Ольга Воробьева
* * *
Колян геройствовал с дружками:
Махали спьяну кулаками,
Разбитые валились в грязь
И пьяных грабили, смеясь.
А после шёл к жене, и часто
В ночи закатывал скандал.
Ребёнок их, от крика красный,
Прижавшись к матери, икал.
Она ныряла в кухню рыбкой,
Поспешно грела жидкий суп,
И сквозь послушную улыбку
Текли алмазы по лицу.
Он засыпал под шёпот тонкий,
И мутно плыло, как в кино,
Лицо смеющейся девчонки,
Забытое давным-давно.
Вера
Маме
Отчего во вселенной бессчётны планеты,
Ну, а мы родились и живём на Земле.
Между мной и тобой понимания нету:
Ты – свеча на ветру, я же уголь во мгле.
Ты трепещешь, а я тороплюсь разгореться,
Чтобы жар мой достиг самых дальних планет,
Чтобы грел-полыхал, как влюблённое сердце,
Как звезда, и по смерти дарящая свет.
А тебе же мерцать, оставаясь примером,
Сумрак ночи пронзать, раскалясь добела.
Но где светит свеча, там присутствует – Вера,
Ведь не зря же тебя мама так назвала!
ВРЕМЕНА
Поэма
Я хочу ощутить воздух прежних времён,
Где от предков моих не осталось имён,
Где сошли они, как поколенья травы...
Но увидеться с ними нет средства, увы.
Всё быльём поросло, всё забыто давно,
Только редкие фото и кадры кино.
Как узнать мне тебя, уходящая Русь,
Как прочувствовать?
Впрочем, пойду-ка пройдусь.
Деревянные домики, сельский уют,
У крылечка просевшего флоксы цветут,
Постаревшая яблоня машет рукой,
На колонку старушка идёт за водой.
А вдоль улицы – пирус, среди тишины...
Эти домики строились после войны.
Время было – весеннему ливню под стать:
Все спешили упущенное наверстать,
И проблемы преодолевали шутя,
Всем делились и радовались гостям.
Постепенно уходят от нас старики,
Промеж старых домов лезут особняки,
Словно в землю забросили их семена –
Это просто меняются времена.
Просто дети сменяют ушедших отцов,
И в кадушках не солят уже огурцов,
Дров не пилят на кОзлах двуручной пилой,
Под гармонь не гуляют – жизнь стала другой.
Только память о прошлом живёт среди нас...
Моя бабушка, вот, при царе родилась.
Она низкой была и от оспы рябой,
И о жизни своей говорила со мной:
«Я седьмая в семье была. Что за житьё!
Помню, мать стоит, кровь, помню, каплет с неё
Прямо на пол. А пол-то в избе земляной.
А бельё-то в корыте стирали золой.
Нас, ребят, по теплу собирали учить,
А зимой без обувки сидишь на печи, –
И вздыхала, – теперь изменился народ:
Что случись, уж никто и лаптей не плетёт».
Я любила её разговоры про жизнь.
Как темнело, она говорила: «Ложись».
Аромат одеял обволакивал мглу,
Она долго молилась иконам в углу,
И от детства её были так далеки
Занавески из ситца и половики,
Телевизор на ножках, ещё не цветной,
Шифоньер, декорированный бахромой,
И меня обступало неслышно, как сон,
Абсолютное таинство связи времён.
Эту связь невозможно порой передать.
Мне б на улицу детства вернуться опять,
Но она изменилась за эти года,
Растворилась в потоке времён без следа.
И сокрыты под нынешним слоем земли
Те места, где родители наши росли.
Мой отец в год победы великой рождён.
Мне о детстве голодном рассказывал он:
Раз к соседке-вдове семилетний малец
Потихоньку на грушу большую залез
И плодов недозрелых в рубаху набрал,
А спуститься не смог. «Помогите!» – кричал.
Он цеплялся за ветки в холодном поту,
И от страха совсем пересохло во рту:
Ведь побьют же, побьют! Но – была не была...
Прибежала вдова к нему, слезть помогла.
Пожурила, сказала: «Не смей воровать!»
Он стыдился, но лазал на грушу опять.
До сих пор он хранит ощущенье тех лет:
Мать в большом чугуне подавала обед.
Брат с сестрой, и в полкомнаты русская печь
(Как натопят – жара, невозможно прилечь),
А ещё, мне и верится даже с трудом,
Дед в соседней деревне купил этот дом.
Разобрал и на кляче как будто привёз, –
Мой отец в этом доме с младенчества рос.
Да и я вспоминаю сквозь детства туман
Интерьер тот: набитый травою диван,
И межкомнатных перегородок каркас,
И учебник отца в пятнах выцветших клякс,
Кухни низкие полки и сальный плафон –
Всё, что смыто потоком пришедших времён.
Времена наплывают, как волны на след,
Размывают былое, свое добавляя.
Помнит мама: купил телевизор сосед –
Сам экран невелик, а коробка большая.
Линзы око. И нет чтоб пойти погулять –
Каждый день собирались соседей колонны,
Торопились, наивно боясь опоздать
В наступающий
Новый
Телевизионный
Век.
А мне бы
Вернуться туда,
И кудрявой девчоночке, моей маме,
Прошептать: подожди, у тебя будет два:
В зале, в кухне, и сотовый, третий, в кармане.
Разойдётся народ весь тогда по домам,
В мировой паутине, как муха, зависнет.
Подожди, не спеши, ты увидишь сама,
Как меняется время в течение жизни.
Не меняются люди со временем, нет –
Остаётся в душе пережитого след,
Отпечатки времён, как морщины, видны.
Дед мой в старости пил. Он прошёл две войны,
А позднее женился на бабке моей.
Вместе строили дом и растили детей.
Когда умер, лет десять мне было всего,
Я спросить ни о чём не успела его.
Но запомнился ласковый дедушкин взгляд
И небритость. Партийным он был, говорят,
Верил в коммунистический идеал
И молиться супруге своей не давал.
А шутник был! Однажды меня подучил:
«Ну-ка, бабке скажи, что она крокодил».
Побежала я, вытаращив глаза:
«Баба! Ты – крокодил! – дед сказал!»
А она, улыбаясь: «Скажи – дед-пердед!»
Я бегом понесла, словно знамя, ответ.
Мне семь лет, и смешон этот, в сущности, бег,
Но такой уж мой дедушка был человек.
А меж тем по ночам ему снились бои.
За вино дед отдал все награды свои.
Орден Красной Звезды и медалей букет
Нацепил на себя трусоватый сосед.
Гордо выпятив грудь, шёл фальшивый герой
И насмешки соседей ловил за спиной.
Моя старая бабушка, веру храня,
Самым первым молитвам учила меня,
Но твердили нам в школе, что предки глупы,
Что придумали в древности Бога попы,
И, внедряя компартии верную нить,
Запрещали на Пасху в храм Божий ходить.
На заводах, на фабриках и площадях
Триединые в профиль портреты вождя.
Маслом в каждом углу: Слава КПСС
(На плакатном рабочем парадный комбез),
И успехи народно-хозяйственных дел...
Как икона Ильич отовсюду глядел.
Времена застоялись, как воды в пруду,
Облупилось стандартное «слава труду»,
В магазинах пустых баррикады консервов,
Длинных очередей воспалённые нервы,
И тяжёлые слёзы проигранных битв...
Трудно веровать в Бога, не зная молитв.
Атеизм от ума. Это веры зима.
Типовыми коробками встали дома.
В них хрусталь под стеклом и ковёр на стене,
Как печать на стандартной советской семье.
Здесь прошло моё детство, как утренний сон,
Под скрипящий катушечный магнитофон,
Под извечные «классики» во дворе,
Электрички колбасные на заре,
Дискотеки хмельные, любовный бред –
В круговерть девяносто-голодных лет.
Старым людям новейших времён не принять.
Говорила мне бабушка: «Грех торговать.
Если надо продать – не добавь ни рубля», –
В дни, когда от баулов пестрела земля,
И, сродни пробужденью могучей реки,
Потекли по земле челноки, челноки.
Не от жизни хорошей, а за еду
Встали в ряд у прохожих-то на виду.
Все товары заморские хороши,
И ларьки в каждом городе, словно вши.
Мир ожил, забурлил, как бульон на плите,
Обнажились проблемы во всей наготе,
И смотрел из забвенья вернувшийся Бог
На разгул лихолетья, на смену эпох.
Как же много воды с той поры утекло!
Полированной мебели время прошло.
Новый век. В новостях ежедневно война, –
Это снова меняются времена.
Только память народная – прочная нить –
Может прошлое с будущим соединить.
Рассказать, воссоздать, заучить наизусть...
Эх, вернуть бы тебя, уходящая Русь.
