беги в магазин, купи там портфель, записную книжку и дамские духи.

— А духи зачем?

— Забыл, что кошелек должен источать аромат? Давай!

«Нет, у меня ничего не выйдет!» — решил Геннадий и отправился в магазин.

Когда он вернулся, Эдик рисовал. По столу были разбросаны карандашные наброски красоток в изысканных туалетах. Эдик собрал их в стопку и сунул в новый портфель.

— В случае чего — это твои новые модели,— сказал он.— А теперь начнем тебя одевать. Чтобы выглядеть богатым, возьми на время мой перстень. Тещин подарок. Смотри не потеряй, а то меня теща потом повесит. Галстук и шляпу тоже отдаю тебе свои. Вот этот костюм. Ботинки. Часы. Темные очки. Портфель в руки. Так. Готово! Вылитый модельер!

В запасе оставался еще целый час, однако нетерпеливый Геннадий, трясясь от страха, понесся на улицу поджидать свою даму сердца, а Эдик остался в Гениной квартире. Не прошло и пяти минут, как в дверь позвонили. На пороге стоял Геннадий.

— Что это ты? — удивился Эдик.

— Эдик,— лязгая зубами, прохрипел тот,— у меня шнурок на ботинке развязался. Завяжи, пожалуйста.

— А сам ты разве не можешь? — очень удивился Эдик.

— Нет. Руки у меня трясутся. Ох, ничего у меня не получится, чувствую я это!

Гена удалился, но через минуту вернулся снова.

— Эдик,— опять захрипел он,— я сейчас к стене прислонился. Посмотри, не испачкан ли пиджак мелом?

Эдик посмотрел. Мела не оказалось. Геннадий ушел.

Через небольшой промежуток времени все повторилось.

— Эдик,— вновь послышался голос, напоминающий скрип двери,— на улице сильный ветер. Не растрепалась ли моя прическа?

— Да нормально все! — завопил Эдик, потеряв терпение.— Иди же наконец!

В течение ближайшего получаса Геннадий появился в квартире еще восемь раз. В первый раз он попросил забытый им сценарий, во второй побрызгался одеколоном, в третий — прибежал спросить, как ему представиться — по име­ни-отчеству или просто по имени, в четвертый выпил для храбрости, в пятый упал на колени перед иконой и помолился, в шестой горячо просил Эдика написать для него портрет Цецилии, в седьмой заплакал и сказал, что это выше его сил, в восьмой попросил валидола.

Он прибежал и в девятый раз несколько позднее, но уже затем, чтобы нечеловеческим голосом крикнуть:

— Она идет, слышишь! Она появилась! Она приближается! Я в ужасе!

Эдик быстро вытолкал друга за дверь и сказал:

— Иди, не теряй присутствия духа, а главное действуй согласно сценарию.

Геннадий выскочил на улицу и, учащенно дыша, стал смотреть, как приближается его пассия. С каждым ее шагом Геннадию становилось все страшнее, так как она оказалась куда красивее, чем он думал раньше, когда созерцал ее издали. Потому дрожал он, словно на улице был сорокаградусный мороз, а сердце, полное любви, постоянно напоминало о себе острой, непрекращающейся болью.

— Я не могу! У меня не получится!

Тут она подошла совсем близко и, не взглянув в его сторону, прошла мимо. Он едва не свалился в обморок. В это время к его ногам упал кошелек.

— Действуй! — крикнул сверху Эдик.

Геннадий подхватил кошелек и кинулся вслед за Цецилией.

— Девушка,— пропищал он, оказавшись возле нее.— Девушка...

Согласно инструкции, вслед за этим он должен был поинтересоваться, не она ли потеряла кошелек. Но не успел. С ним случился инфаркт.