Надежда Князева,

г. Арзамас

 

* * *

На бесконечно восьмом этаже

Воздух свистит разреженный.

Небо под ножницами стрижей

На лоскуты разрезано.

Синее манит, как лёд по весне,

Чтоб рыболовы вышли.

Ты, словно птица, сидишь на окне –

Тянет гулять по крышам.

Окна сверкают, умыты дождём,

Город кипит и пенится.

Он тебя ждёт, несомненно ждёт,

Башни кирпичной пленница.

Птичий закон перемены мест

Не одобряет двери.

Кажется, выйдешь через подъезд –

И потеряешь перья.

Кажется, выйдешь через карниз –

И неизбежна кара,

И разобьётся, сорвётся вниз

Сердце твоё Икарово.

Так и сидишь, ожидая знак,

Жребия волю глупую.

Хочется жить, но не знаешь, как,

Волю и боль не путая.

 

* * *

Трамваи ползут по склону, как светляки,

заморозкам вопреки.

Небо – мазут,

а по часам ещё рано.

Пальцы звенят в промозглых пустых карманах.

Выше домов снег собирается в стаи.

Звон нарастает.

Ветер усталый с невидимой тёмной реки.

Полусухой тоски

два пластиковых стакана.

Человек в человеке болит.

Человек человеку открыт,

словно рана.

 

* * *

Какая резная, какая сквозная боль

Прилипла к лицу летучею паутинкой!

Ты снова готова стать верной её канвой,

Ты ставишь иглу на открытую грудь пластинки.

По-прежнему нежно, небрежно ведёт свой путь.

От сердца круги расползаются к периферии,

И ты уже знаешь, где выдохнуть, где вдохнуть,

Чтоб было не больно – вот тут – раз и, два и, три и...

...И чёрной водой подступает она ко рту.

Исчезнешь вот-вот в тошнотворном её крученье,

Но план прохожденья – на стенке и в паспарту,

И ты превосходно плывёшь по её теченью.

Как глупо сквозь лупу глядеть на неё извне,

Когда изнутри – флешбэки и флажолеты.

Как трудно открыться пугающей новизне,

Скользя и скользя по кольцу одного сюжета.

 

* * *

Снова мне нужно тебя искать,

Слепо блуждать в лабиринтах комнат.

Я никогда не была близка,

Руки тепло твоё вряд ли вспомнят,

Но впереди промелькнёт: динь-динь –

Ключик, монетка, обрезок фразы –

И колокольчик звенит в груди,

На частоту на твою завязан.

Вязь коридоров и тупиков,

Ручек дверных и замочных скважин,

Патина швов, паутина снов

Вечно скрывают того, кто важен.

Стен переменчива вертикаль:

Арки парадных, тиски бараков.

В надписях, росписях, пустяках

Всюду ищу тебя между знаков.

Сон от сна стерегу свой путь:

Вдруг потеряется хвостик нити.

День ото дня золотится пусть

В свете текущих во мне событий,

Чтоб наяву мне тебя узнать,

Если внутри колокольчик ожил,

Чтоб эти строчки легли в тетрадь –

Синие вены по белой коже.

 

Череда

Среди череды утрат.

Никто и не знает, как жить эту жизнь,

Особенно по утрам.

Рутина включает привычный квест,

Тоску загоняет в быт,

Но если душа в человеке есть,

Значит, она болит.

Вот как-то сорвётся, ни в склад, ни в лад,

Себе причиняя вред.

Песчинка, случайно попавшая в глаз,

Включает резервный свет,

Растёшь неумело: глоток, другой,

Но вновь обрубают ток,

Планета плывёт под твоей ногой,

На новый идёт виток.

Пей мяту, ромашку и зверобой,

Чужие смотри мечты.

Но как оставаться самим собой,

Не осознав, кто ты?

На небе начертан закон звезды,

Но почерк – как у врача.

И нужен всего лишь один язык,

Чтобы на нём молчать.

 

Творительный падеж

Кем чем живут твои стихи творительный падеж

О чём о ком весь этот ком подержанных надежд

О том о сём все эти сны надуманный предлог

Зачем написаны они страдательный залог

 

Когда все сказаны слова что я ещё должна

Любовь проста как дважды два а нелюбовь сложна

Супрематический квадрат но возведённый в куб

Слегка потрескалась кора на ветках тонких губ

 

Стояла стрелка на часах стекало время вниз

Меркурий пятился назад вперёд летела жизнь

В окно лепила акварель безумная весна

Свеча горела на столе свеча горела на

 

Я в этом мире как Дали без кисти и холста

Любовь сложна как соль земли а нелюбовь проста

Как выжить среди чепухи событий и вещей

Кому чему твои стихи зачем они вообще

 

Сирень

Свежо восторженно плаксиво

Струится время из окна

Сирень так сказочно красива,

Сиречь весна

В начале мая каждый мистик –

Желанье пробует на вкус

И съеден горький пятилистник

Но сладок пульс

Себя от маленьких безумий

Стеречь – занудно как стареть

Когда в глазах твоих Везувий

Что плавит твердь

Густая ночь молчит сиренью

Раскрыв объятия свои

В окне звезда поёт свирелью

Лови я падаю лови

 

* * *

Джинсовое небо, глаза цвета цикория.

Распаханный пласт дрожит стрекозиной стаей.

Пока потерпи, это лишь боль, не более.

Все раны – рано ли, поздно ли – зарастают.

 

Скажу тебе слово – ласковое, весомое.

Проплачешься ливнем – станет немного лучше.

Душа твоя рваная, клёпаная, джинсовая

Когда-нибудь станет ветреной и летучей.

 

Свинцовая туча от молний трещит помехами,

Ромашки растерянно хлопают мотыльками.

Смотри, пустота, звенящая за прорехами,

Уже изнутри светится васильками.

 

Вячеслав Шевченко,

г. Санкт-Петербург

 

Молчание

 

Всё началось не так с начала:

Я пренебрёг двойной сплошной,

Ты ртом презрительно молчала

В ближайший мой проход ушной.

 

«Желтел Икарус одинокий.

Летел снегирь. Картавил Гуф», –

Ты промолчала эти строки,

Пренебрежительно вдохнув.

 

Насмешливо и ядовито

Звучит молчание тебя.

Как с лошади, с рифмовки сбитый,

Сидит уныл и мрачен я.

 

Всё так достало, что хоть плакать,

Хоть жаловаться пацанам.

Пока грохочущая слякоть

Маневренность снижала нам,

 

Молчал тебе наперекор, но

Куда мне – тут я не мастак!

Так молчаливо и прискорбно

В конце всё кончилось не так:

 

Петляя вдоль пятиэтажек,

Въезжал я в суть, как солнце в хмарь,

Молчанья твоего, а также

В аптеку, улицу, фонарь.

Пока любовь навеки

 

Он ест, не снявши бейджик,

Без умолку трещит.

Убей его, убей же,

Подсыпав яду в щи,

 

Подсыпав яду в тесто

Любимых им блинов,

Тогда мы будем вместе –

Я, в принципе, готов.

 

Пока любовь навеки,

С тобой у нас пока,

Украдкою в траве кинь

Пакет от мышьяка.

 

Притом, напоминаю:

Всё это ради нас.

Убей, и я узнаю,

Когда фонарь семь раз

 

Мелькнёт в одном из окон

Тождественных хрущей,

Что избежать не смог он

Твоих смертельных щей.

 

* * *

Ты шла, одетая в комбез,

Хотя смотрелась лучше без,

Хотя и в нём ничо так.

Надевший набекрень берет,

Твой отдалялся силуэт

И был нечёток.

 

Я изучал твой гардероб,

Прощальным взглядом хмуря лоб,

Вздыхая, что не мы там

Идём с тобой рука в руке.

Твоя фигура вдалеке

Была размыта.

 

Чтоб глаз не мучил абрис твой,

Я отвернулся головой

В её горизонтали,

Раз ты ушла в последний раз.

Но память подставляла в глаз

Тебя в деталях.

 

Тем временем всё дальше даль

Тебя влекла, как в танго Аль

С фамилией Пачино.

Ты шла, собой меня маня,

Пока не стала для меня

Неразличима.

 

 

Максимально печальное

 

Не знаю, отчего я так печален,

И каждый вздох как будто изначален,

Корабль печали словно бы отчален,

И жаждут травки сонные стада.

 

Сижу, молчу, как в тысяче молчален,

И горизонт глазами измочален,

И внутренний поэт внутри отчаян,

Рифмует «да» всегда на «никогда».

 

В печаль небес, что так полна печали,

Мы с вами так печально прокричали,

Мы варимся в одном печали чане,

Строча в печать печальные стихи.

 

У каждого свой голос чрезвычаен,

Свой голос – но одно на всех молчанье.

Последний кто – тот свет пусть выключает.

Кому потом воздастся за грехи,

И кто последним будет «хи-хи-хи»?