*   *   *

Летит снежок, словно мукою сыплет,

И день февральский убегает прочь.

Меня теперь никто уж не окликнет,

Хоть у калитки простою всю ночь.

Соседей нет, они давно в могилах,

Сугробы, как барханы, у домов,

Лишь память детства в сердце не остыла,

Без объяснений и ненужных слов.

Метет поземка, исподволь, сердито,

Не дышат печи, в них царит мороз,

И я стою увиденным убитый,

Не замечая набежавших слез.

Сажусь в машину – и обратно в город,

Где жизнь моя устроилась теперь,

Но изморозью тронул душу холод,

Зима судьбы навек раскрыла дверь…

*   *   *

У родничка, в деревне,

Присел я отдохнуть,

Чтоб успокоить нервы

И граммов сто хлебнуть.

Хлебнуть святой водицы –

Не водки, не пивка,

Потом перекреститься

И в путь – до большака.

Вещички полегчают –

Идти повеселей,

И мне не помешает

Хоть тысяча чертей.

*   *   *

Три розы в стакане, и я одиноко

Сижу за потертым столом,

С лихвою хватил я мороки –

И снова душевный излом.

Остался опять не у дел я

И вновь, спотыкаясь во тьме,

Бреду напрямик неумело

В жестокой людской кутерьме.

А может, забросить все к черту:

Работу, семью и друзей –

И шумно ворваться в когорту

Кочующих пьяных бомжей?

Мне, может, тогда полегчает

От этой свободы, да так,

Что с жизнью опять повенчают

Три розы, стакан и Бальзак.