Сергей Дерюшев

«Ни сытые, ни голодом томимы...»

Непогода

За чашкою остывшего, дешевого, но крепкого

Напитка пролетарского из жженых зерен злаковых

Смотрю на дождь, играющий
                                               с березовыми ветками,

На занавески разные в окошках одинаковых.

Порывисто заветрилось, водой забило в форточку.

За окнами немногое достойно комментариев:

Болонка чистоплотная оскаливает мордочку

На мало заработавших и пьяных пролетариев;

Проулочная девка, вполовину оголенная,

Блеснула у обочины коленками и золотом;

А женщина пожившая, войною опаленная,

Грозит орлу двуглавому былым серпом и молотом;

Тоска в лице морщинистом такая же огромная,

Как мера алкогольная – на душу населения,

Как прежняя страна моя,
                                               еще не разделенная...

Как темень мира древнего –
                                               за миг до сотворения.

Анемия душ

Мы мертвые почти. Мы с хрипом дышим

И смотрим истуканами вокруг.

Цветов не различаем,

Птиц не слышим,

Лишь двигаем плетьми холодных рук.

Ни сытые, ни голодом томимы,

Выгуливаем в скверах нищету.

Похожи на актеров пантомимы

На сцене, погруженной в темноту.

Мы умерли, и даже умирая,

Не видели юдоли наших душ:

Они не уносились в кущи рая,

А вышли, словно свиньи из сарая,

И плюхнулись среди отхожих луж.

Когда же – по веленью высшей воли –

Над лужей приподнимется одна,

Она кричит и корчится от боли,

К которой всё привычнее страна.

Нежное слово

Не роняю слово нежное небрежно,

Доверяя взмаху пишущей руки:

Слово «женщина» –

Послушайте – как «нежность»...

Эти звуки всеми смыслами близки.

Но, сближая чудо-запах земляники

С ароматами возлюбленной души,

Слову нежному дарую голос тихий,

Ибо тайна поверяется в тиши.

Стоя в кущах расцветающего сада

Или в шумном лабиринте городском,

Слово нежное выкрикивать не надо,

Слово нежное роняется тайком.

Даже сердце, этот песенный кудесник,

Замирает, звуки нежные тая:

Слово «женщина» –

Не слово, это песня,

Если женщина – любимая моя.

Весна на Урале

Темны на склонах тяжкие снега.

Набрякли валуны у перевала.

Последняя весенняя пурга

Затихла у рудничного отвала.

В ногах широкогрудого Урала

Молитвенно колышется тайга:

В монахини пострижена давно;

Пред старцем неулыбчивым робеет;

На ветер, что трепать одежды смеет,

Поглядывает строго и смурно;

Молчит, а уж молчать тайга умеет,

Как татям безъязыким не дано...

Урал не воспаряет к облакам;

Приземисты одряхшие вершины –

Так руки повисают по бокам

Семью похоронившего мужчины...

И ночью над печальной тишиной

Слышны его безрадостные песни

О сгинувших без памяти земной,

Без имени, наследников и чести,

Без вести, не прочитанной женой

На ласково оглаженной бересте...

Устал Урал, но верует пока

Монахиня в неслыханную силу

Униженного князем старика,

Способного – как в прежние века –

Подняться и поднять с колен Россию!

Чаевые

Из дней ушедших извлекая

Непреходящую печаль,

Душа от звона обмирает

И щепетильно собирает

Монетки памяти – на чай...

И всё же ищем уголочек,

Где – при услуге тишины

И в созерцаньи неких точек –

Возводим целые холмы

Из медяков, что на чаёчек

Богачкой памятью даны.

* * *

Голубиными перьями белыми

Облака к горизонту льнут.

Осыпаются вишни спелые,

Наземь соки хмельные льют.

До полуночи выйдет милая

Погулять в молодом саду,

Поглядеть на дорогу стылую

И на северную звезду;

Куст вишневый обнимет ласково,

Нашептавшись, вернется в дом,

Где конверты с моими сказками

И стихов рукописный том.

Из цикла «Деревенские сны»

* * *

Моей милой бабушке

Покрыты льдами русла рек.

В дому расставлена посуда.

По сёлам русским вера в чудо

Живет давно, не первый век.

Легко поверить в чудеса,

Когда за окнами большими

Узор немыслимый расшили

Заиндевелые леса,

И тишину не мнут машины,

И синью плещут небеса...

Я верю в чудо рук родных,

По чашкам чай горячий льющих,

И волшебством считаю сущим

Земельный дух забот земных,

И этот дом – когда он тих

Иль полон празднично поющих.

Найду глазами наугад:

Не чудеса ли – те снежинки,

И травный чай,

И белый плат –

Весь мир отеческой глубинки

С венчальным правом на родство,

С печалью в бабушкиных сказках

О мужиках в солдатских касках,

Спасавших это волшебство...

И вдруг – усталые глаза,

Глубокий вздох над русской печью,

И заблестевшая слеза,

И милый голос с тихой речью:

«Уж больно редко ты гостишь,

Пылится чайная посуда...

Сидишь одна,

В окно глядишь...

Слабы глаза, не вижу чуда...»

* * *

Обычный зимний понедельник,

Какие есть в любом году:

За далью детства – тихий ельник,

Ледок заснежен на пруду;

На подоконнике герани;

Кольцо на маминой руке;

Сухой паук в оконной раме;

Узор белил на потолке...

Там всё имеет дивный запах,

Там вьюги сказку говорят;

А снегири – в еловых лапах –

Совсем знакомые сидят;

Там всё такое, словно разум

Не разделял цвета полос

И принимал так много разом,

Что я частями не донес...