Владимир КАРНЕЕВ

 

Документальная повесть

 

Я родился 16 января 1913 года в городе Саранске Пензенской губернии – за один год до начала первой мировой войны.

Громадное количество лет, прошедшее с тех пор, многое стерло в моей памяти. И сейчас, когда я начал писать эти строки, для того, чтобы быть верным, мне приходится руководствоваться сохранившимися документами, записями и фотографиями. Но что удивительно – многие давнишние события и факты всплывают в памяти так ярко, как будто бы они были совсем недавно.

Мои мальчишеские годы прошли в моем родном Саранске. И вот несмотря на то, что по срокам давности они самые далекие, я помню их гораздо лучше, чем многие, гораздо более важные события в моей жизни.

Великолепно зрительно помню одноэтажный деревянный дом, в котором я родился. Помню даже расположение комнат в нем т как стояла мебель в главной комнате, окна которой выходили на улицу.

Помню вкус анисовых яблок, которые в изобилии росли на деревьях сада при доме, в котором я родился. Эти «аниски» мои друзья-мальчишки и я употребляли в невероятном количестве.

Тротуары многих «второстепенных» улиц Саранска в то время были деревянными, состоящими из двух-трех продольно расположенных толстых досок. Такой тротуар проходил и мимо «моего» дома.

Самым для меня загадочным является то, что я не помню, а следовательно и не знаю названия улицы, где стоял дом, в котором я появился на свет.

Все мои попытки разыскать эту улицу сейчас, во время моих многократных приездов в Саранск, ни к чему не привели. Слишком изменилась за прошедшие годы столица Мордовии. Выросли новые большие дома, да и планировка улиц могла стать другой.

Несмотря на то, что тогда я был еще маленьким мальчишкой, я хорошо помню саранскую достопримечательность тех лет – городской сад, расположенный внизу за речкой. В нем я бывал вместе с родителями. В настоящее же время меня поражает то, что в те далекие времена в летнем театре этого сада спектакли шли… при свете керосиновых ламп «молния», установленных за рампой сцены!

И, конечно, помню очень красивый собор, стоявший на самой высокой точке города, на главной площади.

И еще навечно отпечаталась в моей памяти табачная махорочная фабрика Саранска, потому что ее владелец Михаил Егорович Никитин сделал предложение и женился на сестре моей мамы Пелагее Ивановне. Квартира, где они жили, находилась на территории фабрики. Бывая у них, я не только бегал по фабричному двору, но и «заглядывал» в цеха. До сих пор помню систему приводных ремней, идущих к каждому станку со шкивов главного вала, расположенного на потолке цеха.

Михаил Егорович был серьезный, фанатично преданный своему делу человек. Уже в те годы меня неудержимо тянуло к механизмам. И когда Михаил Егорович заставал меня бродящим по цеху, то всегда старался мне что-нибудь объяснить и рассказать. Когда фабрика была национализирована, он остался работать на ней инженером.

Саранск тех лет, где я бегал по лужицам еще маленьким мальчишкой, навсегда останется в моей памяти. И все же, несравненно еще более дорогими моему сердцу остались и останутся навсегда мои родители Иван Николаевич – отец и мама Елизавета Васильевна Карнеевы. Девичья фамилия моей мамы Басова. Именно им я обязан всем в моей жизни. поэтому не могу не рассказать о том, какие они были добрые, энергичные, принципиальные и трудолюбивые люди.

Мой отец Иван Николаевич родился в марте 1887 года в городе Пензе в крестьянской семье. Будучи трудолюбивым и склонным к получению образования, поступил в Пензенское реальное училище, которое окончил в 1907 году. Но это его не удовлетворило. Успешно преодолев трудные вступительные экзамены, он поступил на учебу в Императорское московское техническое училище. Защитив дипломный проект «Легковой автомобиль», он успешно заканчивает учебу в училище в 1915 году, получив звание инженер-механик. Это дало ему направление в работе на всю его жизнь.

Моя мама Елизавета Васильевна – по происхождению из мещан – родилась в Саранске в августе 1886 года, где получила первоначальное образование. Затем в августе 1905 года она поступила на учебу в Пензенскую гимназию, которую закончила в 1909 году. Ее знакомство с моим отцом случилось еще в Пензе во время их учебы. А бракосочетание и венчание моих родителей произошло в Саранске 1 апреля 1912 года в Христо-Рождественской церкви.

За всю мою совместную жизнь с родителями, да и потом, я не видел более дружной, влюбленной друг в друга супружеской пары, чем они. Оба они отличались не только добротой и трудолюбием, но и присущим им «карнеевской» пунктуальностью в делах и действиях.

Но перехожу к дальнейшим событиям в нашей семейной жизни.

Бурные и разнообразные события, связанные с первой мировой войной и революцией и необходимостью моему отцу работать по специальности, привели к отъезду нашей семьи из Саранска.

Мог ли я тогда, будучи совсем молодым мальчишкой, покидая родной город, подумать, что через значительное количество лет я буду ежегодно неоднократно приезжать сюда, как к себе домой?! И это благодаря моему «детищу», спидвею! Но об этом позднее.

В годы первой мировой войны мой отец работал в системе Всероссийского Земского Союза в автомобильном отделе в разных должностях, а в годы революции в различных учреждениях. Это привело к тому, что наша семья, следуя за отцом, жила в разных городах – в Тифлисе, Харькове, Симбирске. В Москве наша семья «осела» в 1923 году, когда отец стал работать на Московском танко-бронеавтомобильном заводе. Затем он был переведен в связи со своей специальностью на автозавод АМО (ныне ЗИЛ). В дальнейшем отец работал в разных московских организациях. В 1938 году ему присваивается ученое звание доцента. В этом звании он работает в Московском автомеханическом институте и институте им. Баумана.

Во время Великой Отечественной войны отец участвовал в проектировании самоходной повозки для обезвреживания противотанковых мин. Работал и в лаборатории по испытанию двигателей боевых машин.

Переезды нашей семьи из города в город в те сумбурные годы не давали мне возможности начать учиться в школе. И как я благодарен моим родителям за то, что они приняли единственно правильное решение – обучать меня в домашних условиях. Так что по приезде в Москву я легко сдал экзамены и был принят в 26-ю московскую школу сразу в 4-й класс.

Занимаясь со мной первоначальным образованием, мои родители обнаружили у меня некоторые способности к рисованию. И случилось это еще в очень раннем возрасте в Саранске. Как-то играя, я взял в руки лист бумаги и впервые карандашом нарисовал кружок и внутри него аккуратный крест. Когда удивленная мама спросила меня:

– Что это такое?

Я ответил, не умея еще толком говорить:

– Ляляко!

Все долго думали, что значит «ляляко»? Значительно позднее выяснилось, что «ляляко» это колесо! И почему моим первым рисунком было колесо, а не рожица?

И отец, и мама очень любили музыку. Настоящую, с мелодией, вызывающей душевные эмоции. Оба они прекрасно пели. Мама – русские романсы, а папа и романсы, и оперные арии, причем он сам себе аккомпанировал на пианино. Видимо, их любовь к музыке передалась и мне. Помню, как в Симбирске, в одной из комнат квартиры, снимаемой родителями, стояло пианино. Как-то раз, открыв крышку клавиатуры, я одним пальцем попробовал, как оно звучит. А на другой день я попробовал подобрать мелодию. В этот момент в комнату вошел мой отец и сказал: «Ну, что стесняешься, пробуй, учись!» И я пробовал. Каждый день. Отец начал учить меня понимать ноты и играть по ним. Учительницу для меня родители взять не могли из-за стесненных финансовых средств. И я занимался сам, осваивая ноты. Но тут  обнаружилось, что я легко подбираю мелодию и даже сопровождающие ее аккорды. Это и удивило, и обрадовало моих родителей. И при первой же возможности в Москве, после того, как я уже начал учиться в 26-й школе, они определили меня на «параллельную» учебу в Сокольническую музыкальную школу по классу фортепиано, которую я и окончил через два года. И все же, несмотря на то, что я освоил ноты и по ним даже аккомпанировал моему отцу, когда он пел, я остался «слухачом». Я легко подбирал и мелодию, и аккомпанемент к любому мотиву, который можно напеть. Эта способность сохранилась у меня и по сей день. Так как я любил и люблю русские и цыганские романсы, то задумал освоить и семиструнную гитару. Это я сделал, к моему удивлению, совершенно самостоятельно, без чьей-либо помощи и без всякого руководства. И теперь я могу взять в руки этот душевный инструмент и аккомпанировать себе, когда пою. Из-за недостатка времени это бывает редко. Но все же бывает…

И кстати, о музыке. Я считаю, что она в жизни каждого человека играет большую роль. Она, кроме наслаждения восприятием, воспитывает в нем лучшие качества, помогает в трудные минуты, вдохновляет на добрые дела и вызывает подлинно рыцарские поступки. Но при условии, если это действительно музыка, имеющая настоящую красивую мелодию.

Почему я об этом пишу? Потому что выдающиеся поступки, как правило, совершаются выдающимися людьми. И в подавляющем числе случаев эти люди любили и воспринимали музыку. Пишу я об этом и потому, что, являясь спортсменом-профессионалом, я твердо понял, что без любви к музыке я никогда бы не достиг желанных мне спортивных высот, какие имею. То же самое относится, я думаю, к любой деятельности человека. Так было в моей биографии, неразрывно связанной с мотоциклетным спортом, биографии не только спортсмена и в дальнейшем тренера сборной команды страны, но и «отца русского спидвея» – как меня называют,– в последние годы ставшего спортивным комментатором.

 

 

Вхождение в спорт

 

Как ни странно, но оно началось для меня еще в Саранске в детском возрасте, когда мы, мальчишки, устраивали соревнования по бегу (разумеется, босиком) по зеленому травяному ковру тогда еще тихой, спокойной нашей улицы. В качестве «приза» победитель получал десяток самых спелых, самых красивых анисовых яблок, набранных «оргкомитетом» в саду нашего дома. Помнится мне, что еще мы увлекались прыжками с шестом через лужи, которых хватало на нашей улице.

Когда же мы жили в Симбирске, в длинном дворе нашего дома дворник зимой заливал каток, в начале которого была гора, с которой мы катались на санках. Но я с завистью смотрел на мальчишек, у которых были настоящие стальные коньки. Это была моя мечта, осуществлению которой мешал недостаток средств у моих родителей. И я решил смастерить коньки сам. Для этого я нашел два деревянных бруска, выстрогал их. Придав им полукруглую форму с закругленной передней частью. Прибил к ним ремешки, для того, чтобы пристегнуть «колодки» к валенкам. И на этих самодельных «коньках» я быстро научился кататься по уличным заснеженным тротуарам. Но когда я на моих самодельных творениях выехал на лед нашего дворового катка, то не смог даже немного проехаться на них. Я понял, что для катания необходимы стальные лезвия. И тогда из сломанной стальной пилы я и соорудил их, врезав их в мои деревянные колодки. Вот так я самостоятельно вышел из положения. Зато когда мы приехали в Москву и я сдал экзамены для поступления в 4-й класс школы, отец преподнес мне в качестве подарка настоящие коньки-«снегурочки»!

Возвращаясь же к Симбирску, я припоминаю, как в один из весенних дней увидел на улице большую афишу, извещавшую о том, что в первомайские праздники прямо на городской площади будут проводиться разнообразные соревнования. Эта афиша с обширной программой заставила учащенно забиться мое сердце. Она сообщала, что будет борьба, поднятие тяжестей, бег, прыжки, метание копья, диска и велосипедные гонки. Для меня все было интересно. Но увидеть настоящие велосипедные гонки для меня было самым главным. Отец, сходивший со мной на эти соревнования, видимо, понял мое увлечение. И, как говорится, «намотал на ус».

Но самое реальное мое приобщение к спорту состоялось все же, как только я переступил порог школы. Отец не мог не замечать моего пристрастия к технике. Работая в Симбирске на автомобильном предприятии, он, сам сидя за рулем, довольно часто выезжал в разные поездки и брал меня с собой. На том предприятии было два легковых автомобиля выпуска тех лет. Один из них американский «Оверланд», а другой – немецкий «Даймлер Бенц». Оба они имели кузова с открывающимся верхом, сиденья, сделанные из натуральной кожи, и в настоящее время вызвали бы громадный интерес как выдающаяся техническая реликвия. Каждая поездка с отцом была для меня настоящим праздником. Особенно – далеко за город. Я всегда сидел рядом с отцом. В одной из них не обошлось без приключения, запомнившегося на всю жизнь.

Нужно было съездить за 25 верст в какую-то деревню, название которой стерлось из памяти. Прекрасная по тем временам, хотя и узкая булыжная дорога вела в эту деревню. Хорошая погода способствовала тому, что мы, ехавшие на более любимом мною «Оверланде», докатили туда всего за час. Верх автомобиля был открыт. Управившись с делами, отец сел за руль, и мы поехали обратно в Симбирск. И здесь начались осложнения. Солнце скрылось за тучей, внезапно хлынул дождь. Отец успел крикнуть мне:

– Сейчас остановлюсь, поставлю верх…

Но не успел… Навстречу нам по мокрой узкой булыжной дороге быстро катила телега, в оглобли которой была впряжена черная лошадь… И в этот момент блеснула близкая молния! Испуганная лошадь, резко повернув налево, стала на дыбы. Телега перегородила дорогу. Отец, чтобы избежать столкновения, резко затормозил. «Оверланд» занесло на скользком булыжнике задними колесами на грязную обочину… И автомобиль по насыпи скатился в придорожную канаву. Заглох двигатель, и одновременно внезапно прекратился дождь. В наступившей тишине я услышал, как храпит испуганная лошадь. Отец выскочил на дорогу и стал помогать мужику успокоить лошадь. Посовещавшись, они решили вытягивать автомобиль на дорогу, зацепив его веревкой за телегу. Первая попытка не удалась… И тут отец принял решение и обратился ко мне:

– Садись за руль и направляй машину. А я помогу вытолкать ее…

Тут, как говорится в известной басне Крылова, у меня «от радости в зобу дыханье сперло». Я, не веря своему счастью, как воробей вспрыгнул на отцовское сиденье и впервые в своей жизни по-настоящему схватился за руль автомобиля… А дальше все произошло словно во сне. Лошадь, видимо, поняла, что от нее хотят, мужик умело направлял ее, отец изо всех сил напрягся… И «Оверланд», послушный рулю, выкатился на дорогу. Мужик подошел к моему отцу и, ткнув в мою сторону пальцем, спросил:

– А он что, умеет?

Отец улыбнулся мужику и сказал:

– Надо, вот и сумел…

Обратно, успевшие промокнуть от дождя и переживая случившееся, мы ехали молча.

И вдруг на пустынной дороге отец остановил автомобиль и сказал:

– Садись ко мне на колени, бери руль и управляй… По-настоящему.

И целую версту мы ехали под моим управлением. Радости моей не было границ – я впервые почувствовал, как подчиняется моей воле, моим рукам настоящий автомобиль.

Когда мы, мокрые, продрогшие, приехали домой, отец сказал маме:

– Волечка (так меня называли родители) управлял автомобилем…

Мама от удивления чуть не выронила из рук чашку с чаем, а потом сказала:

– Ну, он же – карнеевский…

Вот так, в возрасте девяти лет, я впервые вел автомобиль!

Теперь я могу сказать, что мой отец часто брал меня с собой, когда ездил за рулем автомобиля или мотоцикла. Это бывало и в Тифлисе, и в Харькове, и в Симбирске, и потом в Москве. При случае он рассказывал мне, как нужно управлять. Но в тот раз – на дороге в окрестностях Симбирска – он впервые перешел от слов к практике.

И все же очень большую, можно сказать, решающую роль в моем физическом развитии и вхождении в спорт сыграла 26-я московская школа.

Благодаря стечению обстоятельств, самым первым для меня уроком в этой школе оказался урок физкультуры! А я, не зная еще расписания, явился на него без спортивных туфель. И вынужден был упросить преподавателя допустить на урок в носках!

Надо сказать, что в этой школе был хорошо оборудованный всем необходимым спортивный зал. А расписание уроков предусматривало не менее двух занятий физкультурой в неделю, помимо занятий в секциях. Да и преподаватель физкультуры был очень хороший, любящий свое дело, всегдашний инициатор и организатор разных соревнований. Ученики его за это и уважали, и любили.

Хорошо было и то, что школа, находившаяся на Преображенской площади, вплотную примыкала к танко-бронеавтомобильному заводу, где работал мой отец, и на территории которого была наша казенная квартира.

После приезда в Москву моему отцу, видевшему мою любовь к технике, удалось собрать из разных старых запчастей велосипед. Правда, дамский (другой рамы не было), но велосипед! Он подарил его мне со словами:

– Помни! Техника любит к себе бережное, внимательное отношение!

Это был для меня ошеломляющий радостный подарок. Освоил езду на нем буквально за один день, хотя не обошлось без синяков и шишек! А полученные при этом царапины мама усердно обрабатывала йодом.

В школе у меня быстро нашлось довольно много друзей, увлеченных спортом. Эта любовь к спорту нас долго объединяла не только в школьной учебе, но и в выборе профессии, не говоря уже о дружбе в дальнейшей жизни. Особенно я подружился с Колей Журавлевым, Пашей Ширыхалиным, Модестом Казаковым и Колей Гранниковым. Последний, кстати, жил тоже в одной из казенных квартир того же завода, где и я с родителями. В дальнейшем именно он сыграл неожиданную роль в моем вхождении в мотоспорт.

В школьные годы и меня, и моих друзей тянули к себе спортивные игры. Как же я «заболел» футболом и заразил этой болезнью своих друзей? Произошло это при довольно странных обстоятельствах. Мои родители впервые в своей жизни сняли комнату с верандой на даче в подмосковной Тарасовке. Для переезда туда отец попросил на своей работе грузовой автомобиль, который мы и стали загружать необходимыми вещами. В этот момент ко мне приехал на велосипеде Коля Журавлев, которого мы пригласили к себе на дачу. Вещей набралось так много, что Колин и мой велосипеды не помещались в кузове. И тут у нас мелькнула «гениальная» мысль – доехать до Тарасовки на них! Маму испугала наша идея, а отец посмотрел на нас, подумал и сказал:

 – Катите, но потихоньку. Хозяйке дачи скажите, что мы везем вещи…

Радостные, через Сокольники мы выбрались на Ярославское шоссе, которое в то время во многих местах было еще щебенчатым. Жмем мы на педали и через два-три часа въезжаем во двор дачи. Грузовика еще нет. Ждем. И случайно на улице видим афишу, возвещавшую о футболе на стадионе рядом со станцией.

Искушение было велико, и мы, предупредив хозяйку, укатили на стадион. Здесь мы увидели местное чудо – Пашку Рыжего, постоянно срывавшего бурные аплодисменты тарасовских болельщиков. Дело в том, что Пашка Рыжий был вратарем местной команды и всеобщим любимцем. Иначе, чем этим прозвищем, его почему-то не называли, но футбольные болельщики искренне его любили. Он действительно соответствовал своему прозвищу – веснушчатый, с рыжими волосами, с немного кривыми ногами и в то же время подтянутый, молниеносно подвижный. Его игра была замечательна, отличалась изумительной красотой. Его броски за мячом были столь же стремительны и грациозны, как прыжки пантеры. Улыбка на его лице после каждого удачно взятого мяча как бы говорила: «я сделал все, что мог». И публика на трибунах тарасовского стадиона его боготворила. Но больше всего меня поразило, что и форварды команды соперника, не сумевшие забить ему мяч, не только с досадой хватались за голову, но и аплодировали Пашке Рыжему. Сейчас я очень сожалею, что не знаю фамилии этого замечательного вратаря.

А тогда, быстро прикатив на наших велосипедах обратно на дачу, мы деятельно помогали разгружать машину.

Когда сели кушать, отец меня спросил:

– Ты что-то молчишь, задумчивый такой…

Я ответил:

– Папа! Я буду играть в футбол! И только голкипером!

Тогда я был твердо убежден, что моя спортивная судьба решена – я буду играть в футбол и именно вратарем.

Спасибо нашим школьным преподавателям физкультуры, которые не только поддержали наше футбольное увлечение, но и организовали ребят на расчистку и уборку обширного школьного двора. Именно на этом дворе начались наши товарищеские футбольные матчи и тренировки. И что интересно, наиболее способные стали потом играть в командах разных московских клубов. Например, я – вратарем, а Модест Казаков – защитником – в команде клуба имени Шитова, стадион которого находился в Черкизове на месте современного стадиона «Локомотив».

Так 26-я школа не только дала нам образование, но и многим из нас открыла дорогу в спорт. К моменту окончания 10-го класса в помещении нашей школы в 1929 году были организованы автомеханические спецкурсы. Продолжили учебу на них очень многие из нашей школы, особенно «спаянные» спортивной дружбой, в том числе и я. Мог ли я подумать тогда, что влившийся «со стороны», поступивший на эти курсы Саша Андронов будет потом конструктором автомобиля «Москвич», а Слава Чепурный будет автором научных трудов по обслуживанию автомобилей.

Я и подавляющее большинство из нашей «команды» в 1930 году продолжили учебу в Московском автодорожно-механическом техникуме и закончили ее в 1932 году. Интересно, что за годы этой специальной учебы мы по-прежнему оставались верны спорту – играли в футбол, баскетбол, волейбол. Многие в стенах техникума освоили управление автомобилем, мотоциклом, сдали экзамены и получили водительские удостоверения.

После окончания учебы в техникуме моя любовь к футболу не охладела, но появилось новое увлечение – мотоцикл. Еще после окончания школы отец сделал мне такой подарок, который в дальнейшем в корне изменил мою спортивную жизнь. Он нашел возможность и купил мне по случаю старенький английский мотоцикл марки «Коннет». Его особенностью являлось то, что коробка переключения передач находилась не на обычном месте – перед задним колесом, а… во втулке заднего колеса. К тому же он имел ременную передачу от шкива двигателя к заднему колесу. Сейчас любой музей счел бы за счастье экспонировать этот мотоцикл. Но в те времена невозможно было приобрести что-либо более современное, и я был на седьмом небе от подарка.

Первое, что я сделал,– это соорудил «гараж» для хранения своего сокровища – попросту говоря, маленький деревянный сарайчик на территории танко-бронеавтомобильного завода, где была наша квартира. Деятельное участие в создании этого сарайчика принял Коля Краников.

И с этого момента на все футбольные тренировки и матчи, да и вообще всюду я ездил на «Коннете».

Закончилась моя учеба в техникуме, и я был направлен на двухгодичную работу на московский авторемонтный завод «Аремз» на должность чертежника в конструкторское бюро. Работая на «Аремзе», я обнаружил у себя способности к рисованию. А так как зарплата на заводе была маленькая, то я, набравшись смелости, предложил свои услуги как художника по рекламе в маленький кинотеатр на Семеновской площади. Как ни странно, но в этой области дело у меня пошло успешно, и я, отработав на «Аремзе» положенный срок, полностью переквалифицировался на новую специальность художника-оформителя.

К этому моменту профиль работы на танко-бронеавтомобильном заводе изменился, и в связи с уходом отца оттуда на другую работу мы освободили казенную квартиру и переехали в пригород Москвы – Лосиноостровскую.

Так как я не хотел расставаться с футболом, то первое, что я сделал при переезде,– отправился на местный стадион «Локомотив», где хотел попробовать попасть в футбольную команду. Это было в 1936 году.

Вошел в ворота стадиона и остолбенел – навстречу мне шел не кто иной, как Коля Гранников. Придя в себя от удивления, я его спросил:

– Ты что здесь делаешь?

Он ответил:

– Я работаю тренером спортсменов мотоциклетной секции добровольного спортивного общества «Локомотив». А ты зачем сюда пожаловал?

Я объяснил ему ситуацию и попросил помочь. Он сдержал свое слово, и я стал вратарем местной команды «Локомотив», продолжая работать художником-оформителем в разных организациях.

Мой мотоцикл «Коннет» я решил продать и купить более современный. Это мне удалось сделать, и я обзавелся мощным мотоциклом французской фирмы «Жиллет». Он имел пятисоткубовый четырехтактный двигатель, современную по тем временам раму и коробку передач. Мне «Жиллет» очень нравился. Но по каким-то неуловимым для меня в то время причинам меня все время тянуло ездить на нем не по асфальту, а по грунту. Мне нравилось «взлетать» на нем наверх по крутому склону оврага, преодолевать сыпучий песок…

 Но по делам, на футбольные тренировки и игры я приезжал на нем по нормальным дорогам. И не подозревал я тогда, что до решающего поворота в моей спортивной карьере осталось совсем немного, и что уже в зрелые 24 года поверну мотоцикл моей жизни совсем в другую сторону, где все придется начинать сначала…

Я уже говорил, что помещение, где базировались спортсмены мотосекции «Локомотив», находилось в Лосиноостровской на том же стадионе, где я тренировался и играл в футбол. Поэтому почти после каждой футбольной тренировки я заходил в мотосекцию, подружился со спортсменами, с интересом смотрел, как они с механиком готовят свои ИЖ-8 к соревнованиям.

Как-то раз Гранников мне сказал:

– Ты вот смотришь на мотоциклы, а нашу тренировочную трассу, да и тренировки не видел. А она ведь в окрестностях нашей Лосинки – совсем недалеко. Поедем завтра с нами.

Я поехал и был ошеломлен увиденным. Я тогда не мог себе представить, что на грунтовых неровностях и на естественных трамплинах можно с такой большой скоростью носиться на мотоциклах, совершая на них прыжки.

После тренировки Гранников спросил меня:

– Ну, вот теперь ты увидел нашу «работу». Как, нравится?

Тогда я ничего не ответил Николаю, хотя мне, конечно, понравилось. И я решил попробовать сам…

На другой день, никому ничего не сказав, на своем «Жиллете» я отправился на «локомотивную» трассу. И, «попробовав», понял, что на моем «Жиллете» мне страшно мешают заднее седло, задние подножки и массивная большая фара.

Я вернулся домой, отвинтил на моем стальном друге все эти «помехи», сложил их в сарай, служивший мне гаражом, и решил завтра снова «попробовать». На другой день, выехав на трассу, я быстро убедился, что не зря потрудился, сняв с мотоцикла мешавшие мне детали. Проезжая круг за кругом, я постепенно увеличивал скорость и стал совершать даже прыжки на мотоцикле. Вот за этим-то «занятием» неожиданно меня и застал Гранников, привезший локомотивную дружину на тренировку. Вытаращив глаза, он остановил меня и закричал:

– Ты что, сумасшедший? Без шлема, без мотосапог, без перчаток! И один, без никого!

Затем, поостыв, немного погодя добавил:

– Если хочешь, на следующую тренировку я тебе дам шлем, мотосапоги, перчатки, очки и… ИЖ.

Послушно я укатил к себе домой и, приехав, стал устанавливать на место фару, подножки и заднее седло.

Вот за этой процедурой меня и застал отец.

– Вчера снимал, а сегодня снова ставишь? Не понимаю… Да и мотоцикл твой дико грязный! Странно…

Не помню точно, что я ему ответил. Ведь я никому ничего не говорил о своих «экспериментах».

А на другой день был футбольный матч, посмотреть который я пригласил своих родителей. И вот уже под конец игры к нашим воротам с мячом прорывается форвард команды соперника. Я выбегаю к нему навстречу, бросаюсь в ноги… Мяч-то я схватил, но он одновременно сильно ударил по мячу, так что удар передался мне в бок. Я вскочил, выбил мяч к своим нападающим, и только тогда, возвращаясь в ворота, почувствовал какую-то боль в боку. Не придав этому значения, я кое-как доиграл до финального свистка судьи – иначе я не мог, у нас не было в тот день замены, да и на матче были мои родители.

Когда после игры мылся в душе, почувствовал себя плохо. Врач определил то, чего я совсем не ожидал,– перелом ребер. Это на время меня вывело из строя.

Когда я поправился, то пришел на стадион в мотосекцию.

Гранников сделал мне предложение:

– Через неделю под Москвой проводится мотокросс новичков для впервые участвующих. Попробуй. Потренируешься как следует с нами. У тебя ведь в ближайшее время игр нет.

И несмотря на мои колебания, я все же согласился. Родителям решил пока ничего об этом не говорить. Мама всегда волновалась в связи с моей ездой на мотоцикле. А тут – настоящие соревнования.

Приняв это решение и помня некогда сказанные мне отцом слова, что в жизни все дается только трудом, я взялся серьезно и трудолюбиво за дело. Тщательно готовил полученный мотоцикл, упоенно тренировался и, конечно, хотел «прокатиться» как можно лучше.

И вот, в майское воскресенье 1938 года, автомобиль под управлением Гранникова привез меня и мой мотоцикл ИЖ-8 на подмосковную трассу, в районе Боровского шоссе.

Впервые участвующих в кроссе новичков было много – более двадцати, но в заезде одновременно участвовали и опытные гонщики-мастера. Только зачет для новичков проводился отдельно.

Помню, как меня успокаивал Николай Гранников, видевший, что у меня перед стартом дрожат колени и руки. Я плохо воспринимал его слова. Понять меня, наверное, можно было. Впервые на старте мотокросса! А кругом такие асы, такие известные имена! В те секунды перед стартом меня сверлила одна мысль – «только бы не быть последним!»

Но вот взмах клетчатого флага, и гонка началась! И что удивительно – моментально пропала дрожь в коленях и руках, а в голове возникла полная ясность. Затем я удивился, что не только не отстаю, но и многих обгоняю… Впервые я ощутил так называемую спортивную злость. Еще больше я сконцентрировался, когда после пройденного круга увидел, что Гранников аплодирует мне и вкруговую машет рукой, что означало: «давай, давай!» И я «давал».

Когда я финишировал, то в первый момент ничего не мог понять. Ко мне все бежали, что-то кричали, улыбались, фотографировали, протягивали воду. Наконец прорвавшийся ко мне Гранников прокричал:

– Ты же выиграл, выиграл!

С тех пор прошло огромное количество лет – пятьдесят девять! Но этот момент после финиша моего первого мотокросса я всегда буду помнить так ясно, как будто бы это было вчера.

Приехав домой, я сказал, что был на очередной футбольной игре.

На следующий день, в понедельник, я проснулся позднее обычного – все-таки усталость после мотокросса давала себя знать. И вдруг увидел, что мама молча плачет, а отец сидит довольно хмурый. Когда я спросил: «Что случилось?», отец протянул утреннюю газету «Красный спорт» и сказал:

– Зачем ты обманул родителей?

Я взглянул на протянутую мне газету и увидел короткую заметку, в которой было написано о моей победе. Я не знал, что и сказать на упрек отца, и все же пролепетал:

– Я не знал, что получится,– не хотел вас волновать…

Отец строго на меня посмотрел и после паузы произнес, медленно чеканя слова:

– Это дело опасное. Но если все же серьезно решишься на него – то мы дадим тебе свое согласие при условии, что ты будешь больше тренироваться, чем все, и мотоцикл готовить тщательнее, чем все. Помня при этом мой принцип, что в жизни все дается только трудом!

Я сказал родителям, что этот вопрос я еще не решил, так как любовь к футболу по-прежнему властвует надо мной.

Вечером я поехал в клуб «Каучук», в котором вручали призы победителям, и получил там первый в моей жизни ценный приз за победу в мотоспорте – фотоаппарат «Лейка». На алюминиевой пластине, украшающей футляр, была выгравирована моя фамилия, а также за что и когда я его получил.

Любовь к футболу все еще крепко держала меня в своих руках. Я продолжал тренироваться, играть. А на вопросы Гранникова и «мото»-друзей, что я собираюсь делать дальше, отвечал:

– Может, эта победа в кроссе новичков была случайной?!

Но здесь произошли события, которые заставили меня более серьезно задуматься над вопросом, что же мне делать. Я понимал, что времени и на футбол, и на мотоспорт, да еще и на зарабатывание денег художником-оформителем просто не хватит. Надо было принимать решение.

А надвигающиеся события заключались в том, что в Москве должны были пройти соревнования на первенство Центрального Совета добровольного спортивного общества «Локомотив». Программа этих соревнований включала в себя шоссейные гонки на дистанцию 100 километров и кросс на дистанцию 50 километров.

Помню, что шоссейные гонки прошли на шоссе Энтузиастов и состояли из 4-х отрезков по 25 километров. В конце каждого отрезка стояли поворотные тумбы, которые надо было обогнуть. А пятидесятикилометровый кросс проводился недалеко от Лосиноостровской, в районе, примыкающем к Ворошиловской даче, и состоял из двух кругов.

Я действительно думал, что победа в первом в моей жизни мотокроссе новичков могла быть случайной. И решил участвовать в первенстве «Локомотива», чтобы сделать окончательный выбор. Я понимал, что победа в шоссейных линейных гонках, которые в те времена проводились в нашей стране, еще не говорит о способностях спортсмена – в них решающую роль играет мощность двигателя мотоцикла. Поэтому все свое внимание и энергию направил на подготовку к кроссу, где искусство самого спортсмена играет основную роль. А к этим двум соревнованиям, исходя из их специфики, надо было готовить два совершенно разных мотоцикла. Вот тут и выручил Гранников, который лично взял на себя подготовку моего шоссейного «коня».

Шоссейную гонку я выиграл довольно легко. А вот в кроссе пришлось потрудиться, потому что из-за поломки перестала включаться третья передача. А на трассе были участки, где она требовалась. И все-таки за счет предельной скорости на трудных отрезках я снова победил.

Но опять я не нашел для себя убедительного ответа на вопрос – что делать? Чем заниматься?

А тут еще ребята из нашей дружной футбольной команды, узнав о моих «мотоциклетных подвигах», начали «давить» на меня – в пользу футбола. И я принял «соломоново» решение – отложить выбор до первенства ВЦСПС 1939 года в Харькове. Я рассуждал так: на этом первенстве соберутся, безусловно, лучшие гонщики страны из всех спортивных обществ. И вот если я там стану чемпионом, то возврата к футболу больше не будет, и я вплотную займусь только мотоспортом. Об этом решении я объявил и в «Локомотиве», и дома.

Трудно мне далось выполнение этого плана. Тренировки и в футбольных воротах, и на мотоцикле проходили иногда в один и тот же день. И еще работа по оформлению выставок зданий…

Но все проходит. Наступил август 1939 года. Мы, «локомотивцы», сидим и разговариваем в купе поезда, который мчит нас в Харьков, а наши мотоциклы едут с нами в багажном вагоне.

Харьков встретил нас нестерпимой жарой. Асфальт на шоссе, где был пятидесятикилометровый участок шоссейных линейных гонок, от жары блестел как зеркало. Поэтому организаторы соревнований приняли правильное решение провести гонки в ранние часы, пока воздух под ярким харьковским солнцем еще не прогрелся. К тому же сложная трасса мотокросса, покрытая выгоревшей травой, значительно пылила.

Харьков – город, в котором мотоспорт всегда пользовался популярностью у зрителей. Поэтому специальные автобусы все подвозили и подвозили харьковчан к месту соревнований.

Раздельный старт участников с интервалом 30 секунд на мотосоревнованиях тех времен лишал гонщиков возможности ориентироваться в ходе гонки. За границей уже давно отошли от этой архаичной системы стартов. Но организаторы наших соревнований в те времена за рубеж не выезжали и, как говорится, варились в собственном соку.

А на первенстве ВЦСПС звание чемпиона присваивалось победителю двоеборья – по результатам гонок по шоссе и кроссу.

В первый день шоссейных гонок я принял старт примерно пятнадцатым. Полностью открыл ручку газа и не закрывал ее до поворотной тумбы, а повернув обратно, я сделал то же самое. К моему счастью, двигатель моего шоссейного мотоцикла, на котором я стал в прошлом году чемпионом «Локомотива», выдержал этот напряженный режим, поршень не сгорел, и я благополучно финишировал. До финиша последнего участника гонок никто не мог знать, у кого какое место. И мы, финишировавшие, после гонки сидели и ждали результатов подсчета хронометристов. Наконец мы услышали: лучшее время показал Владимир Карнеев – «Локомотив», Москва!

Я с удовольствием выслушал это объявление, хотя считал, что ничего особенного не сделал. В этой победе сыграла роль тщательная подготовка мотоцикла и особенно удачная регулировка карбюратора.

Но вот на второй день соревнований по мотокроссу мне было далеко не безразлично, каким я буду стартовать. И мне повезло – стартовал я почти последним. Это давало какую-то возможность ориентироваться в ходе спортивной борьбы. Я знал – если я хочу победить, то мне нужно обгонять впереди идущих. Да и на четырех кругах кросса я мог получить какую-то информацию от тренера, не выпускавшего из рук секундомера.

Но вот старт кросса! Я знал, что он будет тяжелым, но верил, что футбол, вернее – тренировки к нему – помогут мне, имевшему лучшую физическую подготовку по сравнению со многими соперниками. А сила воли, которая у моего отца была очень велика и по наследству вселилась и в меня, тоже должна была мне помочь.

Короче говоря, я вошел в какой-то бешеный ритм гонки, не чувствуя усталости! Ранее меня стартовавших соперников, безрезультатно пытавшихся сопротивляться, я обгонял удивительно легко. На зубах скрипел песок, пыль застилала глаза, но я почувствовал какое-то опьяняющее удовольствие от этого бешеного ритма скорости.

Когда я помчался на последний круг, я думал только об одном – чтобы выдержал это напряжение мой ИЖ. Я интуитивно почувствовал, что могу успешно бороться с сильнейшими спортсменами страны. И когда после финиша, еле сошедшего с мотоцикла, со слипшимися от пыли глазами, кто-то из друзей окатил меня водой прямо из ведра, я понял, что я счастлив… Счастлив от того, что я доказал самому себе неизбежность случившегося.

И тут подошел судья-хронометрист, крепко пожал мне руку и, улыбаясь, сказал:

– Все в порядке! Ты, ты, Карнеев, чемпион ВЦСПС, и команда «Локомотив» тоже!

Я окончательно понял, что мое вхождение в мотоспорт совершилось!

На обратном пути в Москву в нашем «локомотивском» купе было шумно. Все были довольны результатами, показанными в Харькове. Мне бы, чемпиону, нужно радоваться больше всех, а я сижу молчаливый и даже грустный.

Гранников не выдержал и обратился ко мне:

– Что с тобой? Радоваться должен!

– А кто ворота «локомотивские» защищать будет? Я ведь любил это делать.

В поезде под равномерный стук колес мне всегда нравилось спать. А в эту ночь сон не шел ко мне. И радость большой победы в мотоспорте, и горечь прощания с футболом – перемешались в моем сознании. И когда к измученному этими мыслями сон все же пришел ко мне, то в нем я увидел своего идола Пашку Рыжего из Тарасовской футбольной команды.

Мог ли я тогда представить, что через целых двадцать пять лет произойдет чудо! И что я снова встану в футбольные ворота и буду «по старой памяти», срывая аплодисменты трибун, успешно бросаться за мячом, летящим и в верхние, и в нижние углы. Защищая при этом честь сборной команды Советского Союза… по спидвею. Но об этом фантастическом факте позднее…

 

 

История моих главных побед

 

В 24 года начинать заниматься мотоспортом, как это сделал я,– очень поздно. По современным понятиям, это недопустимо поздно! Сейчас в подростковых клубах мальчики садятся за руль мотоцикла в двенадцатилетнем возрасте. И это приводит к замечательным результатам. А я еще до 26 лет выбирал, чем мне заняться – футболом или мотоспортом. Не знаю, что было бы, если бы я сел на стального коня не в 24, а хотя бы в 18 лет. Но я думаю, что в моей спортивной биографии к моим теперешним спортивным достижениям добавилось бы еще несколько  чемпионских званий.

За восемнадцать лет моих выступлений в мотоциклетном спорте с 1938 по 1956 годы я участвовал в соревнованиях самого различного ранга, по многим видам мотоциклетного спорта: в мотокроссе, шоссейных линейных гонках, шоссейно-кольцевых гонках, гонках на ипподроме, летнем спидвее, гонках по льду (спидвее по льду).

За восемнадцать лет я участвовал в громадном количестве соревнований, и не скрою – подавляющее большинство из них я выиграл. Специалисты считают, что я достиг очень многого. Шесть раз был чемпионом Советского Союза. Из них пять по мотокроссу и один раз по шоссейно-кольцевым гонкам. Несколько раз был чемпионом Москвы по мотокроссу. Неоднократно побеждал в традиционных мотокроссах имени К.Е. Ворошилова, командных мотокроссах имени В.П. Чкалова. Всего не перечислишь.

На страницах моей спортивной автобиографии я опишу самые главные из них. И те, которые вызвали перемены в моей спортивной судьбе. Расскажу и о событиях, которые повлекли за собой изменения в нашем отечественном и частично в международном мотоспорте. Но возвратимся немного назад.

Под конец спортивного сезона 1939 года в декабре я выиграл традиционный мотокросс имени К.Е. Ворошилова. И не подозревал я тогда, что это будет мое последнее выступление за дружную команду московского «Локомотива» – чемпиона ВЦСПС. Ее гонщики Павел Лагздин, Андрей Чеботаревский, Алексей Юрасов стали моими близкими друзьями.

Наступил 1940 год. Неожиданно я получил приглашение посетить мотоклуб московского городского совета «Динамо», расположенный в Москве под трибунами Центрального стадиона «Динамо».

Начальник клуба Анатолий Васильевич Карягин встретил меня очень радушно и сказал:

– Пойдем, я покажу тебе наше помещение, наши мастерские…

То, что я увидел, произвело на меня потрясающее впечатление. Просторное помещение, в котором стояли спортивные мотоциклы. Светло-серые удобные верстаки с отделениями для деталей и выдвижными ящиками для инструмента. Тиски на каждом верстаке. Рядом шкафчик для одежды. И это для каждого спортсмена! Удобная раздевалка, туалет, душ. Но что меня больше всего поразило, так это цех с разнообразным станочным оборудованием, где «кудесничал» знаменитый инженер-механик Бронислав Татаржинский.

– Ну, а теперь пойдем на второй этаж,– сказал Анатолий Васильевич. – Посмотришь нашу комнату отдыха, склад запчастей, мой кабинет…

Закончив осмотр этого великолепия, вы вошли в кабинет Карягина, и он вымолвил:

– Приглашаю тебя выступать за «Динамо» и одновременно работать тренером наших спортсменов! Зарплата хорошая.

Ошарашенный этим предложением, я долго молчал, затем поблагодарил Анатолия Васильевича и сказал:

– Я поговорю с моими друзьями из команды «Локомотив», тренером, руководством… Тогда скажу…

Трудно мне было даже начать разговор на эту тему с моим другом и тренером Николаем Гранниковым. Он внимательно меня выслушал. Задумался и сказал, что поговорит и посоветуется с руководством Центрального Совета Общества.

На другой день Гранников уехал в Центральный Совет в Москву. Вечером он приехал ко мне домой и произнес:

– Много говорили и думали с зампредом Шубочкиным. Не имеем мы морального права тебя удерживать. Потому что таких условий для занятий спортом, как в «Динамо», у нас нет. А ты талант. Скажу тебе словами Островского: «Дорогой бриллиант, дорогой и оправы требует».

И, помолчав, добавил:

– Проводы устраиваем завтра…

Так я вошел в профессиональный спорт. И попутно пришлось расстаться и с карандашом, и с кистью.

Теперь на моем гоночном шлеме появилась ромбовидная эмблема с буквой «Д».

Зима 1941 года. На тысячешестисотметровой дорожке Московского ипподрома предстояли мотогонки по льду. Это мое первое выступление за «Динамо». Вместе с замечательным механиком Степаном Андреевичем Абрамовым готовим мой новый мотоцикл: форсируем двигатель, монтируем на шинах колес стальные проволочные шипы конструкции инженера Закревского. Я, конечно, волнуюсь. Ведь это не только мое первое выступление за «Динамо» – это мое первое выступление в мотогонках на льду! И я нашел выход из этого сложного для меня положения.

На территории Центрального стадиона «Динамо» был пруд. Вот его замерзшую ледяную поверхность я и решил использовать для своих тренировок. Как показали дальнейшие события, эти тренировки дали нужный результат.

За давностью прошедшего я использую почти дословно строки из моей книжки «Мотогонщик», выпущенной издательством «Физкультура и спорт»: «Наступил вечер гонок. Без особого труда выигрываю полуфинальный заезд и с волнением жду финального, в который попали все сильнейшие. Наконец финальный заезд для шести победителей в полуфиналах. Старт! Осколки льда, вырванные шипами буксующих колес, ударяют мне в лицо! Значит, кто-то вырвался вперед! Влетаю в поворот, не закрывая ручку газа. Сразу начинаю отчетливо ощущать: ничто не летит в лицо – значит, вырвался вперед! Но в ту же секунду вижу как бы перед собой снежный вал, окаймляющий дорожку. Выносит! Неудержимо выносит! «Кладу» машину почти на бок! Кажется, что рулем вот-вот зацеплю за лед! Снежный вал начинает мелькать справа от меня! Значит, «вписался», все-таки «вписался» в поворот! Рев моторов несущихся сзади мотоциклов постепенно становится тише – значит, ухожу! Медленно, но ухожу. Теперь лишь бы выдержал двигатель, который, кажется, разрывается на части от бешеных оборотов!»

Когда после шести кругов я первым пересек линию финиша, то узнал, что побил рекордное время известного гонщика Андрея Иваненко, «державшееся» три года. Динамовцы поздравили меня с боевым крещением…

Весну и начало лета 1941 года я посвятил тренировкам в новом для меня коллективе и подготовке четырехтактного мотоцикла Л-8 к участию в мотокроссе первенства Москвы, проводимого 22 июня на трассе около станции Планерная.

И вот старт кросса первенства столицы. Еще на тренировках привык к своему новому мотоциклу и в гонке почувствовал уверенность, что стану победителем. И вот подлетаю, как на крыльях, к финишу! Но что это такое? Не вижу толпы зрителей, не вижу судью с финишным флагом, не вижу финишных тумб. Вижу только рабочих, кое-как убирающих оборудование и бросающих его в грузовик. Кто-то подбежал ко мне и крикнул:

– Ты что, не знаешь? Война! Немцы напали!

 

 

На фронтовых трассах

 

Великая Отечественная война началась для москвичей в первые же дни с налетов фашистской авиации на город. Я ее встретил мотоциклистом штаба местной противовоздушной обороны. Затем, волею военной судьбы, я попадаю в Автотранспортный полк связным мотоциклистом. Через непродолжительное время полк получает команду перебазироваться под Сталинград.

И вот колонна грузовых автомобилей днем и ночью движется по пыльным дорогам на юг. Иногда колонна растягивается, временно разрывается, снова подтягивается. День сменяется ночью, ночь – днем. Водители автомобилей меняют друг друга, но движение не прекращается. Нам – троим связным мотоциклистам – приходится особенно тяжело, ведь мы выполняем самые разнообразные задания. Я, натренированный в мотоциклетных соревнованиях, преодолеваю плохие дороги и переношу эту нагрузку сравнительно легко, а вот двое моих новых друзей – связных мотоциклистов Петр Макеев и Чечулин просто падают от усталости. Я этому не удивлялся, потому что они мотоспортом не занимались, а были лишь «асфальтовыми» мотоциклистами. Поэтому, когда наша часть прибыла к месту дислокации, я решил помочь своим товарищам и, улучив свободную минуту, предложил им:

– Братцы, вы не знаете, что я мастер спорта и чемпион по мотоспорту. Давайте я вас буду учить, как нужно ездить по плохим дорогам.

Они с удивлением вытаращили на меня глаза и, попросив рассказать о себе подробнее, согласились. В дальнейшем, при каждой возможности, я с ними занимался, несмотря на фронтовую обстановку.

Плоды моей «тренерской» фронтовой деятельности они ощутили на трудных степных дорогах и в оврагах под Сталинградом. Мы стали еще большими друзьями и остались ими и после войны.

Новенькие мотоциклы ИЖ-9, которыми нас снабдили в полку, через некоторое время не выдержали нагрузок на тяжелых фронтовых дорогах, стали выходить из строя, и мы «пересели» на трофейную технику. Щупленький Чечулин на австрийский двухцилиндровый «ПУХ»-250, высокий Макеев на немецкий мотоцикл «Виктория»-350, а я на немецкий НСУ-600. Вот на них днем и ночью, и в жару и в мороз, носились мы и по дорогам, и без дорог, доставляя пакеты или выполняя другие приказы.. здесь я был намного быстрее всех.

Однажды, когда я вернулся из очередного рейса, командир полка полковник Миронов, взглянув на часы, сказал мне:

– Вот ты мне доложил сейчас, что выполнил задание. Что-то я сомневаюсь. Были ли ты действительно там? Ведь получается скорость за 60 километров в час! По грязи! В дождь! Сейчас проверю…

Не отпустив меня, он проверил это по рации и, получив утвердительный ответ, улыбнулся.

А я отрапортовал:

– Товарищ полковник! Я ведь мастер спорта, чемпион по мотокроссу! Динамовец…

Еще раз улыбнувшись, миронов произнес:

– Будем живы, кончится война, обязательно приду смотреть на твои гонки.

И обещание свое он, действительно, сдержал… Забегая вперед, расскажу об этом.

Почти в центре Москвы есть парк Московского военного округа. Вот прямо на его территории Московским комитетом по делам физкультуры и спорта и Московским военным округом был проведен интересный мотокросс, собравший очень много зрителей. Когда я, выступая в этом кроссе на мотоцикле «Нортон-500», одержал победу и после финиша принимал поздравления окружавших меня болельщиков, я увидел очень знакомую фигуру военного. Он стоял несколько в стороне и улыбался. И я узнал его! Это был полковник миронов! Мы обнялись. А мой «фронтовой ученик» Петр Макеев тоже выступал на этом кроссе…

Но я снова возвращаюсь к событиям военных дней, связанных со спортом и, как ни странно, с музыкой и с «фронтовым юмором».

Уже первые наши мотоциклетные рейсы после прибытия нашего полка на место дислокации показали, что мы можем стать легкой добычей для немецких военных авиаторов, которые, не жалея горючего, гонялись за всем живым в приволжских степях. Вот и здесь пригодились мои спортивные навыки в управлении мотоциклом. Уберечься от пулеметных очередей с неба можно было только одним способом – резко изменять скорость движения мотоцикла или резко маневрировать им. И я сразу вспомнил гранниковский «волчок», то есть вращение мотоциклом вокруг ноги, поставленной на грунт. А если сделать «волчком» пол-оборота и сразу «бросить» мотоцикл в сторону, он быстро выскочит из зоны прицела летчика. И я провел со своими друзьями тренировку на эту «тему».

Кроме применения этой, по существу спортивной тактики, во время наших рейдов по приволжским степям надо было смотреть не только на дорогу, но и на небо. Не дай Бог прозевать заход самолета на тебя. Но что интересно, во время этих «самолетно-мотоциклетных игр» возникало чувство своеобразного спортивного азарта, совершенно пересиливающее чувство опасности.

Фронтовую работу осложняло еще и то, что в то время в зоне наших действий не было четкой линии фронта. Я называл ее «гибкой». Сегодня какой-то населенный пункт принадлежит нам, а завтра в нем могли оказаться враги. Один раз я чуть не попался на этом.

Спокойно въезжаю в деревню, которую считаю нашей, и вдруг еще издали вижу группу немцев, толпящихся, видимо, у «штабной» избы. Мозг лихорадочно сработал – срываю с головы пилотку, сую ее за пазуху и, открывая полный газ, проношусь мимо немцев, одновременно думая: «Мой НСУ немецкий, с серой немецкой краской. Я – как немецкие мотоциклисты, фасоня, часто ездили без шлемов – тоже без него. Примут за своего. Пронесет!» И пронесло. Только газ я закрыл очень далеко за деревней. И здесь спорт и своеобразная тактика мне помогли.

А вот случай из совершенно другой – «музыкальной» темы. Как-то раз ночью, возвращаясь из дальнего изнурительного рейса, я вдруг почувствовал, что буквально засыпаю за рулем. Этому способствовало еще и то, что я находился в спокойной, отдаленной от боевых действий местности. К тому же скорость мотоцикла, двигающегося при тусклом свете фары, зашторенной от наблюдения с воздуха специальным щитком, была невелика. И я решил немного поспать. Съехав с дороги, я выбрал место под деревьями рощи на берегу одного из заливов Волги. Стояла поздняя, но теплая осень, воздух был недвижим. Прислонив мотоцикл к дереву, я нагреб сухих осенних листьев, сделал себе из них ложе, подложил под голову вещевой мешок, лег и моментально заснул. И вдруг, вздрогнув, я проснулся от звуков песни под аккомпанемент аккордеона… Песни и звуки неслись с тускло освещенного луной противоположного берега залива. Пела какая-то девушка, пела замечательно, проникновенно. При таких необычных обстоятельствах я впервые услышал популярную песню «Синий платочек», прочно вошедшую потом в репертуар известной певицы Клавдии Шульженко. Затем наступила тишина. Больше никто и ничего не пел. Я так и не смог тогда установить обстоятельства этого удивительного ночного концерта. Потом, уже после долгих размышлений, пришел к выводу что, скорее всего, исполнителями этой песни могли быть фронтовые артисты, остановившиеся на отдых перед очередными выступлениями в какой-либо из воинских частей.

Я ненавижу любую войну. Считаю это позором для человечества. Но вот что удивительно: именно в период Великой Отечественной войны, вдохновленные подлинным патриотизмом, наши композиторы написали самые сердечные, незабываемые песни. Я уверен, что многие видевшие по телевизору выступление талантливой киноактрисы Людмилы Гурченко и слышавшие фронтовые песни в ее бесподобном исполнении, согласятся со мной.

Как нам, связным мотоциклистам, ни было трудно и тяжело, но в короткие часы передышки мы с жадностью набрасывались на газеты, которые к нам попадали. В то время в их числе приходила и газета «Британский союзник». Просматривая ее, я вдруг наткнулся на фотографию, от взгляда на которую и от текста под ней у меня задрожали руки. Пишут о мотоспорте! Война еще не кончилась, а я вижу на фотографии момент соревнований по спидвею на Лондонском стадионе «Уэмбли», вижу трибуны, заполненные зрителями, и надпись: «Лидирует лучший английский гонщик Джек Паркер, выигравший международный матч». И внезапно нахлынули мысли, которые одолевали еще тогда, когда я стал заниматься мотоспортом. Играя в футбол, я на протяжении всей игры ощущал присутствие зрителей. Они, видев игру, аплодировали, свистели, кричали…

Мы своей игрой давали им радость восприятия – иногда огорчали, иногда восхищали,– их были сотни, тысячи привлеченных любовью к спорту и имевших главное: возможность его видеть.

Когда я перешел в мотоспорт, то сразу ощутил, что мне чего-то не хватает, что я, сражаясь за скорость, нахожусь в каком-то вакууме. Еле удерживая в повиновении мотоцикл на виражах, в полете по воздуху и приземлении, на бешеной скорости, я проделывал это… в одиночестве. Зрители видеть это при всем своем желании просто не могли. Причина этого отрицательного явления была в том, что в те времена наша система проведения мотосоревнований была, на мой взгляд, абсолютно неправильной. Она обуславливала раздельный старт спортсменов – по одному с интервалом в 30 секунд или минуту. Это было и в мотокроссе, и шоссейных линейных гонках. Такое правило лишало гонщиков и зрителей возможности ориентироваться в ходе спортивной борьбы и начисто исключало применение спортивной тактики. А непомерная длина одного круга дистанции в кроссе, например 25 или 50 километров, просто не давала возможности зрителям наблюдать за этой борьбой. Проведение же шоссейных линейных гонок на дистанции 100 или 300 километров вообще было полной бессмыслицей. Зрители их просто не могли видеть, а спортсмены из-за однообразной специфики этих гонок даже в минимальной мере не совершенствовали свое мастерство. В те годы за границей давно практиковались не линейные, а шоссейно-кольцевые гонки.

Единственным в то время приятным исключением из нашей неправильной системы проведения соревнований были гонки на ипподроме. Здесь зрители, находясь на трибунах, полностью могли видеть весь ход спортивной борьбы, а гонщики ориентироваться в ее ходе.

Вот почему тогда, после просмотра «Британского союзника», в моей голове родилась мысль: «Окончится война, если буду жив и здоров, вернусь в мотоспорт и буду бороться за развитие у нас спидвея и за изменение системы мотоспорта». Я не хочу, чтобы меня заподозрили в хвастовстве, но мне удалось выполнить многое из того, что я задумал. Но об этом позднее.

Я уже говорил, что, несмотря на опасности нашей фронтовой деятельности, юмор нам был не чужд. Мы подтрунивали друг над другом, шутили. Это нас подбадривало в трудную минуту. И на тему фронтового юмора я расскажу об одном нашем уникальном «юмористическом» происшествии.

Однажды наш автотранспортный полк на некоторое время «забазировался» в одной из прифронтовых деревень. Не успев еще обосноваться в одной из изб и приспособить сарай для стоянки наших мотоциклов, услышали команду:

– Вырыть во дворе щели для укрытия. Вдруг фрицы налетят!

Мы деятельно взялись за лопаты, и щель была готова. Закончив земляные работы, мы достали воду из колодца и помогли друг другу помыться. Разыгрался аппетит. Надо сказать, что наш солдатский паек был очень обильным, но – консервированным: «суп-пюре гороховый» нам изрядно надоел. Возникла мысль полакомиться жареной деревенской картошкой. Масло было, а вот сковороды не оказалось.

Пока прямо во дворе разжигали костер, чистили и резали картошку, я из подвернувшегося куска железа быстро сделал импровизированный противень, который должен был заменить сковороду.

Солнце ласково светило, и, казалось, ничто не могло сорвать нашу затею.

Укрепили противень над костром, залили в него масло, засыпали нарезанную картошку, посолили – и стали ее помешивать, чтобы не подгорела. Пошел наиаппетитнейший запах от поджариваемой картошки… Мы предвкушали наш роскошный обед, и вдруг раздался крик:

– Воздух!

Мы мигом попрыгали в вырытую нами щель, и в этот момент раздался вой проносящегося над нами самолета и одновременно по двору «прошлась» пулеметная очередь. Мы еще ниже присели в вырытой нами щели, но как только шум самолета пропал, мы решили выскочить и помешать поджаривающуюся картошку. И тут кто-то крикнул:

– Пуля пробила противень! Масло течет!

Однако мы не успели ничего предпринять для спасения нашей подгорающей картошки, так как снова раздавшийся вой самолета опять загнал нас в укрытие. А картошка наша катастрофически подгорала, и мы, выглядывая из щели и проклиная немецких летчиков, не могли этому препятствовать.

Наконец налет прекратился, но было поздно… Наша аппетитная картошка превратилась в обгоревшие угольки. И Макеев с горьким юмором произнес:

– Опять на обед суп-пюре гороховый!

Я описал лишь некоторые случаи из фронтовой жизни. В некоторые из них сейчас, когда прошло много лет, возможно, трудно поверить. Но они действительно были. Моя первая фронтовая награда – медаль «За оборону Сталинграда» – по сей день является для меня самой дорогой из всех полученных.

Внезапно в начале зимы 1943 года военная судьба перебросила меня в Москву в ремонтно-восстановительную роту полка, где мне поручили организовать цех ремонта мотоциклов. В войне в это время наступил перелом – наши войска начали гнать фашистов.

 

 

И снова в мотоспорте

 

По прибытии в Москву с удивлением узнал, что Московский автомотоклуб запланировал проведение ряда мотокроссов. И я понял, что моя мечта может и осуществиться. Обращаюсь с просьбой к командиру части:

– Разрешите выступить в мотокроссе, посвященном 25-летию Красной Армии! Мотоцикл подготовлю, спортформу имею – дома сохранил!

Счастливый от того, что получил разрешение, тщательно готовлю мотоцикл «Цюндал-350», тренируюсь и, горя желанием обязательно выиграть, волнуюсь.

Трасса этого кросса проходила по территории московского парка культуры и отдыха «Сокольники» и состояла из пяти кругов по 5 километров. Наступило 14-е марта 1943 года. Это был первый в Москве кросс после того, как началась война. Мой «Цюндал» меня не подвел, и я одержал победу. Среди зрителей и мой командир. По его лицу, когда он, возбужденный, подошел меня поздравить, я понял, что он удивлен впервые виденным им мотокроссом и очень доволен.

На другой день он вызвал меня к себе и спросил:

– Когда там следующие у тебя кроссы? Может, чем помочь надо?

В следующем мотокроссе, посвященном празднику 1-е Мая и проведенном под Москвой в районе станции Планерная, я выступал уже на четырехтактном мотоцикле НСУ-250 и без особого труда его выиграл.

Но вот наступило 11 июня 1943 года. Военизированный мотокросс, проводимый Московским военным округом и московским автомотоклубом в районе деревни Озеревское, собрал сильных гонщиков, имевшихся в воинских частях. Среди них были знаменитый в то время Евгений Грингаут, опытные Михаил Громыхалин, Виктор Кулаков и другие.

И все же и здесь мне удалось победить. Главный судья – генерал-майор танковых войск Котов поздравил меня и вручил мне красивый коробок. Затем подбежали деревенские мальчишки и подарили огромный букет полевых ромашек!

Командование части, опять довольное моим результатом, «премировало» меня «увольнительной» на целых два дня! И здесь, в Москве, у меня произошла случайная встреча с моим знакомым, известным спортсменом, неоднократным чемпионом Советского Союза по велосипедному спорту, заслуженным мастером спорта Прокофием Николаевичем Соколовым. Свое спортивное звание он получил не за победы на велосипеде, а за искусство управления в велогонках за лидером.

Во время нашей встречи я увидел на его погонах звезду майора. При нашем разговоре выяснилось, что он служит в Москве, являясь начальником гаража штаба Московского военного округа.

– А как ты? – спросил он.

Рассказав о себе, я ответил:

– Мечтаю, как и все, чтобы скорее закончилась война, мечтаю серьезно, капитально заняться мотоспортом.

На этом наша короткая встреча закончилась. На прощанье он подбодряющее и несколько загадочно улыбнулся.

Вдруг через несколько дней меня вызвали к командиру части и зачитали полученный приказ о продолжении моей дальнейшей военной службы в гараже штаба Московского военного округа. Заслушивая последние слова приказа, я понял, почему майор Соколов на прощанье при нашей случайной встрече так загадочно улыбнулся. Я понял, что, пользуясь своим авторитетом, он «организовал» мое «дальнейшее прохождение военной службы» в гараже штаба МВО.

С первых же дней в гараже штаба я с удвоенной энергией взялся за дело. Скоро карбюраторный пункт заработал. Не жалея времени и сил, я принялся за ремонт трофейных мотоциклов и их подготовку к мотосоревнованиям.

Занимаясь этой деятельностью, я через непродолжительное время понял, какой «дальнозоркостью» обладал Соколов, создавая в стенах гаража штаба МВО спортивную мотосекцию. Как только в ходе войны наступил перелом в нашу пользу, так в военных «верхах» и в Комитете физкультуры стали думать об организации разных мотосоревнований.

«Бате» – как любовно называли Соколова его приближенные – удалось создать мотосекцию, в которую он привлек способных молодых спортсменов. В дальнейшем они стали известными гонщиками – мастерами спорта. Среди них были Всеволод Юрков, Алексей Игнатов, Борис Безус и другие.

Первым помощником Соколова в его многообразной деятельности был абсолютный чемпион Советского Союза по боксу, заслуженный мастер спорта Виктор Михайлов. Во всех мотоциклетных соревнованиях он был авторитетнейшим представителем команды гаража штаба Московского военного округа. Если на боксерском ринге он был страшным для соперников, то в жизни это был добрейший человек.

Итак, я деятельно готовил трофейный мотоцикл НСУ-250, тренировался с моими новыми товарищами и передавал им опыт. Особенно я подружился с Алексеем Игнатовым. Наша дружба с ним сохранилась и в послевоенные годы.

Однажды утром Соколов собрал нас и объявил:

– После долгого перерыва, вызванного войной, Московский комитет по делам физической культуры и спорта снова проводит первенство Москвы по мотокроссу! Готовьте свои мотоциклы, тренируйтесь. Я надеюсь, что чемпионом Москвы будет гонщик нашего гаража. И чемпион определится на трассе кросса, прерванного 22 июня 1941 года войной,– на Планерной.

И, глядя на меня, добавил:

– Надо много тренироваться. Тяжело в учении – легко в бою. Так говорил великий Суворов.

Выходя из кабинета Соколова, я подумал: «Надо же! мой папа, давая согласие на мои занятия мотоспортом, поставил условие – много тренироваться. И Прокофий Николаевич говорит то же самое».

Несмотря на то, что кросс на первенство Москвы проходил в последний день октября, погода была теплая, а небо безоблачное. Благодаря моей хорошей тренированности и безупречной работе моего НСУ-250, я выиграл и, подойдя к Соколову, выпалил:

– Чемпионом Москвы стал спортсмен гаража МВО!

Соколов счастливо улыбнулся.

Не мог я предположить в тот радостный момент, что судьба скоро разлучит меня и с Соколовым, и с полюбившимся мне гаражом на улице Осипенко, и с моими соратниками-спортсменами. И что эта же судьба снова соединит меня с Прокофием Николаевичем. Но через целых 5 лет!

А события конца 1943 года привели к тому, что Правительство страны приняло решение об отзыве из воинских частей всех мобилизованных в армию мастеров спорта и заслуженных мастеров. Было решение возвратить их в те спортивные организации, в которых они были до войны, и демобилизовать их. Исход войны в это время был предрешен, фашистские полчища откатывались на свою территорию. И это решение сохраняло лучшие спортивные кадры нашего государства, особенно нужные в своей сфере, в восстановительный период после окончания войны.

И вот наступил день, когда я с каким-то грустным чувством, попрощавшись, покинул стены гаража МВО и в задумчивости вышел на улицу Осипенко. Не успел я сделать несколько шагов, как из знакомых мне ворот гаража выехал черный автомобиль и резко остановился рядом со мной. Открылась дверца и знакомый голос произнес:

– «Батя» велел подвезти, садись…

За рулем оказался Игнатов. Я его спросил:

– А знаешь, куда?

И в ответ услышал:

– Знаю… На «Динамо»!

 

 

Возвращение в «Динамо»

 

С волнением я вошел в южные ворота стадиона «Динамо». Два с половиной года я не был здесь. Знакомая мне аллея, ведущая мимо баскетбольных площадок к воротам подтрибунного гаража динамовского автомотоклуба, была непривычно пустынна. Дверь ворот мотогаража оказалась запертой, и я решил по лестнице подняться на второй этаж трибун, где был кабинет начальника клуба Анатолия Васильевича Карягина. Когда я преодолел несколько ступенек, услышал шаги… Навстречу мне спускался он сам в военной форме с четырьмя звездочками на погонах. По выработавшейся в военное время привычке я откозырял ему. А он, протянув мне руку, произнес:

– Что козыряешь? Ты ведь теперь гражданский… Пойдем, я тебе покажу фронт. Фронт работ.

Открыв дверь ворот мотогаража, он вошел внутрь. Я последовал за ним и остолбенел! Все свободное пространство было заставлено немецкими, английскими, американскими, итальянскими мотоциклами!

– Это все трофейные… Я их только что привез. Так что работы нам всем хватит. Особенно Брониславу.

Вспомнив нашего замечательного механика Бронислава Татаржинского, я спросил:

– А где он?

Карягин мне объяснил:

– На Белорусском вокзале. Станок новый разгружают. Я его тоже привез из Германии.

Разговаривая с Карягиным, я вдруг вздрогнул, потому что увидел «свой» шкафчик для одежды с белым прямоугольником на дверце с надписью: Карнеев. Пробравшись к нему, заставленному мотоциклами, я с дрожью в руках открыл его и замер! На вешалке висел мой рабочий комбинезон… Висел два с половиной года!

Когда я после перерыва, вызванного войной, вернулся в стены автомотоклуба «Динамо», то понял, что отныне только мотоспорт будет моей профессией. Очень нелегкой, одновременно любимой, а также накладывающей на меня ответственность и за мои личные спортивные результаты. Но здесь я должен отступить от хронологии происходящего и вернуться назад к событиям моей личной жизни.

Однажды, еще в мой «локомотивский» период, мы с Павлом Лагсдиным готовили свои мотоциклы к предстоящим соревнованиям. И вдруг он произнес:

– Ты стал совсем одурманенный железками, гонками. Тебя надо немного отвлечь от них. Давай я тебя познакомлю с замечательной девушкой – подругой моей сестры.

Я с удивлением на него посмотрел. А он продолжил:

– Завтра вечером она приедет к нам в гости. Приезжай и ты. Не пожалеешь…

На другой день я приехал к Лагсдиным на дачу. Встретившая меня сестра Павла сказала:

– Пойдем ко мне в комнату. Только не упади от увиденного. Я тебя познакомлю с Лерой…

Я вошел и от изумления остановился как вкопанный. Передо мной стояла девушка изумительной, какой-то редкой красоты. И здесь я вспомнил слова моего друга – «не пожалеешь». Мы познакомились. Она оказалась прекрасной собеседницей, обладающей тонким юмором, умом и сознанием своей неотразимой внешности. Через некоторое время я представил ее своим родителям, а затем познакомился и с ее интеллигентной, симпатичной мамой.

В первые дни нашего знакомства я никак не мог понять, почему никто из мужчин еще не добился того, чтобы такая красивая, умная девушка перестала быть незамужней. Как-то я спросил ее об этом. И в ответ услышал:

– Не нравились они мне…

Через некоторое время я все же набрался смелости и сделал ей предложение. Мы стали мужем и женой. По ее желанию я перебрался жить в Москву на улицу Горького, где она жила со своей мамой. Началась наша совместная, безоблачная жизнь, характер которой резко изменился внезапно грянувшей войной. Наша дочка Олечка родилась тогда, когда я был на фронте. Лера с пониманием отнеслась к моей спортивной профессии. И она часто ездила на соревнования, в которых я выступал, и, конечно, переживала за меня.

Но вернемся к моему возвращению в динамовский автоклуб и последующим событиям.

После того как между спортсменами были распределены трофейные мотоциклы, я занялся подготовкой английского мотоцикла «Матчлес-350» к будущим соревнованиям. После первого же пробного выезда на нем я высказал свое впечатление Юре Королю:

– У меня такое ощущение, как будто я всю жизнь на нем ездил – привыкать не надо. Устойчив, динамичен и тяговит одновременно. Поразительно!

И вот, этот, сразу понравившийся мотоцикл я начал деятельно готовить к будущим сражениям на кроссовых трассах.

Война хотя еще продолжалась, но уже вошла в заключительную, победную для нашей страны фазу. И, конечно, это обстоятельство способствовало тем заблаговременным мерам нашего Правительства по возрождению спорта.

В первых же летних мотокроссах 1944 года я стал показывать на своем «Матчлесе» победные результаты и, что тогда для меня было особенно важным, победил в динамовском кроссе 2 июля. Здесь мне хочется рассказать о человеке, который в годы моих спортивных выступлений был для меня самым главным соперником и в то же время самым преданным другом. Наша дружба сохранилась и по настоящее время. И даже сейчас, когда я пишу строки этой повести, я часто звоню ему по телефону для того, чтобы лучше восстановить в памяти события давно прошедших лет.

Юра Король был очень своеобразным человеком. Не знающим его в спорте трудно было предположить, что этот застенчивый, медлительный в движениях, флегматичный человек после взмаха стартового флага моментально преображался. Я привожу здесь высказывания одного болельщика, который, хотя и знал Юру давно, но на мотоцикле в соревновании увидел его в первый раз.

– Это черт знает что! Это не Юра, это тигр! Это какой-то дьявол, потерявший рассудок! И этот тигр на мотоцикле!

Неоднократный чемпион Советского Союза, неоднократный победитель самых престижных традиционных мотокроссов, заслуженный мастер спорта Юрий Король действительно полностью раскрывал свой спортивный талант после взмаха клетчатого флага. И вот тогда в стенах «Динамо», обсуждая с ним спортивный календарь, мне пришла в голову «гениальная» мысль, и я сказал ему:

– Юра, а может, разойтись нам с тобой?

Он вытаращил на меня удивленные глаза. А я продолжил:

– Зачем нам с тобой на будущих чемпионатах вдвоем бороться за одну медаль? Ведь мы с тобой из одного клуба. Давай разойдемся в разные классы мотоциклов. Тогда, если победим, привезем в «Динамо» не одну, а две медали!

Юра посмотрел на меня и вымолвил:

– Давай. Это мудро.

И юра «ушел» в класс 250 кубических сантиметров и стал готовить себе мотоцикл НСУ. И в дальнейшие спортивные годы мы придерживались этой стратегии. Медалей в «Динамо» действительно прибавилось. Надо сказать, что в динамовском клубе создалась команда не только индивидуально сильных спортсменов. Но главным нашим качеством была дружба в жизни. Эта дружба помогала и в спортивных делах. И не случайно динамовская команда четыре года подряд, начиная с 1945 года, выигрывала главный переходящий приз традиционного командного мотокросса имени великого летчика Валерия Павловича Чкалова.

Возрастающая конкуренция в мотоспорте заставляла меня заранее анализировать предстоящие спортивные события. И как-то раз я поделился своими соображениями с Королем:

– Знаешь, Юра, я уверен, что, как только война закончится, и мы отпразднуем победу, Комитет физкультуры проведет первенство страны. Что ты думаешь по этому поводу?

Юра задумчиво посмотрел на меня и произнес:

– А чего думать? Готовиться надо. И выигрывать! В честь победы.

Мнение моего друга совпало с моим. И здесь мне в голову пришла мысль, которой я прежде всего поделился с нашим «кудесником» – механиком и станочником Брониславом Татаржинским.

– Броня! Я задумал перейти в класс 500. Хочу передать свой «Матчлес» – отлить и сделать поршень, цилиндр с алюминиевыми ребрами… При этом вес мотоцикла останется прежним, а мощность увеличится. Можно стать абсолютно лучшим во всех классах. Что скажешь?

Татаржинский долго молчал, потом ответил:

– Вечно что-нибудь выдумаешь. Новая забота! Но… идея хорошая. Давай будем делать.

С энтузиазмом мы взялись за работу, и в январе 1945 я выехал на реконструированном «Матчлесе» на первую тренировку. После переделки рабочий объем цилиндра стал 444 «кубика», что поставило этот мотоцикл в класс 500. Первая проверка его уже в «боевой» обстановке на февральском мотокроссе 1945 года имени Ворошилова, проведенного в районе Химкинского речного вокзала, принесла победу с абсолютно лучшим результатом. После финиша, подбежавший меня поздравить запыхавшийся Бронислав выпалил:

– Абсолютный!

Когда он помог мне слезть с мотоцикла, я ему сказал:

– Пойдем… согрешим. В буфет…

И там мы осушили бутылку «Советского» шампанского.

В те времена никто не мог себе даже представить, что придет время, когда по традиции победители, стоя на пьедестале Почета, будут поливать друг друга шампанским. И все это под аплодисменты многотысячных зрителей.

Но тогда мы замерли от неожиданности… Потому что в буфет вошел «сам» Карягин, заставший нас на месте «преступления». То, что произошло дальше, изумило нас. Он подошел к нам и, поставив на стол еще одну бутылку шампанского, произнес:

– Пусть это будет традицией!

Он как в воду глядел – на много лет вперед.

В тот момент, когда мы праздновали мою победу в этом кроссе, нам и в голову не могло прийти, что меньше чем через три месяца мы опять «согрешим», открывая шампанское. А произойдет это не только в динамовской компании, а со всей страной, 9 мая, в день Победы!

 

 

Первый титул чемпиона страны

 

Следующая моя победа на реконструированном «Матчлесе» в первом послевоенном июньском мотокроссе первенства Москвы еще раз подтвердила правильность моего решения о переходе в класс 500. Вдохновленный успехами, я стал готовиться к первому для меня первенству СССР.

100-километровый кросс первенства СССР 1945 года собрал большое количество участников в классе 500. Спортсмены выступали на разных, в основном трофейных мотоциклах самых разнообразных марок. На старте стояли четырехтактные нижнеклапанные БСА, двухтактные двухцилиндровые ДКВ, верхнеклапанные Нортоны, Триумфы и мой «Матчлес-444».

Трасса, состоящая из четырех кругов, была сложной. Осенняя мокрая сентябрьская погода создавала дополнительные трудности. Поэтому преодоление ее потребовало от гонщиков не только умения в управлении мотоциклом, но и физической силы.

Мой «Матчлес» довольно легко преодолел все четыре круга трассы. Вот и финиш! И опять победа! Впервые в своей жизни я стал чемпионом страны. Через несколько минут ко мне подошел Бронислав и произнес:

– Я выяснил у хронометристов… Опять абсолютный!

Заканчивая спортивный сезон 1945 года, я задался целью стать чемпионом «Динамо» в кроссе. И опять мой «Матчлес» принес мне победу на октябрьском динамовском первенстве.

 

 

Такого в первенстве страны еще не было!

 

Наступил 1946 год. Находясь в отличной спортивной форме, я выигрывал кросс за кроссом, стал в августе чемпионом Москвы. Но то, что произошло со мной на первенстве СССР на 110-километровой трассе, никто ожидать не мог. Я, снова став чемпионом, выиграл у спортсмена, занявшего второе место, целых 40 минут! Привожу текст статьи заслуженного мастера спорта Платона Ипполитова из газеты «Вечерняя Москва» от 18 сентября 1946 года: «Вначале дали старт машинам класса 350 куб см, за ними пустили группу машин объемом 500 куб см, в которой шел прошлогодний чемпион по мотокроссу Владимир Карнеев («Динамо»). Карнееву сразу же удалось оторваться от своих 30 противников. Но впереди было 50 участников в категории машин 350 куб. см. Их-то и начал мастерски обгонять виртуоз езды по бездорожью. После контрольного пункта на 25-м километре Карнеев облегченно вздохнул: он решил и вторую задачу. Теперь ухабистая дорога впереди была свободна от противников, все они остались позади. Вот и финиш. Искусный гонщик обогнал своего ближайшего соперника на 40 минут. Разница между победителем и остальными гонщиками составила два и больше часов. Владимир Карнеев второй год подряд показал абсолютно лучший результат на дистанции всесоюзного кросса – 2 часа 29 минут».

То, что произошло тогда на трассе всесоюзного мотокросса под Москвой в районе, примыкающем к Минскому шоссе, вызвало всеобщее удивление. Действительно, разница в 40 минут в приходе на финиш между победителем и вторым гонщиком сначала ошеломила и судей, и гонщиков. К тому третий финишировал через два часа.

Я после финиша сам видел судей, готовившихся принять на финиш второго. А его все не было и не было… Я уже мыл мотоцикл, когда ко мне подошел главный судья и спросил:

– Ты что, по воздуху летаешь?

Я улыбнулся и, показывая на мотоцикл, ответил:

– Крылья я ему не приделывал, а вот силенок добавил!

Не мог я тогда предположить, что подобный фантастический случай произойдет после моих финишей еще. Но об этом в свое время.

Через пару дней Карягин пригласил меня, Юру Короля, Владимира Силантьева – опытного гонщика, приехавшего из Ленинграда и влившегося в наш динамовский коллектив. Когда мы поднялись к Анатолию Васильевичу в кабинет, то услышали от него интересную новость:

– Таллин приглашает нас 6 октября принять участие в гонках на ипподроме на приз Эстонии, и Рига тоже приглашает выступить у них 13 октября в шоссейно-кольцевых гонках и 14 октября в мотокроссе. Что скажете по этому поводу? Решите, кто на каком мотоцикле будет выступать. Через пару дней я должен дать ответ. Думайте!

А думать, действительно, надо было. И для этого были две причины. Одна из них заключалась в том, что к этому моменту у нас был совершенно незначительный опыт участия в гонках по ипподрому. Другая же причина была более серьезной – никто из нас ни разу не участвовал в шоссейно-кольцевых гонках. В нашей стране их просто не проводили.

А выехать на эти соревнования в наши новые республики Эстонию и Латвию, по существу «заграницу», было необходимо. И прежде всего для того, чтобы понять и освоить специфику этих видов мотоспорта. И тут меня дважды внезапно осенило: я вспомнил газету «Британский союзник», попавшую мне в руки еще на фронте, и фотографию в ней. На фотографии был изображен английский гонщик Джек Паркер в момент прохождения поворота на гаревой дорожке в соревнованиях по спидвею. Я вспомнил, что тогда отчетливо увидел на обуви его левой ноги стальной башмак, скользивший по дорожке. И сделал вывод: и на ипподроме нужен башмак! Техника езды одна и та же. И второе, что мне пришло в голову,– поговорить в спокойной обстановке с новым членом нашего клуба, мотоспортсменом латышом Пурвенсом, совсем недавно прибывшим к нам из Риги, где он жил. Когда его представлял сам Карягин, то сказал:

«Решите сами, какой за ним мотоцикл закрепить».

И мы предложили ему английский «Нортон-500».

Решив поговорить с Пурвенсом, я был уверен, что он мне многое расскажет о шоссейно-кольцевых гонках. Расскажет о характере Рижской трассы в Межа-парке, на которой нам предстояло выступать. Да и о стальном башмаке…

И я пригласил Пурвенса послушать цыганский хор в ресторане.

 

 

Цыганский хор и стальной башмак

 

Сентябрь 1946-го года порадовал москвичей удивительно теплой тихой погодой.

Летний зал московского ресторана «Спорт» на Ленинградском шоссе располагался на плоской крыше здания, где по удивительному совпадению размещался Московский Центральный автомотоклуб.

Пурвенс и я заняли отдельный столик недалеко от раковины эстрады. Над нами было звездное небо, столы уютно освещали лампы с оранжевыми абажурами. Я почувствовал, что обстановка моему гостю понравилась. К тому же я был уверен, что выступление ансамбля цыган под управлением Карпецкого придется по душе Пурвенсу.

К нашему столику подошла официантка и, положив на стол меню, спросила:

– Что будете?

Я предложил моему спутнику выбрать.

Он закрыл обложку меню, улыбнулся и сказал:

– Алюс и хрю-хрю!

Официантка, подняв брови, вопрошающе посмотрела на меня. Я «перевел»:

– Пиво и поросенка! Извините – мой друг из Риги…

Официантка ушла.

И вот на эстраду стали выходить цыганки в цветастых костюмах, а за ними с гитарами в руках – цыгане. Вышел и пожилой симпатичный Карпецкий. Обратившись к публике, он произнес:

– Мы с особым удовольствием будем сегодня выступать перед вами, потому что не только москвичи будут нас слушать, но и наш гость из далекой Риги!

Говоря это, Карпецкий рукой указал на наш столик. Я понял, что официантка успела сообщить о рижанине руководителю ансамбля. К моему изумлению, видимо, услышав знакомое слово «Рига», Пурвенс встал и сделал приветственный жест рукой. Мне очень понравилось такое начало нашего вечера.

Бархатные звуки гитары, душевные романсы и темпераментные пляски цыганок погрузили нас в мир музыки. Я, испытывая истинное наслаждение, понял, что и мой спутник находится в таком же состоянии.

И все же, в перерывах между выступлениями мы с увлечением говорили о наших спортивных делах. Пурвенс, легко понимая русский язык, сам говорил с затруднениями. Но его разговор на спортивную и техническую тему я легко понимал. К тому же, свою речь он «иллюстрировал» рисунками, сделанными на бумажных ресторанных салфетках. Схему Рижской шоссейно-кольцевой трассы и эскиз стального башмака я бережно положил в карман.

На другой день, войдя в кабинет начальника нашего динамовского клуба, я высказал свои соображения:

– Анатолий Васильевич! Я думаю, что нам нужно ехать. И в Таллин, и в Ригу.

 

 

Впервые едем «за границу»

 

Равномерный стук колес поезда, везущего нас в Таллин, должен был бы давно убаюкать нас и погрузить в сон, но сон долго не шел к нам. Сознание того, что мы – самые первые из русских гонщиков – едем, по существу, «за границу», волновало нас и не давало заснуть. Ехали мы вчетвером – Владимир Силантьев, Лида Свиридова, Ара Туманян и я. В Риге к нам должны были присоединиться Юра Король и наш «технический кудесник» Бронислав Татаржинский. Вместе с ними в столицу Латвии должны были прибыть и наши кроссовые мотоциклы. Вместе с нами в багажном вагоне таллинского поезда ехали и подготовленные для гонок на ипподроме мотоциклы: «Рудж-250» для Ары Туманян, «Велосет-350» для Лиды Свиридовой, «Нортон-350» для Владимира Силантьева и специальный трековый мотоцикл «Дуглас-500» для меня, а в ящике для запчастей и стальные башмаки, изготовленные «по рецепту» Пурвенса.

Кстати, история попадания трекового мотоцикла «Дуглас» в динамовский спортивный гараж очень оригинальна. Еще в тридцатые годы в Москве на Центральном стадионе «Динамо» проходил товарищеский футбольный матч с очень престижной командой. В предвкушении интересной игры зрители полностью заполнили трибуны. Но начало матча оказалось мало обещающим – шла чрезмерно вялая «академическая» игра. А многочисленные зрители ждали взрыва эмоций. И он произошел! Но совершенно по другой причине… Еще не закончился первый тайм, как диктор стадиона объявил: «Внимание! В перерыве футбольного матча вы увидите показательный заезд на трековом мотоцикле известного английского гонщика!»

Но вот прозвучал свисток судьи об окончании первого тайма. Однако футболисты не стали спускаться в тоннель, ведущий в раздевалку. Они остановились около входа в него, желая посмотреть необычное зрелище.

Из центрального прохода на гаревую дорожку стадиона спустился англичанин. На нем был белый комбинезон, а на обуви левой ноги стальной башмак. Поднятой рукой он поприветствовал зрителей. В этот момент к нему подкатили «Дуглас», на руле которого висел гоночный пробковый шлем. Англичанин надел его, застегнул и сел на мотоцикл. А далее произошло то, что ошеломило и взорвало всех! Зрители вскочили со своих мест, кричали, аплодировали…

Мотоцикл англичанина под «вой» двухцилиндрового двигателя мчался по дорожке с ошеломляющей скоростью! На поворотах дорожки заднее буксующее колесо мотоцикла заносило вправо, бросая назад веер частиц шлака… И несмотря на день было видно – из-под стального башмака левой ноги гонщика, скользящей по грунту, летят искры! Казалось, что мотоцикл вылетит с дорожки. Но вот после четырех кругов и финиш!

Диктор стадиона, выждав, когда стихнут аплодисменты, снова объявил: «А теперь он продемонстрирует вам умышленное падение!» Англичанин, взяв старт, взлетает в первый поворот, резко бросает машину в чрезмерный занос и плавно падает. Затем встает, улыбается и поднимает своего упавшего стального друга. Такого стадион «Динамо» не видел никогда! Перекрывая шум аплодисментов, диктор стадиона объявил: «Дорогие зрители! Дирекция стадиона от вашего имени приносит искусному гонщику букет роз из нашей динамовской оранжереи!» Маленькая девочка подбежала к англичанину и вручила ему громадный букет динамовских роз.

Постепенно шум приветствий зрителей утих, и свисток судьи известил о начале второго тайма. Футболисты так и не побывали в раздевалке. Воспользовавшись паузой, возникшей в игре, диктор объявил снова: «Английский гонщик просил сообщить, что он дарит свой мотоцикл динамовским спортсменам!» Вот при таких интересных обстоятельствах трековый мотоцикл «Дуглас-500» попал в наш динамовский клуб.

Вообще Центральный стадион «Динамо» тесно связан с мотоциклетным спортом. Он был единственным стадионом страны, где в свое время существовал специальный бетонный мототрек. Описанное мной выступление английского гонщика внесло в его историю факт показа спидвея за 28 лет до его возникновения в нашей стране.

Ледяная дорожка стадиона «Динамо» была первой и тогда, когда еще в 1938 году динамовец Сергей Бучин промчался по ней на мотоцикле, на шинах которого были установлены стальные шипы. И наконец на Центральном стадионе «Динамо» 24-го и 25-го февраля 1966 года прошел первый чемпионат мира в мотогонках по льду. А сколько прославленных гонщиков вышло из его стен!

Но возвратимся к событиям описываемых мною дней. Таллин встретил нас туманной утренней дымкой и рассеянным светом солнца, пробивающегося сквозь облака. При выходе из вагона нас встретили работники эстонского автоклуба. На головах у них были форменные клубные темные фуражки с восьмигранным верхом, эмблемой на лобовой части и блестящими козырьками. Ориентируясь на эти фуражки, мы подошли к ним. Они пожали нам руки, сказав при этом:

– Тере-тере!

Ответив тем же «тере-тере», мы поняли, что произошло наше первое знакомство с эстонским языком.

Один из встречавших обратился к нам на ломаном русском языке:

– Харашо старт руски на гипподром Таллин!

Мы уловили мысль этой речи и, поблагодарив, вместе с нашим встречающим отправились в багажное отделение получать мотоциклы. Погрузив их в грузовик, мы сели в легковые автомобили и, как нам объяснили – поехали в гостиницу.

Каково же было наше удивление, когда мы подъехали к красивому уютному одноэтажному коттеджу, расположенному рядом с парком Кадриорг. Открыв коттедж, встретившие нас работники клуба провели нас по всем комнатам, все показали, объяснили и, вручив нам ключи от входной двери, сказали:

– Моторрад транспортирует автомотоклуб, нет проблем. Сауна, ресторация, бай-бай. Завтра гипподром официаль тренинг. Транспортируем автомобиле гипподром.

Мы поняли, что завтра за нами заедут и отвезут на ипподром.

Встретившие нас эстонцы уехали. Мы горели желанием посмотреть город. Первое, что мы увидели, выйдя из нашей «гостиницы», – это красивый парк, листва на деревьях которого уже пожелтела. Совсем близко был Финский залив, на берегу возвышался прекрасный памятник, установленный еще в 1902-м году в память о затонувшем русском броненосце «Русалка».

По набережной залива мы добрались до центра города и, увидев старинные башенные ворота, прошли через них на улицу Виру, а затем и на ратушную площадь. Здесь мы остановились и долго смотрели на средневековое здание ратуши. Затем мы отправились дальше бродить по городу-музею, с интересом рассматривая его исторические здания. Наконец, покушав, мы вернулись в свой коттедж. Только тогда мы почувствовали, что ноги просто «гудят» после экскурсии по городу. Приняв душ, все моментально уснули.

Утром наши новые таллинские знакомые из автомотоклуба, заехав за нами, привезли нас на ипподром. Первое, что нас интересовало,– это дорожка. Узнали, что длина одного круга – 1067 метров.

В это время приехал автомобиль с нашими мотоциклами. И мы стали готовить их к тренировке. Эстонцы с интересом наблюдали за нами. Ведь русские будут впервые стартовать на таллинском ипподроме.

Особенный интерес вызвал мой специальный трековый мотоцикл «Дуглас-500». Двухцилиндровый четырехтактный двигатель его был расположен вдоль рамы, а большие колеса диаметром 23 дюйма прямо говорили о его назначении. Двухскоростная коробка переключения передач обеспечивала возможность не только хорошо стартовать, но и развивать высокую скорость в гонке.

Но вот появились и судьи проводить тренировку, и сразу же направились к нам. Главный судья, поздоровавшись, произнес:

– Мне доложили, что среди вас есть две девушки-гонщицы. Нам это приятно, но что будем делать? У нас нет для них соперниц… У нас только мужчины.

Посовещавшись, мы решили, что их будут пускать в заездах вместе с мужчинами. Другого выхода из создавшегося положения не было.

Но вот началась тренировка, и мы прежде всего побежали ближе к повороту, чтобы посмотреть, как проходят его эстонские гонщики, как пользуются стальным башмаком. Особенно быстро проносились на повороте известные эстонские гонщики братья Томсоны – Эрик и Юкка. Оба они выступали на мотоциклах НСУ, только старший брат Эрик в классе 500, а младший Юкка в классе 350.

Но вот настала и наша очередь выезжать на дорожку. Сначала выпустили наших «дам», затем Силантьева. Участники на мотоциклах 500 выезжали последними.

Наконец и я выехал на «Дугласе». Медленно проезжаю первый круг, постепенно увеличиваю скорость, привыкая и к машине, и к специфике поворотов. После двух таких выездов почувствовал, что уже привык к мотоциклу. При входе в поворот я легко вводил его в главный занос и пробуксовку заднего колеса, двухцилиндровый двигатель «пел» как гитарная струна. После моего очередного финиша ко мне подошел Силантьев с секундомером в руках и сказал:

– Все в порядке. Я засек время. У тебя средняя скорость больше девяноста. Хватит, заканчивай!

Но я решил «прокатиться» еще раз. Заправил мотоцикл и выехал на дорожку. Со старта открыл газ, мотор запел, набирая обороты, и вдруг резко оборвал свою песню. Прикатив мотоцикл на руках в предстартовую зону, я и Силантьев быстро определили поломку зубьев привода магнето. Стало ясно, что при всем желании к завтрашней гонке мотоцикл не исправить. А что делать? На чем выступать? И вдруг меня осенило!

Подошел к Аре Туманян и произнес:

– Ара! Мой «Дуглас» сломался. Исправить невозможно. Мы с тобой будем выступать в разных заездах. Я хочу выступить на твоем «Рудже» в классе 250.

И в ответ на свою длинную речь услышал:

– Конечно!

И вот воскресенье 6-го октября. Солнечная теплая погода. Трибуны таллинского ипподрома переполнены. Ведь впервые здесь выступают русские гонщики. И что совершенно непривычно – девушки! Русские! Мы с Силантьевым волнуемся больше, чем наши «дамы» в гоночных шлемах.

Но вот начались отборочные заезды в классе мотоциклов 350 для определения финалистов. И в них вместе с мужчинами стартуют и Ара, и Лида!

Привожу дословно строки из газеты «Советская Эстония» корреспондента К. Мере: «Гонки начались стартом на машинах емкостью в 350 куб. см. Первым пришел к финишу А. Пест на «Трумфе», показавший среднюю часовую скорость 63,61 километра. Второе место завоевал Ю.Кайсель (62,97 км). Одновременно с ними стартовали московские гонщицы – Ара Туманян и Лидия Свиридова, показавшие высокий класс. А.Туманян на «Рудже» емкостью в 250 куб. см достигла скорости 72,01 км. Л.Свиридова на «Велосетт» емкостью в 350 куб. см – 70,38 км».

Обратите внимание: даже Лида Свиридова, проигравшая Аре Туманян, промчалась с большей скоростью, чем мужчина-эстонец А. Пест! На целых 7 километров!

После финиша Ара Туманян не успела слезть с мотоцикла, как впервые в своей жизни испытала на себе действие эстонской традиции… Крепкие мужские руки спортсменов подхватили «Рудж» и стали «качать» его вместе с Арой! А она – счастливая – крепко держалась за руль взлетающего в воздухе мотоцикла и кричала единственные знакомые ей эстонские слова: «Тере-тере! Тере-тере!»

В финальный заезд в классе 350 вошли сильнейшие. Среди них был эстонский чемпион Юкка Томсон на НСУ, наш динамовец Владимир Силантьев на «Нортоне» и другие. Юкка Томсон, много раз выступавший на таллинском ипподроме, победил. Силантьев отстал от победителя на 5–6 метров. Несмотря на его смелую езду, сказалось отсутствие опыта езды на ипподроме.

Я на Арином «Рудже» тоже попал в финальный заезд в классе 250. В нем стартовали также эстонцы Триик, Ринальдо и Томанский. Для того, чтобы было понятно, что произошло дальше, я должен рассказать об одной особенности английского «Руджа». Он сконструирован так, что, когда ручка краника бензопровода находится в горизонтальном положении, то бензин поступает в карбюратор.

И вот мы уже на старте. Я нахожусь левее всех, рядом с внутренней бровкой. По положению клетчатого флага в руках стартера скоро последует взмах! Открываю ручку газа, прибавляю обороты… Готов стартовать! И в этот момент кто-то из судей, близко стоявших к внутренней бровке, нагнулся и протянул к мотоциклу руку.

В этот момент взмах флага. Старт!

Удачно рванулся с места, «Рудж» тоже рвется вперед. И вдруг перебои в работе двигателя. Мимо меня проносятся и влетают в поворот мои соперники! Мысль лихорадочно работает: «Что могло произойти?» И сообразил, что судья увидел ручку краника в горизонтальном положении, подумал, что я забыл его открыть и, решив мне помочь,– фактически закрыл его. Мотоцикл катился по инерции. Я успел, протянув руку под бак, открыть краник. И двигатель снова заработал!

Мои конкуренты успели уже «ускакать» далеко. Я пустился в бешеную погоню за ними. В моем распоряжении было пять с половиной кругов дистанции. В азарте «забывая» прикрывать ручку газа, влетал в повороты. Я находился в каком-то опьяненном скоростью состоянии. Чудом я сумел справиться с центробежной силой, стремившейся выбросить мой мотоцикл за пределы поворотов дорожки.

Мне все же удалось обойти двух соперников, и, выйдя на финишную прямую, я увидел совсем близко спину лидера. «Рудж» приближался к нему. Мелькнувшая под колесами линия финиша и отмашка клетчатого флага прекратили эту бешеную гонку. В результате Триик финишировал первым, я – вторым.

В заключение состоялся заезд на мотоциклах класса 500. его легко выиграл опытный Эрик Томсон, показав наилучший результат, промчавшись на своем НСУ со скоростью 88 километров в час. Мы подбежали к нему с поздравлениями. Улыбаясь и принимая их, он сказал:

– Если бы и «Дуглас» ехал, было бы интересней!

После вручения призов публика начала покидать трибуны, но многие остались, чтобы взглянуть еще раз на гонщицу из Москвы – Ару Туманян, завоевавшую их симпатии. Тут подошли организаторы гонок и обратились к нам со словами:

– Приглашаем москвичей и победителей на банкет в ресторан «Глория». Мы за вами вечером заедем.

Мы поблагодарили эстонцев за приглашение, а сами горячо стали обсуждать непривычное для нас явление. И как не волноваться – мы впервые в жизни пойдем на банкет! После гонок! Такого в наших соревнованиях мы не знали. Прибыв в свою «гостиницу-коттедж», мы раскрыли чемоданы, достали белые рубашки, галстуки, а Ара и Лида свои наряды.

Но вот под окнами раздались сигналы приехавших за нами машин. Мы едем по вечернему Таллину, въезжаем на узкую улицу и останавливаемся около глухой стены. Выходим из автомобилей и с удивлением видим, что в стене есть красивая дверь, а над ней светящаяся надпись «Глория». Поднимаемся по широкой лестнице и сразу попадаем в центральный зал ресторана. Справа за столиком обычные посетители, а слева длинный, уже сервированный стол для участников банкета.

Здесь началось для нас совсем непривычное. Заиграл оркестр, на эстраду вышел ведущий вечера и, приглашая каждого из спортсменов подняться на сцену, представлял его гостям ресторана. Делал он это на эстонском языке, и мы больше угадывали, чем понимали его речь. И под аплодисменты галантно раскланивались. Особенно большие овации раздались, когда ведущий пригласил на сцену гонщиц – Лиду и Ару, объявив, что впервые в истории таллинского ипподрома выступали женщины, да еще показавшие лучший результат, чем мужчины!

Во время официального начала банкета переводчику работы хватало. А затем как-то все стали понимать друг друга. Помогали, конечно, «язык жестов» и специфика «мотоциклетных» тем. Под конец вечера мы попросили президента клуба показать нам завтра утром знаменитую шоссейно-кольцевую мотоциклетную трассу Пирита – Козе – Клоостриметса. Выслушав нас, он произнес:

– Эта трасса наша гордость. Она считается одной из лучших в Европе. Мы завтра утром провезем вас по ней.

После банкета они привезли нас в Кадриорг в «наш» коттедж. При прощании президент клуба спросил меня:

– Что вам больше всего понравилось из наших эстонских блюд?

Я ответил:

– Все блюда были очень вкусные, но особенно таллинские кильки…

Сказав это, я не мог и подумать, к чему приведет этот мой ответ.

На другой день ранним солнечным утром нас везут по набережной Финского залива в пригород Таллина Пириту. Здесь мы впервые в своей жизни увидели трассу шоссейно-кольцевых гонок. Именно на этой трассе, уже в будущем году, нам впервые предстоит выступать в первенстве страны по шоссейно-кольцевым гонкам!

Подъезжая к Пирите, резко повернули направо. Шофер нашего автомобиля воскликнул:

– Трасса Эстония ТТ! Люкс! Радиус Румми.

Мы поняли, что уже на трассе. Гладкое асфальтовое покрытие по краям окаймлено белыми широкими линиями. На всем протяжении трасса проходит через лес сосновых деревьев и немного мимо коттеджей дачного поселка Пирита. Нам бросилось в глаза, что деревья, примыкающие к трассе, были помечены белой краской, и к ним были привязаны мешки с соломой. Шофер объяснил нам, что идет подготовка к чемпионату Эстонии.

Но вот после нескольких поворотов, спусков и подъемов наш «гид» остановил машину и предложил осмотреть место старта и финиша. Мы увидели трибуны для зрителей со специальными местами для судей, а также кабину комментатора. Недалеко от выезда к старту были отгорожены места стоянки мотоциклов. Рядом с трассой на всем ее протяжении были построены открытые павильоны для буфетов.

Проехав по трассе два – три круга, мы потеряли счет поворотам и крутым, и плавным. Узнали, что таллиннская трасса имеет длину кольца около семи километров, что на нем 21 поворот, а ее 30 кругов составляют 202 километра. И нам стало ясно, что только проявив подлинное искусство в управлении мотоциклом, большую физическую выносливость и тактическое мышление, можно рассчитывать на успех в гонках.

Мы представили себе, какими интересными эти гонки являются и для спортсменов, и для зрителей. Естественно, задали вопрос: «Где располагаются зрители, много ли их бывает на соревнованиях и продаются ли билеты?» Ответ нашего сопровождающего ошеломил нас. Он разъяснил: зрителей собирается более ста тысяч, они располагаются по всей трассе в безопасных местах, отгороженных веревками. На подъездах и подходах к трассе продаются билеты вместе с булавками. Купившие билеты прикалывают их к своей одежде на груди. И если на груди у зрителя нет билета, он «заяц». А их не уважают и сами зрители, и контролеры.

Услышав эту информацию, мы откровенно пожалели наших многочисленных зрителей на шоссейных линейных гонках, да еще с раздельным стартом. Ведь они могли видеть гонщиков, стартующих «в порядке очереди» в течение 10–15 секунд, затем финиширующих спортсменов более короткие секунды. А здесь, если зритель находится около трассы, даже в одном месте, он видит гонщиков в борьбе 30 раз. И если спортсмен мчится первый, значит, он – выигрывает! Да еще радиотрансляция по всей трассе дает полную информацию.

Взволнованные увиденным и услышанным, мы возвращались в Таллин на вокзал, где должны были сесть в поезд, идущий в Ригу. Мы были приятно изумлены, когда на перроне вокзала увидели приехавших нас проводить президента клуба, его секретаря и лучших гонщиков Эстонии – братьев Эрика и Юкку Томсонов.

В руках у легендарных братьев были букеты цветов, которые они вручили нашим гонщицам Аре и Лиде. Провожали нас наши новые знакомые с шутками, улыбками. И в последний момент секретарь президента вручил нам какие-то небольшие свертки. Я задал вопрос:

– Что это такое?

Но не успел услышать ответ – поезд уже тронулся.

Когда мы расположились в вагоне, я попросил Володю Силантьева посмотреть, что там в свертках. Развернув бумагу, он перевел взгляд на меня и произнес:

– Кильки таллинские! В банках.

 

 

Продолжение следует