Игорь Растеряев

Любовь к Родине

Миниатюры

Раковка

Раковка стоит на горе: белые шиферные крыши в подсолнечных полях. Она обладает аномальной способностью отталкивать от себя всё, что несёт воду.

Всевозможные дожди старательно обходят Раковку стороной. Любой, самый страшный циклон, дойдя до деревни, бесследно рассасывается или же, разойдясь на два крыла, проходит мимо. Объяснить раковскую аномалию толком не может никто, но многие уверены – колдуют ведьмы.

Раковский колхоз «Заветы Ленина» занимается животноводством и выращиванием подсолнечника. Есть и вольные хлебопашцы. Это местные фермеры, или фермерА. Главное занятие фермерОв – чинить комбайны.

Несмотря на безденежье и полное отсутствие кругом бензина, в деревне благополучно проводят газ и ездят с утра до вечера. Нелегальные сделки прокручиваются с большой оригинальностью. Например, за левым бензином можно ходить открыто, но канистра должна быть спрятана в мешке.

Степь

Раковская степь – это огромные сизые овраги, которые невозможно распахать. В ней растут колючки, полынь и ковылёк, но нет травы. Трава сожжена солнцем до коричневой земли на косогорах.

Когда я гуляю по степи, то никогда не иду по дороге. Я вбегаю на холмы и пытаюсь взять хоть немного этого простора.

Балки

Все раковские овраги называются балки. Некоторые из них имеют свои названия. Например – Берёзовая балка, где нет ни одной берёзы.

Овраги – кариес земли.

Леса

Вдоль реки Медведицы растут дремучие леса. Они пахнут палой листвой и дубовыми вениками.

Деревья зажимают дороги, образуя узкие коридоры. В безлунные ночи в этих дубовых коридорах не видно вытянутой руки, и кажется, что по ним никогда не ездили.

То там, то сям по лесу лежат коряжистые лужицы-озёра. Это – чёрная вода, белые лилии, пиявки и караси.

А еще в медведицких лесах есть замечательные сосны. Они растут как на Севере, но обвиты диким виноградом.

Лесопосадки

Кудрявые дубравы издалека – полоска ущербных клёнов вблизи. Это степной мираж – лесопосадки.

Раковская молодежь любит посадки. Там можно безопасно курить и выпивать. Кроме того, через них удобно удирать на мотоцикле от приезжих милиционеров.

Когда мне было одиннадцать лет, мы с братом и несколькими пацанами строили в посадке двухэтажный шалаш. Мы курили сухие кленовые листья, завёрнутые в газету, плевались и ругались ужасными словами, а потом кто-то принёс трехлитровую банку перебродившего кваса и сказал, что это бражка. Бражка была мутно-зеленая, и там плавал разбухший белый хлеб. Её выпили, а хлеб выкинули и пошли купаться за железную дорогу, на запрещённый Нефтебазовский пруд. Все притворялись пьяными и веселыми, пели казацкую песню, слов которой никто не знал до конца, и ныряли в горячую коричневую воду.

Поля

Волгоградская область кормит страну белым хлебом и поит подсолнечным маслом. Подсолнух – цвет мира. Подсолнух – локатор Солнца.

Васёк Коробёнков

Мы ели наворованные дыни, когда пришёл Васёк Коробёнков. Он пришёл, чтобы узнать, где можно наворовать арбузов и дынь.

Мы ели дыни и говорили обо всём. Васёк узнал, что я учусь на артиста, Лёха – на ихтиолога, и сказал мне:

– Вот ты оператор, Лёха – браконьер, я – тракторист, и нам хорошо. Каждому своё.

Деревенские парни не сомневаются в жизни. Они много работают и мыслят просто и правильно.

Деды

Все настоящие раковские деды днём сидят на прудах и ловят карасей. Они не боятся жары и спокойно потрескивают дешёвой «Примой».

Лица этих дедов – обожжённые рожи в кепках – черны и просты. Много удочек, оцинкованные вёдра и велосипеды с рамами.

Когда я смотрю на этих стариков, то думаю, что они сидели здесь при Сталине, сидят сейчас и будут сидеть всегда – одинаковые при любой власти.

Любовь к Родине

Живут в душе несвязные воспоминания.

Под горой дремлет разбросанный хутор: песчаные улицы и маленькие облака. Коршун в высоком небе выглядывает внизу цыплят. Растрескавшийся от жары грейдер. Длинные коровники обмазаны глиной, дом под чакановой крышей, обнесённый плетнём.

Пионерлагерь: детям-героям на портретах пририсовали усы. Детская дача – полдник с запеканкой и абрикосовое дерево у крыльца. Старые ивы и полупустынные огромные колючки с алыми цветами – Мироничево.

Раскалённая сухая трава растёт из суглинка. Перекати-поле на прибитой дождём дороге.

Речка – белые кварцевые пески, ракушки и перекаты. Сумрачный душный лес и смородина в посадке. Горячий гречневый ветер и разбитый комбайн в овраге...

Но всё это так дорого, так близко.

Может быть, чувство томящего милого воспоминания и есть любовь к Родине?

Звонарь

Жаль, не выбираем мы эпохи,

Где рождаемся, тоскуем и живём.

Мне б родиться при Царе Горохе –

Был бы я отличным звонарём.

Я бы перед каждым колокольным боем

Духом собирался, как у алтаря.

Воскреси хорошее, погаси плохое,

Друг мой, медный колокол, в сердце у меня.

Друг мой, медный колокол, нету мне покоя,

На Земле так многим одиноко жить.

Нам сыграть суметь бы что-нибудь такое,

Чтобы нашим звоном всех объединить.

Чтоб стоять могла в бескрайнем русском поле

Колокольня, как маяк,

Чтоб людские души плакали и пели,

Так же, как поёт моя!

Колокол, а вот бы нам до неба дозвониться!

Вот бы всю вселенную звоном обогреть.

Может быть, за это что-нибудь простится,

Может, сами ангелы захотят подпеть?

Ромашки

Весь день по небу летают

Какие-то самолеты.

Они на отдых в Паттайю,

Наверно, возят кого-то.

А я пешком в чистом поле

Иду-бреду по бурьяну

К погибшим от алкоголя

Друзьям Ваську и Роману.

У меня лежит не один товарищ

На одном из тех деревенских кладбищ,

Где тёплый ветерок на овальной фотке

Песенку поёт о палёной водке.

Себе такую дорогу

Ребята выбрали сами,

Но всё же кто-то, ей-богу,

Их подтолкнул и подставил.

Чтоб ни работы, ни дома,

Чтоб пузырьки да рюмашки,

Чтоб вместо Васи и Ромы –

Лишь васильки да ромашки.

У меня лежит не один товарищ

На одном из тех деревенских кладбищ,

Где тёплый ветерок скачет изумлённо,

Синие кресты помня поимённо.

Но все слова бесполезны,

И ничего не исправить.

Придётся в банке железной

Букет ромашек поставить.

Пускай стоит себе просто,

Пусть будет самым красивым

На деревенском погосте

Страны с названьем Россия.

Георгиевская ленточка

За окнами весенний лес летит,

Я еду в ленинградской электричке.

Напротив меня девочка сидит

С георгиевской ленточкой в косичке.

Сегодня эту ленточку носить

На сумке можно, можно – в виде брошки,

Но я прекрасно помню и без лент,

Как бабка не выбрасывала крошки.

Как много лишнего мы слышим в дни побед,

Но только этой патоке с елеем

Не очень верят те, кто в десять лет

Питался, в основном, столярным клеем.

А время умножает всё на ноль,

Меняет поколенье поколением,

И вот войны подлеченная боль

Приходит лишь весенним обострением.

Над этой болью многие кружат,

Как вороньё, как чайки... И так рады,

Как будто свой кусок урвать хотят

Бетонно-героической блокады.

Я еду в поезде, смотрю на всё подряд:

В окно, на девочку с прекрасными глазами,

А за окном солдатики лежат

И прорастают новыми лесами...

Проезжаю я зловещие места:

Там, где человек – главное богатство недр,

Где ещё с войны бойцы лежат –

По трое на один квадратный метр.

Там везде шаги, там голоса,

Чудные огонёчки по болотам,

Тени по ночам тебе поют,

Как будто просят и хотят чего-то:

«Откопай меня, браток, я Вершинин Саня!

Пятый миномётный полк, сам я из Рязани.

Много ты в кино видал о солдатах версий,

Щас послушаешь мою – эх, будет интересней».

И начнут они вещать

На языке стонов, недомолвок.

Хочешь убежать, но впереди они опять

Мелькают между ёлок:

«Откопай меня скорей, умоляю снова.

Я Моршанников Сергей, родом из-под Пскова.

Адресок мой передай в родную сторонку:

Восемнадцатый квадрат, чёрная воронка».

А под утро всё взревёт, полетит куда-то

И попрёт на пулемёт в штыковую с матом.

И деревья все вверх дном: ввысь растут коренья

В этом славном боевом месте преступления...

Расчудесный уголок – не леса, а сказка.

Наступил на бугорок, глядь, а это каска...

Чуть копнул – и вот тебе: котелок да ложка,

И над этим надо всем – ягода морошка.

Над землёю месяц май, молод и прекрасен,

Электричка подъезжает к станции «Апраксин».

В небе караван гусей, скоро будет лето.

Девочка в своей косе поправляет ленту...