"А я в Россию, домой хочу...". Беженцы...

Петр Маклаков

Беженцы... вынужденные переселенцы...

Взгляд на проблему глазами очевидца и жертвы

 


Петр Иванович МаклаковКогда в 1993 году появились понятия «беженцы», «вынужденные переселенцы», наш сердобольный народ ахал, охал и сочувствовал им. Но как только не «понятие», а живые обездоленные, почти нищие, замордованные гонениями люди из стран «ближнего зарубежья» появились в том или ином городе или селе, положение резко менялось.

Неприязнь, зависть, а то и откровенная вражда сопровождали почти каждого из них там, где они хотели найти место под российским солнцем, чтобы своим трудом и немалым жизненным и профессиональным опытом и себя спасти, и хозяйствам, в которых они собирались работать, помочь.

И неудивительно. Ведь местное население не вдавалось в исторические подробности, способные пояснить, что нынешние беженцы и вынужденные переселенцы не по своей воле на долгие годы оказывались, например, в среднеазиатских республиках. Одни по приказу партии в годы революции освобождали, а потом учили и лечили эти отсталые народы. Других по воле этой же партии и великого «вождя всех народов» целыми народами депортировали в ту же Среднюю Азию. Третьими, наконец, были молодые специалисты – выпускники вузов, которых направляли в эти республики с твердой установкой: «надо помочь...»

Вот и ехали, и помогали, и выполняли основную работу как специалисты высокого класса. Справедливости ради надо сказать, что местное население относилось к ним с большим почетом и уважением. К их мнению прислушивались, за помощью чаще обращались к ним, а не к своим местным руководителям. И получали эту помощь, квалифицированную и бескорыстную.

В среднеазиатских республиках очень сильно развит инстинкт чинопочитания и хотя бы внешнего преклонения перед любым начальником. Начальники же, как правило, были из местных. Многие из них особым умом не отличались, а потому заместителями и основными специалистами у них были обязательно русские, то есть многие из теперешних гонимых, имеющих, однако, собственное мнение, часто самостоятельные и непокорные.

Началась перестройка. В республиках Средней Азии, в частности в Таджикистане, вынужденным переселенцем из которого является автор этих строк, она начиналась с того, что для утверждения теперь уже бесконтрольной и безраздельной власти над единоверцами начальникам разного ранга надо было избавиться от непокорных заместителей и умных специалистов. Занять их должности давно уже жаждали многие местные, может, и не специалисты, но зато безропотные и исполнительные подхалимы. Ведь главное-то – не работа, а «кресло». И началось!..

Сначала вдруг, в спешке, вопреки принятому Закону, стали вводить делопроизводство только на государственном языке, который, честно сказать, не знало как следует не только русскоязычное население (в силу отсутствия необходимости в нем до того времени), но и подавляющее большинство руководителей и работников-националов. Они, в основной массе, общались между собой на удивительной смеси таджикского, узбекского и русского языков (и отлично друг друга понимали), а никак не на «фарси», провозглашенном официальным государственным языком.

Потом стали «укреплять производства» национальными кадрами, от чего те производства, которые стали покидать русскоязычные специалисты, не только не улучшили работу, но останавливались одно за другим.

Мало того, в высших и средних специальных учебных заведениях стремительно сокращались группы с русским языком обучения. Для русскоязычной молодежи будущего в Таджикистане не было.

А тут еще местные жители подключились. Практически без причин провоцировались ссоры на бытовом уровне. Русскоязычным детям и молодежи, как говорят, «проходу не было». Нужно было уезжать из республики ради будущего своих детей. Но тут возникли проблемы «из ничего». Понятно, что единственным средством для переезда в Россию были деньги от продажи квартир. Надо было пройти через унижения и дать немалые взятки, чтобы те квартиры приватизировать и потом продать. Но и продать было не так-то просто. По какому-то негласному уговору среди местных за трехкомнатную квартиру в 1994–95 годах давали в лучшем случае  2–3 миллиона рублей. «Не покупайте квартиры у русских. Все равно они уедут, а квартиры нам останутся!» И многие, не выдержав унижений, действительно уезжали, бросив всё.

И вот эти несчастные люди, лишившиеся нажитого многолетним трудом, подались на просторы своей этнической Родины – России – в надежде, что коль скоро эта Родина тогда посылала их в эти республики, то, может быть, теперь примет и утешит своих униженных, оскорбленных и ограбленных детей?

Десятки тысяч специали-
стов, малопьющих, желающих и умеющих работать, появились в разных регионах России. Появились и натолкнулись на равнодушие власть имущих и неприятие их местным населением. Как же: ведь прибывшие трудяги стали заменять лодырей и алкоголиков, коих немало на любом предприятии и которых там держали потому, что некем было их заменить. А тут появился еще и закон «О вынужденных переселенцах», который дал мигрантам право на получение хоть какого-то жилья или беспроцентной ссуды. Эти законодательные инициативы показались местным жителям ущемлением прав, хотя их они никакой стороной не касались.

Последней каплей в и так непростых отношениях между местными и переселенцами стало то, что последние, хоть и ценой неимоверных унижений и взяток должностным лицам, все-таки сумели «выбить» контейнеры и привезти с собой кое-какой скарб из своей прошлой жизни.

Все сказанное, к сожалению, не выдумано. Ведь не просто так люди зрелые, творческого, трудоспособного возраста, бросили все, сорвались с насиженных мест и кинулись в никуда. А здесь, в России, им шипели в спину: «Понаехали тут, дармоеды!»

Многим события граждан-
ской войны в Таджикистане известны лишь по скупым телерепортажам и газетным заметкам. Но мы-то испытали все на собственной шкуре. Война эта велась такими способами и методами, что самые мрачные страницы азиатского средневековья по сравнению с ней кажутся просто детскими сказками. Страдали от этой войны и русские, и сами таджики.

Не от хорошей жизни я, Маклаков Петр Иванович, летчик-истребитель, инженер-майор запаса, бросил все и ринулся в неизвестность. Родился в России в 1942 году. В 1946 году родителей направили в Таджикистан. В 1959 году ушел в армию и вернулся к ним в 1979 году. Двадцать лет я служил в качестве летчика-истребителя, по приказу командования воевал в Египте безымянным летчиком арабских ВВС, и мне приказано было застрелиться, если американцы меня собьют. Был в командировках во Вьетнаме, Монголии, Венгрии, Германии, Польше, Франции, Югославии, награжден тринадцатью правительственными наградами. Служил в Литве, Туркмении, Грузии, ЧССР, в элитном Сталинском полку под Смоленском.

Отслужил, получал довольно приличную пенсию, имел две квартиры (одну купил сыну), денежные накопления, построил отличную дачу, вырастил там прекрасный сад, приобрел машину ГАЗ-24, работал на престижных должностях. Жена работала деканом одного из факультетов Ленинабадского госуниверситета.

Но вот началась денежная реформа. Все республики бывшего Союза спешно вводили национальную валюту. Только Таджикистан остался в рублевой зоне. И вот вся эта «деревянная» денежная масса свалилась в маленькую республику. Началось что-то невообразимое. В то время как канистра бензина стала стоить чуть ли не миллион рублей, пенсии и зарплаты перестали выдавать. Вместо денег жители получали чеки в магазины, сверкавшие первозданной чистотой пустых прилавков. На базаре было все, но не было денег. Хлеб хотя и сохранился по приемлемой цене, но выдавали его по 160 граммов на человека (под запись в магазине). Очередь за ним выстраивалась с 4 часов утра. Я в одночасье стал нищим. Имевшиеся наличные деньги в течение недели мы сдали на какие-то непонятные, замороженные до неизвестных времен счета в госбанке. Моя семья держалась за счет того, что на даче я развел кур и кроликов. Многие семьи, в том числе и многодетные местные, просто голодали. Были случаи самоубийства среди оставшихся без помощи и средств к существованию русскоязычных пенсионеров. С болью смотрели мы на плачущих женщин, толпами стоявших у зданий гор- и облисполкомов, которым на семью из 5-7 человек выдавали в день по одной буханке хлеба.

Несколько ранее я как ветеран Вооруженных сил обращался в министерства обороны России и Таджикистана с просьбой: за то, что я оставил бы в Таджикистане всю свою недвижимость и пенсию, организовать мне и другим военным пенсионерам цивилизованный переезд в Россию с предоставлением в ней хоть какого-то жилья. Но я получал только отписки.

Между тем обстановка накалялась. Нужно было уезжать, а денег не было не только для выезда семьи, но даже одного человека. Из Москвы сын передал нарочным 50 тысяч рублей. Почтой пересылать было нельзя – наличные деньги попросту не выплачивались. И вот с этими грошами, оставив жену в Ленинабаде, я уехал на поиски лучшей жизни в Мордовию.

О своих мытарствах здесь в течение почти трех лет не хочется лишний раз вспоминать. Скажу только, что жил я на вокзале в комнате отдыха, на частной квартире с периодически запивающими хозяевами, в подвале общежития. Сколько раз хотелось бросить всё и плыть по течению или вернуться подыхать в Таджики-
стан. Но терпел и держался.

Работать начал заместителем директора одного из близких к Рузаевке совхозов. Сначала смотрели на меня там как на инопланетянина: не пьет, не ворует и работает этот заместитель директора с 4 часов утра до 24 часов и пастухом, и скотником, и сторожем, если эти работники в подпитии не выйдут на работу. Постепенно работники совхоза стали признавать, тянуться ко мне. Но руководители совхоза, рабочий день которых обычно начинался с похмелья и которым было глубоко наплевать на всё и на всех, стали косо поглядывать на энергичного приезжего, пользующегося авторитетом у простых рабочих. Не видя никаких перспектив, а только чувствуя растущую неприязнь директора совхоза и его окружения, я оставил эту работу и переехал в Рузаевку.

Спасибо бывшему начальнику СМП-2 И.К.Березовскому, который вошел в мое положение, дал общежитие, за что я, имеющий два высших образования – летчика-инженера и инженера автохозяйства, пошел забивать кувалдой костыли в шпалы и таскать рельсы.

Получив общежитие, я поехал в Ленинабад. Надо было перевозить жену, которая оставалась все время там, уже больше года не получала зарплату и держалась только за счет тех кур, кроликов и фруктов, что были разведены еще мною.

Собрали вещи. С трудом, только по ходатайству гор- и облвоенкоматов «выбил» контейнер. Но тут опять незадача. Согласно приказу, таможня придерживалась строгих инструкций: можно вывезти только 1 ковер, 1 телевизор, вещи, только бывшие в употреблении и то в ограниченном количестве, мизерную денежную сумму.

Приехали в Рузаевку, разместились в общежитии. Я продолжал работать. Видя мою добросовестность, И.К.Березовский назначил меня бригадиром сначала плотников, а потом – комплексной бригады. Я – человек военный. Люблю дисциплину и порядок. Постепенно мои ребята перестали пить на рабочем месте. Я наладил контроль за производством работ, и они стали зарабатывать чуть ли не вдвое больше остальных. Наладились отношения, появилось подобие коллектива. Но на смену Березовскому пришел другой руководитель, и начались отношения, как две капли воды напоминающие совхоз под Рузаевкой.

В течение всего времени я не раз обращался в соответствующие инстанции с прось-
бой рассмотреть вопрос о выделении мне квартиры. Согласно Закону РФ, я имею право на первоочередное получение жилья сразу по четырем категориям: как офицер запаса, ветеран Вооруженных сил, как приравненный по льготам к участникам Великой Отечественной войны, как награжденный правительственны-
ми (в том числе и боевыми) наградами, как вынужденный
переселенец. И везде, или почти везде, наталкивался на равнодушие, в лучшем случае – сочувствие чиновников и не более того.

К счастью, по линии миграционной службы республики моей семье все-таки выделили квартиру. И вот я, потерявший практически все, не сломался, а, экономя на очень многом, все-таки выбрался из этой трясины. Теперь моя семья может относительно спокойно смотреть в наше беспросветное будущее.

Всем этим рассказом я хочу не вызвать к себе сочувствие, а просто сказать: «Дорогие мои сограждане-россияне! Не все вынужденные переселенцы и беженцы – дармоеды, приехавшие вырвать у вас изо рта ваш нищенский кусок! Мы вместе с вами стали заложниками грязных политических игр. Но мы – люди, и если захотим, то встанем с колен и добьемся человеческого существования, если станем терпимее и доброжелательнее друг к другу».

Однако не всех приехавших из других республик можно причислить к этим несчастным, потерявшим все, истинным беженцам и вынужденным переселенцам. Есть люди, прибывшие в Мордовию не из таких горячих точек, как воевавший и голодавший Таджикистан, а еще до 1993 года просто переехавшие к своим родным из сравнительно благополучных районов Казахстана, Туркмении, Узбекистана, Киргизии. И они, стараясь урвать для себя от жалких льгот, предоставленных действительно обездоленным и ограбленным, дискредитируют статус «вынужденных переселенцев». Может быть, именно они дают повод для возмущения местных жителей.

И здесь большая вина ложится на миграционную службу. Именно ее работники должны не «списком» зачислять всех прибывших в Мордовию «беженцев и вынужденных переселенцев», а подходить к выдаче статуса строго индивидуально, учитывая не просто факт переезда из одной местности в другую, а истинное положение дел.