Опираясь на учение М. М. Бахтина о диалоге культур и их неотъемлемой части – литературы, мы ставим перед собой цель – попытаться исследовать один из аспектов русско-мордовского литературного диалога, приобщающий мордовских писателей через русскую классику к мировому литературному процессу.

Труды Бахтина, одного из самых известных литературоведов и философов ХХ века, приобрели мировую известность. Его идеи и эстетические принципы интерпретируются в работах ученых-гуманитариев различных отраслей знаний.

Одно из основных положений культурологии Бахтина – идея о диалогической встрече двух культур, при которой «каждая сохраняет свое единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются»[1].

Согласно Бахтину «Мир культуры и литературы, в сущности, так же безграничен, как и вселенная… Бесконечное разнообразие осмыслений, образов образных смысловых сочетаний, материалов и их осмыслений… Столбовые линии развития литературы, подготовлявшие того или иного писателя, то или иное произведение в веках (и у разных народов)».

Ученые Мордовии (В. В. Горбунов, Н. И. Черапкин, Б. Е. Кирюшкин и другие) единодушны в мнении о пути развития младописьменной мордовской литературы: органически впитав духовную культуру своего народа, эстетику национального фольклора, мордовские писатели во многом опирались в своем творчестве на традиции русской классической литературы. Произведения русских классиков часто являлись для них побудителями собственных мыслей, опиравшихся на собственный кругозор и опыт, свою художественную манеру письма.

В этом диалогическом процессе рождаются новые смыслы, новые смысловые построения, актуализирующие смысл, согласующие его с местом, временем и т.д.

«Смысл потенциально бесконечен, – пишет Бахтин, – но актуализоваться он может, лишь соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы с вопросом во внутренней речи понимающего. Каждый раз он должен соприкоснуться с другим смыслом, чтобы раскрыть новые моменты своей бесконечности (как и слово раскрывает свое значение только в контексте). Актуальный смысл принадлежит не одному (одинокому) смыслу, а только двум встретившимся и соприкоснувшимся смыслам. Не может быть «смысла в себе» – он существует только для другого смысла, то есть существует только вместе с ним».

Мордовская литература развивалась в постоянном диалогическом контакте с русской. Об этом говорит и обилие стихов мордовских поэтов, посвященных русской литературе или содержащих реминисценции из нее. Таковы стихотворения М. Бебана «Север был неведом, тих и чуден» (посвящено Есенину), И. Калинкина «Пушкин» и «Святогорский монастырь» (о Пушкине), П. Кириллова «У памятника А.М. Горькому», П. Любаева «Болдино», А. Моро «Пушкинская осень» и «Я не покинул бы своей отчизны» (посвящено И. Северянину), И. Носикова «Полежаев», Я. Пинясова «Певец великого народа» (о Лермонтове) и другие.

Особая роль в русско-мордовском литературном диалоге принадлежит А. С. Пушкину. Его творчество оказало глубокое воздействие на формирование всей мордовской литературы[2].

Рассмотрим преломление одного из мотивов пушкинской поэзии в творчестве мордовских поэтов. Анализ трех стихотворений мордовских поэтов разных поколений – З. Ф. Дорофеева, Никула Эркая и П. У. Гайни позволяет выявить черты диалогических отношений и проследить путь приобщения творчества мордовских писателей через диалог с русской классикой к мировому литературному процессу.

Стихотворение первого поэта мордовской национальности З. Ф. Дорофеева «К поэту» было написано на русском языке в 1908 году, когда мордовская письменная литература только начинала формироваться.

Уже первое четверостишие, обращенное к безымянному поэту и заканчивающееся реминисценцией стихотворения Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» свидетельствует о том, что стихи Пушкина заставили автора задуматься и высказать свое мнение о сути поэзии, дарующей бессмертие:

Пой, пой, звончей, певец свободы,

На свист и шум, и смех толпы,

Во дни ненастья-непогоды

«Не зарастут к тебе тропы».

Строфы пушкинских стихов обрели в стихотворении Дорофеева новые смысловые функции. Они превратились в призывы, обращенные к безымянному поэту:

Пушкин

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Дорофеев

Пой, пой звончей, певец свободы,

…….

Играй немолчно ты на лире

…….

Звени о воле, братстве, мире

Веди, зови, мани с любовью

Новые смысловые функции – дань времени. Стихотворение было написано в 1908 году, и в нем в туманных построениях отразились недавние события 1905 – 1908 гг.:

Во дни ненастья-непогоды

«Не зарастут к тебе тропы».

Туманно и кредо Дорофеева:

Веди, зови, мани с любовью

К прекрасной истине святой,

Не дай окрепнуть празднословью

Над миром, жизнью и тобой…

Неопределенность цели этих строк не скрывает веры Дорофеева в силу поэзии, в бессмертие деяний поэта.

Совсем иной смысловой оттенок приобретает стихотворение Н. Эркая, написанное вскоре после окончания Великой Отечественной войны, в 1948 году. Оно имеет конкретного адресата – «А. С. Пушкину».

Эркай восхищен силой стихов Пушкина. Он выражает свое отношение к бессмертным свободолюбивым стихам поэта, пробившимся к новым поколениям:

Ты к нам пробился

Сквозь седые тучи,

Сквозь полыханье

Неуемных гроз…

(Перевод с мордовского-эрзя И. Пиняева)

Пушкин необходим новым поколениям «Как поле, лес, река.// Все, что живою// Делает природу». В финале стихотворения Н. Эркай выражает твердое убеждение в том, что:

Поэты,

Жизнь отдавшие народу,

В народе остаются

На века.

В стихотворении П. Гайни «Пушкину» (1949 г.) воспето бессмертие творчества великого поэта. Обладая объединяющей народы многоязычной страны силой, его поэзия пройдет через века к потомкам:

Друг другу мы в своей семье многоязыкой

Понятней на твоем сердечном языке.

.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .

Пронзивший песнями своих потомков жизнь –

Войдешь в века…

(Перевод с мордовского-эрзя В. Юшкина)

Заметим, что перевод, сделанный В. Юшкиным, вольный. В оригинале текст более конкретизирован – в нем перечисляются народы Поволжья: «Руз ды эрзя, чуваш («Русский и эрзянин, чуваш»). Переводчик вносит в стихотворение свои смысловые изменения, и это позволяет говорить о новом звене в общей цепи смысловых конструкций. Если в стихотворении Гайни речь идет о народах Поволжья – мордве и чувашах, то Юшкин расширяет круг и пишет о народах всей страны.

Произведения трех поэтов – «К поэту» Дорофеева, «А. С. Пушкину» Эркая и «Пушкину» Гайни рождены в диалоге с пушкинскими строками и представляют новые актуализированные смысловые конструкции о роли поэта и назначении его стиха.

Мотивы (смыслы) стихотворения Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» не были новым явлением в мировой поэзии. Образ нерукотворного памятника, венчающего заслуги поэта, ведущие его к бессмертию в стихотворении Пушкина, побудившем мордовских поэтов к созданию новых смысловых конструкций, возник еще в Древнем Риме.

Создал памятник я, меди нетленнее,

Пирамидных высот, царственных, выше он.

(Перевод Н. И. Шатерникова)

– писал римский поэт 1 века до н. э. Гораций. В заслугу себе он поставил приобщение песен Эолии (Греции) к италийским стихам.

В русской литературе до Пушкина к мотивам, идущим от Горация, обращались М. Ломоносов и Г. Державин. Ломоносов перевел стихотворение римского поэта на русский язык. Державин создал по мотивам Горация свое произведение, соотнося мотивы (смыслы) стихотворения Горация со своим временем, своим мировоззрением и направленностью своего творчества. Он ставит себе в заслугу:

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

Итак, эстетические принципы Бахтина, его учение о диалоге культур помогают глубже проникнуть в природу русско-мордовских литературных связей. Через русскую литературу мордовские писатели приобщались к мировому литературному процессу. В своей статье мы рассмотрели, как они вносили свои смысловые звенья в бесконечную цепь литературных взаимосвязей разных стран и народов.

«Поэтому не может быть ни первого, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая только одна в своем целом может быть реальной», – писал Бахтин.